Сигналист - Тайц Яков Моисеевич (полные книги txt) 📗
— Товарищ старшина, а можно сейчас поупражняться? С пулеметом?
— Надо было раньше думать. Теперь поздно. Боец должен уметь всегда быстро собрать пулемет. Учили ведь вас, — говорит старшина. — Разой-дись!
«Как это — нельзя тренироваться? — недоволен Вьюшкин. — Так никогда не выиграешь».
Укладываясь спать, он долго шепчется с Пугачевым:
— Знаешь, Пугач, мы ночью встанем, возьмем «Дегтярева» и поупражняемся, а?
— Попадет! — отвечает Пугачев.
— Ни черта не попадет. Соберем и поставим на место. И ша! И спать завалимся!
— Ладно, — говорит Пугачев, засыпая. — Ладно.
Вот почему они сейчас, в такое неурочное время, в третьем часу ночи, возятся над пулеметом Дегтярева в ленуголке четвертой роты. А дежурный клюет носом у тумбочки и ничего не знает!..
3
Дежурный командир обходит гарнизон. Ночь тиха и темна. Луна показалась на минуту, потолкалась среди звезд и ушла.
Полк спит. Но не спят часовые на постах, не спят дежурные красноармейцы по ротам, не спит дежурный лекпом в околотке, не спит дежурный писарь в штабе…
Командир проверил посты. Теперь он обходит казармы. Он подошел к четвертой роте. Дальнее окно казармы светилось. Командир рванул дверь. Дежурный по роте вскочил и отдал рапорт.
— Почему у вас свет в ленуголке? — строгим шопотом спросил командир.
— Не знаю, наверно, забыл выключить, — смутился дежурный. — Мне помнится, я выключал. Разрешите, сбегаю потушу.
— Не стоит, — говорит командир, — мы сейчас проведем более важное дело — учебную тревогу.
Командир достает часы.
— Поднимите роту по тревоге. За временем буду следить я.
— Есть, поднять роту, — ответил дежурный почему-то по-флотски и побежал вдоль коек:
— В ружье! В ружье-е!
Можно подумать, что все только притворялись спящими и, притаившись, ждали команды дежурного.
Взметнулись одеяла над койками. Замелькали руки, ноги, стриженые головы. Еще как следует не открыты глаза, а руки хватают обмундирование, ноги в наскоро обмотанных портянках (и без портянок) лезут в сапоги.
На бегу застегиваясь, подтягивая ремни, прицепляя подсумки, ребята выстраиваются в шеренгу. Апанасенко пробует застегнуть воротник гимнастерки — а он надел ее задом наперед. У Мускова левый сапог на правой ноге, а правый на левой. У Сенькина на штыке повис чей-то котелок. Иванов забыл надеть шлем, а Немытых надел его звездой к затылку. Но сейчас ребята ничего не замечают.
Распахнулась дверь на улицу. И одновременно в другом конце казармы открылась дверь ленуголка.
Команда «в ружье» застигла Пугачева и Вьюшкина в тот момент, когда они только-только разобрали пулемет.
Друзья замерли. Вьюшкин от испуга уронил пулеметный приклад. За дверью шумела суматоха тревоги.
— Тревога! — ахнул Пугачев. — Бросай все! Бежим!
— Мы погибли! — простонал Вьюшкин.
Они бросились к выходу. У двери Вьюшкин остановился и оглянулся. На столе тускло блестели части пулемета.
Вьюшкин схватил товарища за руку.
— Постой, а пулемет?
— Чорт с ним, никто не узнает, бежим!
— А ты, башка, соображаешь, — яростным шопотом произнес Вьюшкин, не отпуская Пугачева, — как рота без «Дегтярева» выступит?! О своей шкуре заботишься! Давай скорей собирать, чорт сонливый!
— Не успеем, — захныкал Пугачев, но не удрал.
Они кинулись собирать пулемет со скоростью пулеметной стрельбы. За стеной грохочут каблуки, сталкиваются винтовки, стучат затворы, звенят котелки. «Становись! — кричит дежурный. — Равняйсь!» и шуршат подошвы, и приклады стукаются о каменный пол…
Пальцы работают, как спицы вязальной машины. Осталось прикрепить «лапки» и надеть чехол.
— Направо к выходу шагом марш! — гремит команда за стеной.
