Карибский сувенир - Иванов Юрий Николаевич (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Мне вспоминаются вечерние улицы крупнейших немецких городов — Берлина, Лейпцига, Дрездена, Галле. По вечерам они оживленны, но оживление какое-то деловое, сдержанное. А к одиннадцати-двенадцати часам ночи улицы даже Берлина быстро пустеют; становится меньше автомобилей, прохожих, и в наступившей тишине далеко слышен стук каблучков спешащей куда-то женщины… Главная улица Гибралтара, Мэйн-стрит, кажется мне жадной, ненасытной пиявкой… В своем начале, около порта, улица шумная, многолюдная. Но чем дальше в город, прохожих на ней становится все меньше и меньше — улица-пиявка всасывает моряков и матросов в полуподвальные кабачки, где их ожидают пиво и виски. До глубокой ночи слышны на Мэйн-стрит пьяные, скандальные голоса и хриплые матросские песни на разных языках мира… Облик африканских улиц совсем иной. Они пустеют очень рано. На них тихо, как в пустыне. Лишь цикады звенят без устали, да откуда-то снизу, из-под ног, доносится до одинокого пешехода мирный сладкий храп — это спят, подстелив под себя плакаты «Посетите экзотический материк!», бездомные люди с черной кожей…
Облик вечерней бразильской авениды не похож на облик иных улиц, иных городов и стран. Чем ближе к ночи, тем гуще становится людской поток на тротуарах. Тротуары не могут вместить всех неторопливых, никуда не спешащих прохожих, и уличная толпа выплескивается на мостовую, нервируя шоферов, которые неистово наигрывают на клаксонах своих автомобилей и что-то кричат, пытаясь перекрыть своими голосами шум улицы. Но где там! Прохожие не слышат ни автомобильного вяканья, ни отчаянных выкриков шоферов, потому что над авенидой грохочут тысячами труб, тысячами барабанов и аккордеонов, стучат миллионами кастаньет сотни мелодий. Они рвутся отовсюду: из окон квартир, из карманов мужчин и сумочек женщин — все миниатюрные приемники настроены на вечернюю радиоволну ресифийского радиоцентра. А ресифийское радио по вечерам транслирует лишь мелодии самбо, перемежающиеся рекламой сигарет «Голливуд», вина «Мартини» и напитка кока-кола.
По вечерам дома Ресифи пустеют. Как бы подчиняясь чьему-то властному призыву, ресифяне оставляют свои квартиры. Пожилые люди выносят стулья, кресла и рассаживаются плотными рядами вдоль стен домов. Молодежь спешит в скверы, парки, но скамейки там заняты, и парочки рассаживаются на гранитных набережных и перилах мостов… Однако это не мешает всем чувствовать себя превосходно. И, пожалуй, любой влюбленной паре кажется, что мир крутится вокруг них, а они — в центре этого мира.
Густая толпа, музыка и разноцветный рекламный дождь, льющийся с темного неба на головы и широкие плечи негров, на прически и стройные фигурки мулаток, — вот облик улиц этого бразильского города. И характер улицы — немного легкомысленный, немного бесшабашный.
Оживленная толпа, музыка. Шумная, веселая улица… А ведь днем ее облик был иным: в полдень здесь митинговали бастующие и вместо смеха разносились над асфальтом взволнованные речи руководителей забастовки… Да, днем улица была тревожной, а сейчас дневные волнения забыты. Уж такой здесь живет народ.
Оглушенные, пришибленные беснующейся рекламой и сорвавшейся с тормозов музыкой, мы идем по улице к порту. Синие, желтые, красные, зеленые огни прыгают по лицам прохожих, выхватывая из темноты то широко раскрытые, то прижмуренные в смехе глаза.
Мужчины, женщины, негры, мулаты, белые — бразильцы, бразильцы, бразильцы… Народ в Бразилии красив. Красивы и мужчины и женщины. В этой стране произошло удивительное смешение рас… Португальцы из Европы, негры из Африки, индейцы с реки Амазонки… Да, удивительно красивы бразильцы! Правильные черты лица, матовая смуглая кожа. Гордая походка и прямой взгляд из-под мохнатых ресниц. Можно часами любоваться плечистыми высокими мужчинами и стройными худощавыми женщинами.
— Пора на судно, пора… — говорит Николай, взглянув на часы.
