Внуки красного атамана - Коркищенко Алексей Абрамович (читать книги онлайн TXT) 📗
Воздух со свистом задувал под козырек амбара. Егор прислушивался. Бормотала, всплескивала вода под обрывом, да наверху шумела, подсушенная зноем, листва на старых осокорях. Скользнув в воду, Егор перевернулся на спину. Убедился: между створками двери была довольно широкая щель, перечеркнутая посередине ржавой полоской - крючком.
Струя понесла его на горбу, покачивая и кружа, как щепку. Амбар быстро отдалялся. Высокий берег закрывал от глаз весовую, где Афоня и немец играли в карты. Солнце, закрытое тучами, поднималось к полдню.
Река вынесла и выбросила его на песчаную отмель у буерака, там, где берег опускался к воде и течение не было таким стремительным. Возвращаясь к нетерпеливо ожидавшим его друзьям, забежал домой за веревкой.
- Мы думали, тебе уже конец: нырнул - и нет его. А потом смотрим вынырнул. Ну, напереживались! - возбужденно сказал Васютка.
- Ох и смелый же ты, Ёра! - воскликнул Митенька.
- Ну что там? - спросил Гриня.
- Скажу прямо - страшно! Можно и не выплыть. Крутит, волокёт на глубину до самого дна. Аж в голове пищит! Кто сробеет - баста, ваших нет! Так что опасно: и утонуть можно, и в амбаре могут зацобать - пощады не дадут. - Он со строгой придирчивостью оглядывал лица друзей. - Неволить никого не буду. Кто захочет, тот и пойдет... Так что, добровольцы, - два шага вперед.
Гриня, Васютка и Митенька шагнули на середину лужайки. За Васютку Егор был спокоен. Низенький, но грудь широкая, мускулы выпуклые. Гриня худой, но жилистый. Выдержит. Однако насморк заработает наверняка, и его большой нос посинеет, как баклажан. А Митенька...
- Нет, Митенька, ты плохо плаваешь, - сказал Егор.
- Ёр, я вышмыгну, если меня засосет на глуботу! - страстно убеждал Митенька. - Я только с виду такой. Я - крепкий. И не боюсь...
- Я знаю, ты сильный и смелый, но ты должен остаться. Ненашковы, наверное, уже кинулись искать Витолю. А если ты утонешь, нам хана. Они подумают, что мы и Витолю и тебя кокнули. Понимаешь? Ты придумай что-нибудь про Витолю и зайди к ним. Они обязательно спросят про него. Они же думают, ты его друг... Понимаешь?
- Понимаю.
Митенька склонил кудлатую голову. Выгоревшие желтоватые волосы трепал ветер, и он, тонкий, длинношеий, был похож на цветущий подсолнечник, качающийся в непогоду.
- Я вдвоем с Гриней поплыву. Мы и вдвоем справимся. А ты, Васютка, нашу одежду и обувь отнесешь к берегу на край Федькиного яра. Знаешь, там верба толстая лежит?..
Гриня разделся. Егор опоясался веревкой и ремнем, на котором висели кобура с пистолетом и нож Витоли. Крепко пожал руку Митеньке и Васютке:
- Если с нами что случится... Нет, ничего не должно случиться... Ну, вы сами знаете, что надо делать. Никому ни гу-гу.
Васютка тотчас сложил одежду в Егорову сорочку, завязал в узел, обувь связал за шнурки, перекинул через плечо и побежал через атаманский сад к Федькиному яру.
Егор и Гриня спустились к воде, подышали глубоко и нырнули один за другим.
Митенька смотрел на реку, в тревоге прижав руки к груди. Вдоль всей излучины играли водовороты, всасывая мусор, смытый дождями с берегов. Из водоворотных воронок раздавались жуткие звуки: казалось, это неведомые страшные чудища жадно пьют и никак не могут напиться поды.
Долго, немыслимо долго не показываются ребята на поверхности реки. У Митеньки слезятся глаза от напряжения. И когда они выныривают неподалеку от амбара, Митенька от облегчения тихо смеется. Ему хорошо видно, как Егор, первым выбравшись на подводный порог, подает руку Грине. Потом он сматывает с себя веревку и закидывает ее на конец балки. Гриня держит веревку, а Егор поднимается по ней. Вскарабкавшись на выступающий конец балки, он становится на него и приникает к двери. Теперь Митеньке не видно, что он делает. Наверное, откидывает крючок ножом. Не иначе, ему удается это сделать, потому что он совсем исчезает из поля зрения... Вот по веревке лезет Гриня. Егор, высунувшись из дверей no пояс, втягивает его в амбар.
Митенька вытирает вспотевший лоб и бежит, пригнувшись, на край зарослей посмотреть, что делают часовые. Они выглядывали из весовой. К ним шла тетя Фрося с большой кошелкой. Она несла обед. "Хорошо, - думает Митенька, - Афоня и немец будут жрать, у них будет трещать за ушами, и они не услышат, как ребята высыпают "арнаутку" в воду, и не увидят их, когда они поплывут с мешками колосьев; крепкий самогон замутит им глаза..." Все сжимается в груди Митеньки в маленький болезненный комочек. Он очень боится за своих товарищей, ему не хочется уходить отсюда, но, помня поручение Егора, торопливо спускается в балку и бежит по тропинке в станицу.
Затащив Гриню в амбар, Егор нетерпеливо бросился к мешкам с колосьями. Целы, все четыре!.. И если целы записки. Уманского - будет счастлива Даша беспредельно. Где тут номер четвертый?.. Егор развязал мешок, сунул руку по локоть в колючие колосья. Нащупал плотный сверток, обернутый клеенкой и опутанный шпагатом.
- Гриня, тут записки...
Они прислушались к звукам извне. До них доносился лишь шум жестких листьев на корявых осокорях да плеск воды под берегом. Ветер дул со стороны весовой. Егор подошел к наветренным, таким же двустворчатым дверям, приник к щели. Широкое окно весовой выходило в сторону амбара, и Егор увидел: тетя Фрося, зайдя в помещение, выкладывала из кошелки еду на стол. При виде литровой бутылки с самогоном невысокий плотный немец засмеялся и что-то сказал, похлопывая тетю Фросю по спине. Афоня самодовольно ухмылялся.
Егор оторвался от щели. Он щелкал зубами от холода и нервного напряжения. Расстегнув кобуру, как можно спокойнее сказал:
- Они сели обедать. Молодчина тетя Фрося: вовремя принесла обед и целую литру самогону, как и уговаривались. Так что не бойся, Гриня.
Егор стянул с вороха "арнаутки" брезент.
- Будем загребать пшеницу брезентом и ссовывать за порог. Так быстрей управимся.
И полилась за порог золотая "арнаутка" Уманского. Тяжелая, словно дробь, она со свистом и шипом вонзалась в воду. Быстрые струи подхватывали ее и уносили прочь, рассеивая по дну бурной, напитанной дождями, Егозинки. Время от времени они поглядывали в щель: что там, в весовой, делается?
Когда тетя Фрося ушла, ворох пшеницы заметно уменьшился. Афоня и эсэсовец догрызали утку, допивали остатки самогона. И вдруг затянули "Катюшу".
- Моя стратегия оправдалась, - сказал Егор. - Нехай веселятся, гады, после поплачут...
Потом они пели "По Дону гуляет казак молодой", "Волга-Волга, мать родная" и другие песни. А когда эсэсовец запел о ефрейторе Гансе, Гриня, заглянувший в щель, сдавленно воскликнул:
- Афоня идет!
- Тихо. Замри! - сказал Егор.
Он вынул из кобуры пистолет, отвел предохранитель. Приник к щели.
Афоня шел к амбару, держа винтовку под мышкой. На красной, опухшей от частых пьянок роже блуждала улыбка. Он зашел за амбар слева. Егор передвинулся к боковой стене:
Афоня мочился в реку с обрыва. Гриня, вытаращив глаза, зашептал:
- Жаба, жаба, на тебе дулю... Афоня за угол не заглянет - опасно: почва под углами амбара со стороны реки обрушилась. А если выглянет, держась за угловые связки досок, то увидит или не увидит, что дверь открыта?.. Доски на боковой стене амбара плотно пригнаны - ни одной щелочки. "А что, если Афоня Господипомилуй заглянет в амбар спереди через щель в двери?" - подумал Егор, и у него враз запекло в желудке.
Афоня вдруг завыл, подпевая эсэсовцу:
- Майне либе Ганс...
За стеной послышался неровный топот, шаги удалялись все дальше, дальше, в сторону весовой, и Егор свободно вздохнул.
- Приспичило ему! - сказал он, пряча пистолет в кобуру. - Берись, Гриня, за брезент. Пошли!
Они загребали брезентом "арнаутку", как бреднем рыбу, волокли к невысокому порогу, и она перехлестывала через него, стекая золотым потоком в роду. Егор подгребал зерно с боков, вычищал его из пазов между досками. От непрерывной работы тело наливалось тяжестью, руки деревенели, пальцы сводило судорогой. Обливаясь потом, тяжело дыша, он шептал:
