Во цвете самых пылких лет - Соколовский Владимир Григорьевич (читать книги бесплатно txt) 📗
— Санаторий? Н-нет, не думаю!
Оставив недоумевающих офицеров, дядя Шалико отвел Ваську и Славку в сторону.
— Как твое здоровье, Славка?
— Нормально. Большое вам спасибо за лекарства.
— Это пустое! — отмахнулся грузин. — А как поживает наша прекрасная хижина?
— Ее уже нет, — глядя в землю, сказал Васька. — Ее вчера сломали.
— ?!
— Да, сломали. Вы помните Стасика? Так вот, мы узнали, что он спекулянт. Книжный. И пригрозили разо блачить его. Вот за это ее и сломали.
— Вы заявили куда следует?
— Да, только что.
— Цц… молодцы! — дядя Шалико величественно воздел вверх руки. — А я уезжаю сегодня, друзья мои. Отец послал немножко денег. И письмо. Я хотел заплакать, читая его, но сказал себе: «Перестань, Шалва Кикнадзе, ты же гордый человек! Старый Шота стыдит тебя потому, что он уже не способен на любовь. Но он тоже гордый человек! Он не может никому признаться в этом, и что же ему остается? Ругать негодного сына, заботясь о судьбе внуков и правнуков. Э! Только к старости мы перестаем быть безумными. И поздняя молодость — прекрасна вдвойне и втройне. Пусть она длится сколько может». Так я сказал себе — и уже не захотел плакать от стыда перед отцом, а только оттого, что уже седая голова, близко старость — и совсем нет никакой мудрости.
— Надо выбирать: или мудрая старость, или глупая молодость, — резонно заметил Васька. — Зачем вам мудрость, если вы не хотите терять молодости? Или все-таки хочется?
— Немножко! — страстно воскликнул грузин. — Хоть бы вот столько! — и он отмерил на пальце ноготь.
— Уезжаете, значит! — вздохнул Славка завистливо. — Хорошо вам…
Дядя Шалико посмотрел на них, хлопнул себя по лбу ладонью и сказал:
— Э! Совсем старый дурак!
Он вынул из кармана бумажник с золотым тиснением, порылся в нем и протянул ребятам две десятки:
— Это все, что я могу, друзья мои.
Друзья потрясенно молчали. Славка опомнился первый:
— Что вы, дядя Шалико! Нам не надо. Ведь вы сами никогда не берете взаймы. Зачем же нам-то предлагать? Мы тоже гордые.
— Замолчи! — верхняя губа грузина свирепо взделась еще выше вверх, нос отвис — и он стал похож на красивого черта — черта из благородных. — Замолчи! Когда тебя не было, твой друг Тарабукин как-то принес мне батон и бутылку ситро. И сказал так: «Мы товарищи. И если у одного товарища есть деньги, а у другого нет — неужели они не поделятся?» Я слишком горд, чтобы давать подачки другим. Эти деньги — долг дружбы. Если вы скажете, что хотите отдать мне их, я обижусь на всю жизнь. Прощайте, друзья! Удачной вам дороги.
И он пошел к своим спутникам.
Благоговейно разгладив, Васька сложил десятки и упрятал в свой карман. Славка же промолвил восхищенно:
— Да… это человек!
— А все-таки на два билета не хватает. Билет-то стоит тридцать два рубля, а у нас только на билет и полбилета. Что будем делать?
— Тридцать два рубля — это плацкартный билет, А ведь мы можем уехать и в общем. Невеликие господа. Тогда, может быть, нам и хватит. Надо идти на вокзал и выяснить.
На вокзале было людно, шумно, у касс — огромные очереди. Протолкавшись к справочному бюро, друзья задали свой вопрос. И отошли, огорошенные и потрясенные.
— В вашем поезде вагоны только плацкартные, и билеты разобраны на десять дней вперед. Следующий!
Да! Это была ситуация. Значит, торчи здесь еще черт знает сколько, пока не раздобудешь деньги, а раздобудешь — еще торчи неделю, жди своего поезда. А жить-то опять на что? И — где?
Рвущая сердце тоска требовала выхода. Ребята пошли к перекидному справочному табло и нажали кнопку, под которой значилось название их далекого родного города. Перекинулось несколько мягких жестяных листочков — и вот уже он, родненький, и время отправления поезда обозначено, и стоимость проезда. Они стояли, глядели и даже никого не пускали к табло, чтобы подольше полюбоваться хоть буковками, которыми написано было недосягаемое. Стояли, ждали бессознательно, когда же Его Величество Случай наконец опустится к ним с небес и омоет их хмурые лбы своей счастливой рукой.