Уже пора. Да здесь уже и близко: вот и памятник какому-то португальскому миссионеру, вот и ворота в порт… Подходим к памятнику; около него шевелится большим многоногим животным толпа… Ну-ка, что тут происходит? Простите, амигос, что это за женщина и что это за матрос с девушкой?
Посредине толпы возвышается над всеми худощавый матрос в берете, и к его плечу жмется густоволосая девушка в полинялом платье. Она держит матроса за руку, шепчет что-то, приподнимаясь на носочках, и дергает его: уйдем отсюда, уйдем побыстрее! Но за другую руку, вцепившись в синий форменный, с золотым якорем рукав, парня держит пожилая женщина. Платок спал с ее седой головы, на кончике крупного, с небольшой мохнатой бородавкой носа дрожат очки. Женщина размахивает перед лицом матроса книжкой, на переплете которой краснеет крест, и что-то торопливо визгливым голосом говорит.
— …тернистый путь нашего учителя… спасителя… Отрекись от дьявола, сын мой… тебе… загробная жизнь… — переводит отдельные слова Валентин Брянцев.
Ах, вот в чем дело: на наших глазах происходит битва за человеческую душу, борьба добра со злом… Пожилая матрона в черном — рядовой боец Армии Спасения. В ее лице представлен на этом клочке земли у подножья бронзового памятника сам всевышний… Ну, а где же противоположная, борющаяся сторона, где дьявол? Да вот же — девушка в застиранном платье и парень с парохода.
Толпа с интересом наблюдает за бескровной битвой. Тем более, что матрос явно колеблется… Куда же идти — на вечер евангелистов или на танцы? Он то внимательно прислушивается к словам матроны и смиренным голосом объясняет ей что-то, то улыбается и косит веселым взглядом на обеспокоенное лицо девушки. Голос матроны звучит все громче. Он вязко лезет в уши и застревает там, как замазка. И просто хочется поковырять в ухе мизинцем, чтобы выколупнуть оттуда застрявшие визгливые звуки… А матрона все повышает свой голос: лицо ее как в росе, на полной шее прыгает золотое распятие. Девчонка же ничего не говорит. Она смеется, встряхивая густыми волосами, и поводит круглыми плечами… В одно из мгновений матрона гулко чихает, очки соскакивают с ее носа и повисают на черной веревочке. Матрона близоруко щурит глаза — вся толпа слилась в безликую массу. Замолкнув на полуслове, она отпускает матроса, и он с девчонкой исчезает в тени деревьев.
На судне ко мне подходит Виктор Литун. Подходит и отдает пакет. Смотрю — деньги. Считаю — пятьсот крузейро… Откуда?
— Двое парней приходили. Один высокий такой, глазастый. Говорят, что недодали сдачу в автобусе. А когда догадались, что вы русские, а не американцы, пришли в порт. И вот деньги принесли…
Спать не хочется. Слишком много впечатлений, чтобы заснуть. Виктор лежит на койке и со словарем читает «Новое Румос».
Я сижу у лампы и рассматриваю бразильские деньги. Деньги говорят о многом. Например, английские монеты очень долговечны: в Гибралтаре мы расплачивались монетами, отчеканенными еще в 1898 году! По изображениям, выбитым на монетах Сенегала, можно познакомиться с животным миром Африки: на франках изображены антилопы, слоны, львы. На одной стороне бразильских бумажных денег в овале изображен кто-либо из великих людей. На другой стороне — первые португальцы на реке Амазонке, покорение индейцев, крещение аборигенов, победа португальских войск над датчанами, вторгшимися в страну, провозглашение республики. На других бумажках — рыбацкий катамаран, несущийся по океанским волнам; крупнейший и красивейший цветок мира — виктория-регия; девушка-бразилианка с нежным красивым лицом.
Деньги в Бразилии очень красивы и очень дешевы. Курс крузейро все время колеблется, но лишь в одну сторону — по отношению к доллару он резко падает вниз.
— Вот в газете написано, — говорит мне Виктор, — что в тысяча девятьсот шестьдесят втором году автомобиль «фольксваген» стоил семьсот двадцать пять тысяч крузейро, а в тысяча девятьсот шестьдесят третьем — миллион шестьсот тысяч…
Да, нехватка валюты, рост цен, падение курса крузейро: страна находится в тяжелом экономическом положении. Кому же обязана Бразилия образованием такого критического положения в своей экономике? В первую очередь Соединенным Штатам Америки, которые в течение долгих лет высасывали из Бразилии колоссальные ценности.
