Бриг «Три лилии» - Маттсон Уле (читаем книги бесплатно txt) 📗
На полпути к острову в лодке появилась вода.
— Протекает! — завопила бабушка. — Греби, Миккель, греби, пока жизни не решились!
— Я и так гребу, — ответил Миккель. — Сидите тихо, не качайте лодку! Лучше вычерпывайте!
Но черпак лежал под скамейкой, а на скамейке сидела бабушка. К тому же бабушка боялась выпустить овечку.
Вода все прибывала. Ульрика попробовала ее — невкусно, соленая… Бабушка обещала, если доберется живая до берега, каждое воскресенье ходить в церковь, не глядя, что туда десять километров с лишком. Когда будет сухо, конечно, — ведь башмаки-то дырявые! Миккель греб так, что пальцы ныли.
— Неужели вы не знаете стиха, чтобы вода в лодке не прибывала?! — крикнул он.
Бабушка обняла овечку, которая собралась уже прыгать за борт, и етала бормотать все стихи, какие помнила, — и от грома, и от пожара. Потом прочла их шиворот-навыворот.
Так уж было заведено у здешних людей: как что случится читать стишок.
— Не могу припомнить подходящего, — пожаловалась бабушка. — А от засухи стих не сгодится?
Миккель не знал, но считал, что попытка не повредит.
Так и так — тонуть.
Тем временем Ульрика твердо решила, что лучше тонуть в море, чем в лодке. Бабушка Тювесон стояла на коленях в воде и держала ее за зддние ноги — передние уже болтались за бортом. И надумала бабушка испытать стишок от засухи; его часто читали в этих краях лет шестьдесят назад:
Казалось бы, какой толк от такого стиха, когда тонешь?
Но, так или иначе, овечка угомонилась и решила, что лучше погибать в лодке с друзьями вместе. А в следующий миг они уже подошли к острову.
— Кому суждено с голоду помереть — тот не утонет! вздохнула бабушка и взялась за веревку. — Кончай грести, Миккель, дальше я сама управлюсь.
Она вылезла за борт и пошла вброд к берегу, таща за собой лодку.
Островок насчитывал двести шагов в длину и половину того в ширину. Зато вереска тут было вдоволь, а овцы едят вереск, когда нет ничего лучшего. И трава росла в расщелинках. И родник журчал под скалой.
Все лето жила овечка Миккеля Миккельсона на острове и стала круглая, как богатей Синтор.
Пролив между берегом и островом был всего двадцать шагов в ширину; в засушливые годы его ничего не стоило перейти вброд либо по камням.
В ту весну сильный северо-восточный ветер принес засуху, и от пролива остался бурый проток глубиной полтора метра.
Шестого июня, в тот самый день, когда бабушке Тювесон исполнилось семьдесят четыре года, Миккель попросил у Симона Тукинга лодку и отправился на Островок. Он вез с собой морковку — любимую овечью еду. Стояла духота, собиралась гроза, и он издалека услышал блеяние овечки.
Она прыгала и скакала по каменным плитам так, будто за ней гнался волк. Странно… Раньше она не боялась грозы.
— Ульрика! — окликнул ее Миккель. — Что с тобой, Ульрика?
Овца все блеяла. Тогда Миккель показал ей морковку опять не помогло. Наконец, он причалил, привязал лодку и пошел на бугор. Ульрика затрусила следом.
Миккель любил смотреть вдаль сверху. Если покажется бриг «Три лилии», он первым увидит его! Позор тому, кто теряет надежду.
— Ну, ну, Ульрика, славная, вот тебе морковка, — успокаивал он овечку.
Но она мотнула головой, отскочила в сторону и опять заблеяла. Гроза не шла, только громыхала где-то вдалеке.
Миккель лег на вереск и стал смотреть в море. Хоть бы один парус!..
Он вздохнул и повернулся лицом к проливу. Овечка легла рядом с ним; слышно было, как колотится ее сердечко.
Вдруг Миккель заметил тень. «Кошка, — подумал он и удивился. — Чья? Кто станет держать здесь свою кошку?»
Он присмотрелся. Нет… эта будет побольше кошки…
Настоящий зверь стоял по ту сторону пролива и нюхая воздух… Вот он присел и прыгнул на первый камень. Холод пробежал по спине Миккеля до самых пяток.
