Граната в ушанке - Ефетов Марк Симович (книга бесплатный формат TXT) 📗
Дорогой в Новгород у профессора Бочина было такое ощущение, что в Москве он познакомился с отцом Бориса Сергиенко. Ему казалось, что он узнал этого замечательного человека, что тот как бы присутствовал во время рассказа майора Елюгина. Да, Елюгин своим рассказом нарисовал Феофана Сергиенко чёткими и точными штрихами. И теперь Владимиру Петровичу казалось, что он знал этого сержанта, говорил с ним.
Майора Елюгина неожиданный приход Бочина тоже заставил вернуться к Феофану Сергиенко - так вернуться, будто он свиделся с ним. Когда ушёл Владимир Петрович, Елюгин почувствовал, что Сергиенко и после смерти продолжает для него жить. У майора не проходило ощущение, что вот приходил человек от сержанта Сергиенко и разговор о сержанте с его словечком "добре", с его ласковостью и твёрдостью, верностью долгу и товарищам оставил чувство чего-то тёплого и радостного. И Елюгин отметил про себя, что чувство это было не только внутренним, так сказать душевным, но и чисто физическим. После разговора с Бочиным больной, израненный майор почувствовал как бы прилив новых сил. Так ведь часто бывает при встрече с хорошим человеком.
Владимиру Петровичу не терпелось обрадовать Бориса Сергиенко, который запал ему в душу. Есть же такие люди на свете - ничем не знаменитые, как говорится - рядовые, а тянет же к ним. Чаще всего это добрые люди, доброжелательные. Им часто завидуют: легко живётся - о чём кого ни попросят, всё им сделают. А ведь секрета в этом никакого нет. Любят этих людей за доброту и отзывчивость. По пословице: "Как аукнется, так и откликнется". А завидуют те, у кого этих душевных качеств нет, а с других спрашивают.
Бориса Сергиенко любили и свой брат шофёр, и мальчики, искавшие Перуна, и профессор Бочин. Вот почему, усталый с дороги, он, как только проехал развилку Новгород - Ленинград, сошёл с междугородного автобуса, пересел на местный и поехал в обратную от своего дома сторону - на карьер.
В зеркале озера отражалось золото осеннего леса. Вечерело. Уже, видимо, отзвенел рельс, и на карьере не видно было никакого движения.
"Опоздал! - подумал Бочин, подходя к карьеру. - Хотя, - вспомнил он, - Сергиенко всегда почти уходит с работы последним. Может быть, он ещё здесь".
Девушку-регулировщицу Владимир Петрович встретил у самого въезда в карьер. Она пудрила нос, смотрясь в маленькое зеркальце, морщилась и уголком платка тут же стирала пудру.
- Сергиенко здесь? - спросил Владимир Петрович.
Девушка поспешно спрятала зеркальце и пудреницу в карман и подошла к Бочину:
- Здравствуйте, Владимир Петрович. С приездом вас!
- Здравствуйте! Я спрашиваю: Сергиенко на карьере?
- Нет, Владимир Петрович, его на карьере нет... А вы ничего не знаете? Ничегошеньки?!
- Откуда же мне знать? Я прямо с дороги - и сюда.
- Ой, какие же вы! И как сказать, не знаю. Несчастье, одним словом. Ой, несчастье!
Бочин взял девушку за руку:
- Да не томите вы, скажите, что случилось?
- Несчастье. Машина опрокинулась. Разбилась. И Сергиенко же... ой...
- Что - Сергиенко? Где он?
- В больнице.
- Жив?
- Вчера был ещё живой.
- А сегодня?
- После работы наши поехали. А я не знаю...
"ЗДРАВСТВУЙ, ОТЕЦ!"
В Новгороде я был в день, когда почётный караул молодых солдат застыл у памятника-надгробия.
Эти молодые солдаты приехали из гвардейской части, в которой во время войны служил Феофан Сергиенко. Каждый день - и сегодня, когда я пишу эти строчки, и в тот день, когда вы прочитаете их в книге, - в этой воинской части раздаются слова команды:
- Рота, на вечернюю поверку становись!
Старшина называет первого по списку:
- Гвардии сержант Феофан Сергиенко!
А правофланговый отвечает:
- Гвардии сержант, навечно занесённый в списки нашей части, пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины!..
Так бывает за много сотен километров от Новгорода, где служат молодые солдаты, которые и родились-то после того, как отгремел наш салют Победы. Теперь они стояли на новгородской площади, и я видел, как по команде подняли винтовки, и выстрелы слились в один пророкотавший залп.
После троекратного залпа, прошелестев, опустилось белое покрывало, и я увидел бронзового бойца. В руках у него была солдатская шапка-ушанка с гранатой. Весь он устремился вперёд и, казалось, сердцем своим хотел заслонить от врагов то огромное и близкое, что зовётся Родина.
Я видел золотом высеченные слова на граните:
"...коммунисту Феофану Сергиенко".
В тот день и час я ещё не знал всю историю сержанта Феофана Сергиенко и его сына шофёра Бориса Сергиенко. Я ведь тогда только приехал в Новгород и, пройдя через город, увидел узкие бойницы кремлёвских стен и окна сторожевых башен. В тот день и подумал о том, что победа нашего народа в 1945 году, победа, завоёванная кровью наших современников, ковалась много сотен лет. Эти бойницы и стены кремля были омыты кровью наших прадедов. Они не сделали ни шага назад, бились до последнего человека, но родную землю не сдавали врагу. Сыном этого народа был Феофан Сергиенко. У его памятника я видел молодого человека, чуть скуластого, большеглазого, с таким лицом, какое бывает только у очень добрых, по-настоящему хороших людей. Рядом с ним опустилась на колени, положив у подножия памятника цветы, седая женщина в очках. В те минуты я подумал, что это мать того парня, вдова Феофана Сергиенко. А в смуглом парне определить сына героя было нетрудно: у молодого человека было такое же открытое, смелое, чуть скуластое лицо, как у бронзового солдата с гранатой.
Да, это был Борис, сын Феофана Сергиенко. Но я ошибся, думая, что рядом с ним мать. Лишь несколько дней спустя, узнав всё, о чём рассказано в этой повести, я понял, что это была учительница Ираида Андреевна. Видимо, она и Борис подружились после того дня, когда сапёры выносили снаряды из карьера. Может быть, Ираида Андреевна бывала потом в больнице у Бориса. Он ведь долго лежал после аварии с машиной Великоноса.
У памятника я видел Бориса Сергиенко уже здоровым. Узнав его историю, я подумал, как хорошо, что он осилил и победил все раны, полученные тогда от летящего вниз самосвала - от руля и дверец, от бортов и железных рёбер автомобиля.