— Выходят, — вздохнул Пугачев.
— Готово, — сказал Вьюшкин.
Пулемет собран. Они выбегают с ним в казарму. Рота, задерживаясь в дверях, выходит на улицу.
На дворе было свежо. Светало. Звезды гасли. Небо стало похоже на экран кино, когда в зале уже темно, а картина еще не пущена. Рота шла быстро. Командир, аккуратный, подтянутый! шагал впереди.
«Куда он нас ведет?» думали ребята.
Мусков едва переставлял ноги — они у него были как вывернутые. Апанасенко не мог шевельнуть рукой.
Рота подошла к воротам гарнизона. Часовой с любопытством высунулся из будки.
«Неужели на вокзал? — мучается Мусков. — Я ведь не дойду».
Но командир обернулся:
— Рота-а, стой!
Сапоги стукнули. Колонна остановилась. Подул ветер. Стало прохладнее.
— Товарищи красноармейцы, — начал командир, — сегодняшняя тревога — только учебная тревога, только репетиция будущих настоящих боевых тревог. Четвертая рота показала хорошую подготовку. Собрались быстро. Из недостатков надо отметить излишнюю суетливость и…
— Что это? — перебил он сам себя. — Кто это? — в сильном удивлении повторил он. — Что это значит?
Рота оглянулась.
На левом фланге стояли два бойца в белой «форме». Они ежились от холода, босые их ноги посинели. Ветер раздувал белые рубашки и играл тесемками у щиколоток. Один прижимал пулемет Дегтярева к волосатой груди, другой держал диск с патронами на большом круглом животе.
Рота чуть не повалилась на землю от хохота.
Конечно, Пугачева и Вьюшкина за самовольную разборку пулемета посадили на «губу».
Держали их там недолго. «Учитывая, — было написано в приказе, — что красноармейцы Пугачев и Вьюшкин в тяжелую минуту не бросили пулемет, от наказания освободить».
Когда приятели вернулись в казарму, ребята подвели их к стенгазете. Там была нарисована карикатура: Пугачев и Вьюшкин стоят с пулеметом. Они увешаны сумками, наганами, даже орденами. Но оба совершенно голые. И раскрашено. И подписано:
«Бойцам „Пу“ и „Вью“ за отличную подготовку по пулеметной части».
— Ну вот тебе, — сказал Пугачев, — и карточка! Радуйся!
Но Вьюшкин нисколько не обрадовался.
Обидная команда
— К Первому мая ни одного неграмотного красноармейца в нашем полку, — твердо сказал комиссар и хлопнул концами пальцев по краю стола. — Есть?
— Есть! — ответили мы — ликвидаторы, назначенные от первой роты.
«Мы ликвидаторы» — это звучит гордо. Нас, ликвидаторов, освобождают от дневальства и караулов. Нам, ликвидаторам, не приходится убирать казарму и дежурить на кухне.
— Дорогу профессуре! — острят наши ребята, когда мы каждое утро расходимся по ротам «ликвидировать»…
Я назначен в 4-ю роту. Завидев меня, дневальный отходит на два шага от своей «тумбочки» и во весь голос подает команду:
— Неграмотные и малограмотные, на занятия в ленуголок!
— Обидная это для нас команда, — говорят красноармейцы, — хоть бы скорее стать, как все.
Гремя подкованными сапогами по каменному полу, ребята заполняют ленуголок и рассаживаются вдоль длинных столов. Два десятка темных и русых затылков нагибаются к букварям.
Сквозь занавески из какой-то тонкой материи, сквозь ставни льда на окнах блестит снежный январский день.
На стенах — портреты Владимира Ильича, Ворошилова, Буденного. Два неумело, но старательно нарисованных красноармейца пожимают друг другу руки через все пункты «Договора по соцсоревнованию между 4-й и 5-й ротой».
Около договора висит походная ильичевка с громким названием:
Справа и слева протянулись красные полотнища лозунгов.
В ленуголке гул, как в театре во время перерыва.
— Пы… у… — кряхтит сибиряк Немытых. В глухой деревушке, где осталась его семья, кто-то давно еще показал ему буквы, но не научил соединять их в слова.
— Да что ты все: пыу да пыу, — вскакивает маленький черный татарин Сармудинов. — Говори сразу: пу.