Рысь! Ну конечно, рысь!
Слышно было, как царапают о камень когти. Овечка притихла и тоже смотрела.
«А еще в деревне говорят, будто рыси все перевелись», подумал Миккель и пожалел, что он не старше на десять лет и что у него нет ружья.
Тогда бы он…
Рысь выскочила на берег, принюхалась и фыркнула.
Она была больше дикой кошки, мех блестел, когти скребли землю. «Когда рысь злая, она и на человека кинется», — сказал однажды Симон Тукинг.
— Господи, сбрось ее в море, — шептал Миккель, — пришиби ее камнем, чем хочешь, только спаси Ульрику!
Камнем?..
Он лежал на животе, и рука его скользнула по твердым, холодным камням. Овечка не двигалась.
— Не шевелись, Ульрика, — шепнул Миккель. — Может, не заметит…
Но рысь уже заметила. И тут он понял, что напугало Ульрику: овцы издали чуют хищников. «У одной овцы чутья больше, чем в десяти человечьих носах», — говаривал Симон Тукинг.
Всего пятьдесят шагов отделяло их от рыси. Миккель прикинул глазом. Прямо перед ним скала обрывалась вниз на три метра. Здесь рысь не пройдет. Она будет красться в обход: рысь — хитрая тварь. И оба, Миккель Хромой Заяц и Ульрика Прекрасношерстая, окажутся в западне. Этому надо помешать. Но как?
Он осторожно обернулся. Камни, что поблизости, слишком малы — ими не пришибить рысь. Большие ему не под силу поднять. А если катить?
Миккеля бросало то в жар, то в холод. Катить… потом три метра… еще как полетит! Только нужно изловчиться, чтобы попасть прямо в рысь. Но сначала — подкатить камень к краю.
Он отполз назад и попробовал сдвинуть валун. Подался… Но поднять его невозможно, только катить.
А внизу громко скребли когти: рраз, рраз. Длинные острые рысьи когти… Голодное рысье брюхо… Горящие рысьи глаза… Овечка дрожала всем телом, но не двигалась с места.
— Тихо, тихо! — шепнул он. — Потерпи еще, Ульрика, еще чуть-чуть. Сейчас мы…
До чего же тяжелый валун! Неужели не справиться?..
Пошел… медленно-медленно… пошел!
Когти перестали скрести.
— Ага, стоишь, слушаешь, — шептал Миккель. — Знаю я тебя! А теперь к скале идешь. Иди, иди!
Еще несколько метров, и валун будет у края. Хоть бы успеть вовремя…
— Ну-ка, Ульрика, подвинься немного, самую малость.
Снова заскребли когти. Только бы не свернула в сторону, не то…
— Встань, Ульрика, — шептал Миккель, подталкивая овечку. — Ну, поднимись же.
Овечка не хотела подниматься.
— Не то она обойдет нас, понимаешь? А если увидит тебя сейчас, то забудется и прыгнет, попробует сразу достать. Вставай!
Ульрика встала на дрожащие ноги и заблеяла. Что-то зашуршало, потом шлепнулось. Ага, прыгнула! И не дотянулась…
«Ну, Миккель, поднатужься…»
Ему нельзя показываться рыси, не то она свернет и обойдет их с тыла, хитрая тварь. Вереск трещал под валуном.
Еще пять сантиметров…
Снова шум: рысь прыгнула второй раз — каких-нибудь полметра не достала. Шлепнулась обратно и на мгновение замерла.
Пора!
Камень полетел с обрыва. Снизу донесся вой и шипение.
Потом глухой рокот — валун катился дальше, в море.
И… тишина.
Миккель зажмурился и притиснул Ульрику к себе.
— Милая, славная Ульрика, — прошептал он, — погляди ты, я боюсь.
Ульрика храбро заблеяла. Миккель встал на колени и поглядел вниз. Рысь распласталась на камнях и не шевелилась.
Когда Миккель греб домой, рысь лежала на носу лодки, рядом с якорем. Глаза ее были закрыты, когти выпущены, кисточки на ушах торчали вверх.
А Ульрика Прекрасношерстая грызла морковку на пригорке.
