Сирота - Дубов Николай Иванович (читаемые книги читать .TXT) 📗
Лицо Елизаветы Ивановны было бледное, в красных пятнах. Ребята кричали Лешке чуть не в самое ухо, но он ничего не слышал и, выйдя на берег, лег на песок.
Девочки окружили Киру, все разом пытались ее целовать и растирать полотенцами.
Кира, бледная, растерянно и жалко улыбающаяся, искала глазами Лешку. Лешка сердито отвернулся. Губы Киры дрогнули, она села на песок и, закрывшись руками, горько заплакала.
Лешка подумал, что плачет она точно так, как плакал шоколадный мальчик, но сейчас же подумал и о другом: что теперь будет, и что скажет Людмила Сергеевна и как будет ораторствовать на совете отряда Алла. Он оглянулся и встретился с ней взглядом. В глазах Аллы не было высокомерного, презрительного осуждения. Она смотрела на него внимательно и с некоторым удивлением, словно увидела впервые. Лешка покраснел, опустил глаза и стал надевать рубашку.
Обратно шли молча. Елизавета Ивановна не требовала, чтобы они брались за руки, ничего не сказала ни Лешке, ни Кире. Красные пятна по-прежнему горели на ее щеках.
Как и ожидал Лешка, Елизавета Ивановна сразу же пошла к Людмиле Сергеевне.
— Дадут вам чесу! — злорадно сказал Валет и захохотал. Его никто не поддержал. Все, в том числе и Лешка, были убеждены, что «чесу» дадут.
Разговор был долгий, потом Елизавета Ивановна ушла домой. В кабинет позвали Киру. Алла пошла с ней. Лешка томился, ожидая своей очереди и гадая, что с ним сделают. Наконец появились Кира и Алла. Обе улыбались, только глаза у Киры были мокрые от слез.
— Горбачев! — окликнула Алла. — Иди к Людмиле Сергеевне.
Лешка вошел потупившись и сел на тот самый стул, на котором сидел, впервые попав в детский дом. Не поднимая глаз, он знал, что.
Людмила Сергеевна смотрит на него. Он поискал отклеившуюся пластинку фанеровки, которую тогда дергал, но нашел только плешинку обнажившегося простого дерева и вспомнил, что пластинку обломал он сам.
Людмила Сергеевна поднялась и, подойдя, положила руку ему на плечо:
— Ну, Алеша, не ожидала… не думала я, что ты такой молодец.
Лешка недоверчиво посмотрел на нее.
— Да, молодец! — повторила Людмила Сергеевна и села на стул, стоящий напротив. — Как человек помогает попавшему в беду — это самая лучшая и верная проба для человека. Ты испытание хорошо выдержал…
Лешка вспомнил, как он, струсив, метнулся в сторону от Киры, и покраснел.
— И все-таки тебя следует наказать. Ты нарушил строжайший наш закон, запрещение, в котором нет исключений, — не заплывать дальше, чем разрешено.
Лешка опустил голову.
— Все закончилось благополучно, но ведь могло закончиться иначе. Могла утонуть Кира, могли вы оба утонуть…
Лешка, не поднимая головы, кивнул.
— Но я не хочу тебя наказывать. На твое слово можно положиться. Правда? Ты хорошо плаваешь, но еще не знаешь своих сил, а их может не хватить. И, кроме того, твой пример может соблазнить других, как соблазнил сегодня Киру, а кончится это несчастьем. Обещай мне никогда не заплывать далеко и не допускать, чтобы другие делали это. Обещаешь?
— Обещаю! — хриплым, сдавленным голосом сказал Лешка.
— Вот и хорошо! А теперь иди ужинать, уже звонят.
Ребята всё узнали от Киры, ни о чем Лешку не расспрашивали и держались так, словно ничего не случилось, только галчата перешептывались и смотрели на него круглыми от восхищения глазами.
После ужина ребята собрались у турника, подтягивались, пробовали "крутить солнце". Валерий, когда турник освободился, взобрался на него, зацепился ногами за перекладину, начал раскачиваться головой вниз и дурашливо закричал:
— Падаю! Спасайте! Горбачев! Где Горбачев? Спасай!..
Никто не засмеялся, а Митя Ершов подошел и ребром ладони слегка ударил его под колени. Валет выпустил перекладину и упал на четвереньки в пыль.
— Ты чё? — закричал он.
— Ничё, — в тон ему ответил Митя. — Не дури.
Смеяться над Лешкой не хотели: его признали своим и настоящим.
Как у всех втайне трусливых людей, страх у Елизаветы Ивановны переходил в озлобление против тех, кто был причиной этого страха.
Увидев далеко в море головы двух ребят, она пережила панический испуг.
Каждую секунду они могли исчезнуть под водой и больше не появиться, утонуть, а отвечать за это должна будет Елизавета Ивановна. Никто не вспомнит, не подумает, что виновата, в сущности, совсем не она, а прежняя воспитательница, все порядки в детдоме — вернее, полное отсутствие порядка… Однако привела детей на берег, не уследила, не предотвратила несчастья она, и отвечать за все придется ей. В любую минуту из-за каких-то мальчишки и девчонки ее безупречная репутация могла погибнуть.
Она ни слова не сказала детям. Возмездие должно соответствовать преступлению. А в этом случае возмездие должно превзойти преступление: нет ничего опаснее дурных примеров. Всю дорогу Елизавета Ивановна думала о том, как губят других непресеченные вовремя дурные примеры, и красные пятна на ее щеках не гасли.
Рассказав о случившемся, Елизавета Ивановна не сомневалась, что вопиющий поступок Горбачева и Рожковой возмутит Русакову и та решится в конце концов на серьезные меры. Даже на крайние меры.
Теперь она даже радовалась тому, что произошло: начинать всегда следует с решительных мер. С ее появлением в детдоме вся эта орава распущенных мальчишек и девчонок почувствует твердую руку. Вообще нужно ко всему присмотреться. К коллективу воспитателей, например. Он, кажется, из рук вон…
Предположение Елизаветы Ивановны подтвердилось на следующее утро.
Окруженная маленькими девочками, Анастасия Федоровна сидела в рабочей комнате за машиной и, пришивая пестрый лоскут к платью, неторопливо говорила что-то своим внушительным басом. Елизавета Ивановна замедлила шаг у открытого окна и прислушалась.
— Вот, крошки, — говорила Анастасия Федоровна, — сейчас мы его приметаем и прострочим. Сам по себе он ничего, лоскуток, а получится очень миленький кармашек. Главное, со вкусом надо подобрать. Вот и приучайтесь, вырабатывайте вкус. Сейчас вы маленькие, а потом вырастете, станете девушками. На хорошо одетую девушку всем приятно посмотреть. Другая и некрасивая, а со вкусом оденется, и кажется, что красивее стала. Молодые люди в туалетах ничего не понимают, но им тоже нравится, если хорошо одета… Когда я была молодая и мой будущий муж за мной ухаживал…
— Можно вас на минуточку? — не выдержала Елизавета Ивановна.
— Меня? Пожалуйста. — Анастасия Федоровна отложила платье и подошла к окну.
— Вы понимаете, что вы говорите? — негодующим шепотом спросила.
Елизавета Ивановна.
— А что? Я ничего особенного не сказала, — встревожилась Анастасия Федоровна.
— По-вашему, говорить о том, как они станут девушками, о молодых людях — ничего особенного?
— Господи, да ведь они на самом деле будут девушками, - растерянно сказала Анастасия Федоровна.
— Это будет когда-то, а сейчас говорить с ними об этом не-пе-да-го-гич-но, — отчеканила Елизавета Ивановна. — И я предупреждаю, что поставлю вопрос на педсовете.
На лице Анастасии Федоровны выступили капельки пота. Она не знала, кто эта отошедшая от окна женщина с неподвижной спиной, испуганно смотрела на удаляющуюся спину и думала, что с ней, Анастасией Федоровной, сделают на педсовете за то, что она говорила.
Она так и не поняла, что ужасное было сказано, но в том, что с ней что-то сделают, не сомневалась.
— А дальше? А потом что было? Расскажите, Анастасия Федоровна! -
Увидев, что незнакомая женщина отошла, девочки обступили руководительницу.
— Потом, крошки, в другой раз. Давайте работать, — сказала Анастасия Федоровна и, прерывисто вздохнув, взяла недошитое платье.
Елизавета Ивановна была довольна. Возмутилась она совершенно искренне, но к ее возмущению примешивалось удовольствие, испытываемое человеком, когда ожидания, предположения его подтверждаются, даже если предполагает и ожидает он скверное и дурное.