И, как это иногда (слишком редко!) бывает, он явился, выждав необходимое время и проверив их выдержку. На этот раз он оделся в легонькое летнее платьице и принял вид молоденькой, соломенноволосой полной блондиночки. Она подошла к ним, тупо глазеющим на табло, и спросила, не в этот ли город, случайно, они собрались. Они сердито ответили, что, случайно, в этот.
— У меня есть два билета на завтрашний поезд… — сказала она и почему-то смущенно замялась.
— Не выйдет, — вздохнули парни. — У нас денег только всего на полтора.
— А у меня и есть полтора, — засмеялась она. — Один взрослый, один детский. Ладно, пойду к кассе.
Когда она отошла, Славка, вдруг хлопнув себя по лбу, воскликнул на весь зал:
— Но это же идея! Это же прекрасная идея, черт меня побери совсем!
— Какая идея? — недоумевал Васька.
— Да главное — забраться в вагон, занять место. А там — ну неужели уж мы не уговорим проводника? Ведь билеты-то у нас будут! Пусть один детский, но все равно же будут!
И он, яростно работая локтями, ринулся в толпу, где уже чуть не затерялась соломенноволосая. Догнал ее, вытащил обратно в зал, проговорил:
— Мы передумали! Берем билеты!
— Ну, идемте тогда на улицу, чтоб не толкаться.
Блондинка шла и рассказывала, что она уже собиралась уезжать вместе с дочкой, но неожиданно получила письмо от друга, где он сообщал, что приезжает и просит задержаться на недельку. «У меня давняя дружба с этим человеком. И даже где-то больше…» — откровенничала она.
А на перроне, когда сделка была завершена и билеты перешли в надежные Васькины руки, она внезапно залилась румянцем и спросила кокетливо, как девочка:
— Так кто же из вас, мальчики, будет маленьким?
Васька со Славкой тоже покраснели, надулись, скоренько распрощались с благодетельницей и отошли. В привокзальном скверике они сели на скамейку. Теперь можно было расслабиться, но мысль, занозой пущенная в мозг, не давала уже покоя. И Тарабукин решил ее так:
— Наверно, маленьким придется быть все-таки тебе. У тебя более подходящая комплекция.
— Я?! — вскочил друг. — Нни-ка-гда! Вячеслав Канаев — гордый человек!
— Тогда давай разыграем.
Но когда тянули спички, Васька все-таки схитрил, и детский билет достался Славке. Он ругался, однако делать нечего — жребий есть жребий.
А время уже близилось к вечеру. Славке пора было встречать Мариамку после работы. И, как всякий влюбленный, он охотно и немного рассеянно переложил на плечи ближнего все бытовые тяготы. Таким образом, Тарабукину предстояло идти на базу за чемоданами — Славкиным и собственным.
48
Есть в жизни семнадцати-восемнадцатилетних людей замечательная пора, когда настигает их впервые взаимная любовь. Они счастливы и безумны в эту пору. И не жалко, что она проходит. Только вот через какой-нибудь десяток лет люди, которые в пору собственной любви не замечали никого, находясь рядом с любимым или любимой, уже косятся на других, льнущих друг к другу в трамвае: вот-де, пошли времена, разве ж мы такие были?.. Что ж — и это, говорят, естественно.
У Славки с Мариамкой был последний вечер. Девчонка, узнав об этом, сразу погрустнела, но Славка сказал:
— Ничего, Мариамка. Мне ведь тоже грустно с тобой расставаться. Ты дашь мне свой адрес, я тебе свой — будем писать письма. Мне скоро в армию, так ты мне и в армию пиши. А после армии я сразу к тебе сюда приеду. Или ты ко мне. Ну, чего ты, Мариам?
— Так, ничего… Давай пойдем в морской порт, посмотрим на корабли. Они тоже, как люди: уходят — и ревут, кричат, тоскливо так…
В порту провожали большой океанский теплоход. Народу было много, Славка с Мариамкой еле протолкались к перилам. Моряки тоже толпились у борта, возле поручней, что-то кричали и махали руками. К своему удивлению, Славка увидел среди них рыжего матроса с бакенбардами, с лицом веселого мопсика, которому они продали когда-то Мариамкиного кота Джанмурчи, и он отпустил его на волю. Славка поймал его взгляд, помахал рукой. Тот удивленно пощурился, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, и вдруг узнал его, крикнул:
