Юность Маши Строговой - Прилежаева Мария Павловна (книги онлайн .TXT) 📗
10 апреля
Кирилл исключен из гимназии.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1914 год, 25 мая
Выпускные экзамены...
Сколько горя принес этот год! Умер отец! У нас дома было два обыска. После этого я потеряла все свои репетиторские уроки. Остался один, из-за которого я хожу на край города. Мамаша состарилась от слез и нужды. Мы с Иришей пытаемся скрасить ей жизнь, но что-то плохо удается.
Аркадий и Кирилл уехали в Петербург.
И мне бы...
Если удастся кончить гимназию с золотой медалью, тогда Петербург, Высшие женские курсы, рабочее движение...
Константин Петрович уверяет, что золотая медаль обеспечена. Он называет меня "своей гордостью". Но о моем будущем в Петербурге он никогда не говорит.
29 мая
Как все перевернулось! Без предупреждения приехал Ваня Пастухов.
Я сидела в саду и повторяла к экзаменам билеты. Книга выпала у меня из рук, когда он пришел.
Не помню, сколько часов мы просидели на скамейке. Вечером я пошла его проводить. Цвела сирень. Наш маленький город был весь душистый, лиловый. И казалось, в этих садах, утонувших в цвету, живут прекрасные люди, о которых тосковал Чехов. Мы шли главной улицей, в конце ее стоял закат, как будто натянули во все небо алое знамя.
Ваня сказал:
Вся в зареве горна рука,
Верна, и тверда, и метка.
Вдруг из переулка показался инспектор Златопольский. Он теперь очень важное лицо в нашем городе, лучше бы не попадаться ему на глаза.
Боже мой! Как посмотрел на нас инспектор и весь залился краской, словно огнем!
Ваня ответил дерзким, спокойным взглядом.
После он мне сказал:
- Хорошо, что это мстительное животное вас не знает.
Я промолчала о тургеневском вечере.
30 мая
Вызвали к начальнице.
Она приняла меня стоя. Стыдно признаться: ее шелковое шуршащее платье, лорнет с перламутровой ручкой и презрительная надменность во взгляде - все повергает меня в страх.
- Тихомирова, вы прогуливались вчера по главной улице города с гимназистом, исключенным за дурное поведение и вредное направление мыслей. - Она подождала, не буду ли я возражать. - Вы позорите нашу гимназию и свое доброе имя.
При этих словах мною овладела какая-то небывалая, грозная смелость.
И я сказала, глядя ей прямо в лицо:
- Мысли Ивана Никодимовича Пастухова достойны уважения. Я горжусь своей дружбой с ним.
Не помню, что кричала после она и все сбежавшиеся классные дамы.
Зоя Викторовна шипела, жаля крошечными глазами-пиявками:
- Вас пощадили в прошлом году... Выгнать бы в судомойки!
Пощадили?! Не нужна мне ваша пощада!
3 июня
На экзамене по истории присутствовали попечитель и инспектор Златопольский. Константин Петрович сидел за зеленым столом, бледный и злой.
Меня спросили самой последней. В зале не осталось никого из гимназисток, когда я вышла к экзаменационному столу. Я стояла одна перед ними - попечителем, начальницей и инспектором Златопольским.
Константин Петрович опустил голову и все время, пока я отвечала, не поднял глаз.
Почему мне не задали ни одного дополнительного вопроса? Все молчали. Инспектор Златопольский нагнулся к начальнице и что-то шептал.
Я видела - Константин Петрович крупным, решительным почерком поставил в журнале "пять".
6 июня
Они вывели мне за историю тройку. Прощай золотая медаль!
18 июня
Константин Петрович подал в отставку. На днях он уезжает из города. Мы с Ваней зашли его навестить. Он осунулся и похудел в эти дни, но стал как-то веселей и моложе.
- К черту это грязное болото! - сказал Константин Петрович. - Они хотят отнять у нас право даже на честность...
