Борьба незримая (Книга 2) - Чудинова Елена В. (читать бесплатно полные книги txt) 📗
"Черт бы побрал эту Гатчину..."
- Господа, а сотворимте-ка разлюбезной. - Молодой русоволосый военврач Хрущев, покопавшись в брошенном у печи вещевом мешке, вернулся к столу с фляжкой защитного цвета. - Больно уж погода чахоточная.
- Глас медицины! - засмеялся прапорщик Раневич. С ним Женя был короче, чем с другими офицерами полка - более всего благодаря чисто польской, при всей наружной общительности, несклонности Раневича к откровенным разговорам. - Только вода в самоваре горячая.
- Остынет в стаканах. - Юрасов, отложив карты, встряхнул стопку влипших друг в друга стаканчиков. - Сколько нас? Четверо, за вычетом безупречного Чернецкого. Или оскоромитесь, подпоручик?
- Воды можно налить и мне. - Женя лениво отодвинул миску с почти нетронутой вареной в мундире картошкой. - Чертовски хочется мускатного винограду.
- От обычного откажетесь?
- Откажусь. Длинную бы такую, знаете, кисть черных ягод, подернутых голубоватой изморозью...
- Да у Вас предцинготные галлюцинации! Не валяли бы Вы дурака, Чернецкой! Прекрасное сало...
- Я исповедую иудаизм, - холодно пошутил Женя, поднимаясь из-за стола. - Вы этого раньше за мной не примечали?
- Черт бы Вас побрал, Чернецкой, - фыркнул Рындин, - я чуть не пролил спирт! А если серьезно - почему?
- Мой опекун был чем-то вроде толстовца - с небольшими, впрочем, различиями. - Женино лицо сделалось вдруг некрасивым. - Так я и возрос гуманистом. Что самое забавное - себе подобных привык убивать в две недели. Впрочем, это скучная материя.
- Ай, как раз к столу! - Громкий женский голос, гортанный и певучий, заставил всех офицеров одновременно обернуться к дверям.
- Вот это да! - Взглянув на бесшумно проскользнувшую из сеней молодую женщину, Рындин восхищенно присвистнул. - Скрасьте наше общество, сеньорита!
- Ай зовете? - Вошедшая в ложной нерешительности остановилась, чуть качнувшись, на пороге. Уже только по тому простодушному бесстыдству, с которым она повела плечами, стряхивая с них намокшие грубые сизо-черные волосы, и окинула долгим взглядом находившихся в избе мужчин, можно было безошибочно определить ее принадлежность к тесно переплетенному с русской жизнью, но не вливающемуся в нее кочующему племени. Во взгляде широко посаженных черных глаз тлел тот никогда не исчезающий вызов - старее и сильнее человеческого, исходящий скорее от самки, чем от женщины, - вызов, характерный для взгляда цыганки.
- Просим... Черт возьми, да это ж Нина! - перебивая сам себя, изумленно воскликнул Юрасов. - Помнишь "Венецию"? Как ты нам с Зубовым певала "Пожар Московский"?
- Сергей!! - радостно вскричала цыганка, расправляя намокшую цветастую шаль - словно оправляя птичьи крылья. - Ай, смотрю знакомое лицо!
- Да садись же, Нина, выпьем за Питер! Рекомендую, господа: Нина лучшая во всем Петербурге исполнительница "Калитки". Нина, голубушка, какими судьбами?
- Ай по тебе соскучилась! - Цыганка проворно взяла предложенный Хрущевым стакан. Черты ее лица, радостно просиявшие при виде накрытого стола, были грубо-выразительны: низкий неширокий лоб, большой рот, трепещущие крылья носа, невольно вызывающие на сравнение с норовистой лошадью. В наряде цыганки причудливо переплетались грошовые безделушки. Их было много - казалось, что ее молодое гибкое тело окутано позвякивающей сверкающей сетью.
- За Питер, господа!
- За цыганское пение! Эх, стаканы не бьются!
Нина, блестя приоткрывшимися в яркой улыбке зубами, чокнулась с офицерами. С неожиданным появлением этой женщины атмосфера застолья, в котором пятеро мужчин только что таили друг от друга одну и ту же невыносимую мысль, как по волшебству переменилась.
"Человеку надоедает страдать, - невольно подумал Женя, чокнувшийся, не обратив на себя внимания, простой водой. - Каждый из тех, кто здесь, сейчас вполне способен застрелиться. А все же - все на несколько минут на самом деле забыли о том, что мы отступаем... Это не низость, просто иначе нельзя".
- Ай хорошо кутили, Сергей! А Зубов-граф где?
- Убит, Нина. Совсем недавно.
- Зубова-графа убили? - воскликнула цыганка и, запустив пальцы в свои влажные волосы, запричитала нараспев, чуть покачиваясь в такт. - Гадала я ему по руке - смеялся; говорила: "Торопись жить, Платон, ах молодым умрешь!" - смеялся, черную мою косу вокруг руки оборачивал: "Мне, Нина, дальше молодости и не надо. А как же я, Нина, умру?". Говорила ему: "Силен ты, Платон, как медведь. Десятерых придавишь, двадцатером насядут - от века собакам медведя брать..." - Цыганка затихла, продолжая еще покачиваться.
Некоторое время все молчали.
- Послушайте-ка, Юрасов, - прервал наконец молчание Хрущев, внимательно глядя на цыганку. - Я слышал кое-что о гибели графа Зубова в Красной Горке.
- Это довольно странно: он ведь и впрямь кончил как медведь под собачьей сворой. Вас это не удивляет?
- Пожалуй что нет. Полно, Нина, выпей за упокой души раба Божьего Платона... За графа Зубова, господа!
- Эх, земля ему пухом!
- Чтоб собак собаки перегрызли! - с угрозой произнесла Нина. - Ай крупнее режь, красивый! Большому куску рот радуется.
- Цыганки часто угадывают смерть, - продолжал Юрасов, обращаясь к Хрущеву. - А уж как это у них получается, один черт знает.
- "Цыганка гадала, за ручку брала", - негромко напел Рындин. - А вот я в это не верю, не в обиду будь сказано.
- Всякий цыганку видел, да не всякого цыганка любила, - уплетая хлеб с салом, заявила Нина. - А ты, безусый, еще девку не тискал. Не обижаюсь.
- Получили, корнет?
- Уничтожающим образом, - Рындин рассмеялся. - А если серьезно, ну ладно, могу поверить, блюдо там повернется, стол ножкой стукнет, пусть! Но неграмотная женщина, которая только и умеет, что дуру-бабу на базаре напугать до полусмерти да обчистить, пока та городового не крикнула ("А не зевай!" - довольно вставила Нина, одновременно стреляя глазами и отдавая должное всему, что стояло на столе). И она связана с какими-то таинственными силами, которые дают ей видеть то, что недоступно образованным людям. Нонсенс.
- По-Вашему, охотник должен находить след вперед собаки.
- Я понимаю, ближе к природе, etc... Все равно, уж очень малоромантично выглядит в жизни эта Земфиро-Алековая лирика...