14 июля
Война! Что будет? Война!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1916 год, декабрь
Снова извлекла на свет тетрадку. Но что это за дневник! Какие-то обрывки, а не дневник. Напишу страничку, когда случится важное событие, и куда-нибудь запрячу тетрадь на год или два.
Сегодня не случилось никакого события, просто мне грустно, тоскливо.
Белый-белый снег, сугробы под окнами, тихое деревенское небо. Я полюбила Владимировку. Инспектор Златопольский сослал меня сюда вроде как в ссылку.
Ничего! Мне ведь не всегда бывает тоскливо - очень редко. Перебирала сегодня письма, их толстая пачка.
Что-то готовится там, на фронте. В последнем письме Ваня написал: "Кончится с немцами война - начнется, надо полагать, другая. А может быть, и раньше".
Сегодня в сумерки зайдут Бочаров и Ефимов. Надо, чтобы никто не заметил. Я дам им почитать те брошюры, которые мне переслали из города. Я давно присмотрелась к этим ребятам. Думаю, что пора.
Идут годы и жизнь - я работаю, жду. Все жду и готовлюсь. И только иногда, словно в кулак, стиснет сердце тоска.
Но довольно!
1917 год
Не знаю, кто донес о наших чтениях. Подозреваю, мучаюсь, а точно ничего не знаю. Скорее всего, наш батюшка, отец Леонид. Последние дни он ходил за мной по пятам.
Не думала, что расправляться со мной прискачет сам инспектор Златопольский.
Я занималась в классе, когда к крыльцу подлетели сани, жандарм отбросил полость.
Ух, как раздобрел, весь разбух, налился жиром сановитый чиновник! По усам только и можно узнать; правда, усы теперь опущены вниз, длинные, рыжие.
Был грязный, гнусный допрос. Не буду описывать. Поскорей бы забыть!
У меня хватило сил промолчать два часа. Но на один вопрос я ответила.
- С проходимцем Пастуховым, надеюсь, знакомство не поддерживаете?
- Иван Никодимович Пастухов - мой жених. Извольте о нем выражаться почтительно.
Милые мои друзья! Ваня, Аркадий, Кирилл, сестренка Ириша, вспомните скорей меня, сейчас, в эту минуту, подумайте обо мне!
Они сказали, что увезут меня в город. В тюрьму.
Я не боюсь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дневник обрывался. Потеряны или вовсе не написаны дальше страницы?
Маша еще перелистала тетрадь. Юность отцов! Какое-то особое чувство нежности и гордости вызвал в ней этот рассказ. Как близки, понятны отец, тетя Поля, дядя Иван, Аркадий Фролович!
Она спрятала в сумку пожелтевшие листочки и поднялась с травы.
Скоро поезд.
Вдруг ей сильно захотелось в Москву. В эту трудную, взрослую жизнь, какая ждала ее там, Маше казалось - она войдет не одна, как будто друг шел с ней рядом.
Она простилась взглядом со своим недолгим тенистым приютом, подобрала на память две сосновые шишки и поторопилась на платформу.
Железнодорожный служащий в фуражке с красным околышем ударил в колокол. Поезд вышел с ближайшей станции.
Глава 29
Письмо, полученное Машей в первый же день ее возвращения домой, было самой удивительной новостью. Усков писал, что приехал в Москву, заходил три раза и что произошли важные события, о которых Маша даже не подозревает. Дальше следовала цитата из Блока:
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней...
И больше ничего. Привет с восклицательным знаком и подпись: "Юрий Усков".
Маша в недоумении перечитывала письмо, стараясь угадать смысл тех намеков, какие оно заключало, но ничего не поняла. Она кончила тем, что скомкала письмо и бросила на стол, но через минуту, разгладив бумажку, перечитала вновь.
Какие важные события произошли в жизни Мити Агапова? Маша не сомневалась, что Усков приходил рассказать о нем, и, судя по тону письма, рассказать что-то неожиданно счастливое. Ее необузданное воображение подсказывало самые невероятные догадки.
Чуть ли не представилось ей, что Юрий явился в Москву посланцем от Мити.
"Ах, что мне в том? Теперь это не может иметь никакого значения".
