Виктор Вавич (Книга 2) - Житков Борис Степанович (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
- Да недалече теперь, тут за углом и седьмой номер, Хотовицкого дом, хрипло, ночным голосом, сказал. Вот совсем под балконом - Танечка перегнулась, и мотнулся в воздухе зонтик. И вдруг встали. И в серой шинели задрал голову. Вот отошел на мостовую, смотрит. И городовые сошли на мостовую.
- Кто там? Эй! - крикнул надзиратель.
- Это я, - неторопливо сказала Танечка.
- Мадам там или мадмазель, не знаете распоряженья - все окна закрывать.
- Месье - там, - приподняла зонтик Танечка, - у меня все окна закрыты.
- Ну да, - сказал квартальный и повертел головой, - все равно на улицу ночью выходить нельзя! Дома надо быть!
- Я не в гостях, я у себя дома, - и Танечке нравилось, как певуче звучал голос с легкой улыбкой.
- Вы, сударыня, не шутите, а я требую, чтоб с балкона...
- Прыгнула бы? Нет, не требуйте, не прыгну, - засмеялась Танечка; ей казалось, что это станция, и сейчас все поедут дальше, а на пути можно и язык высунуть.
- А я еще раз вам повторяю, - уж закричал квартальный, - спать надо, мадмазель, между прочим. А если... да бросьте ерунду... Позвони дворнику, крикнул квартальный городовому.
И Танечка слышала, как сказал вполголоса городовому: "может, сигналы какие-нибудь или черт ее знает".
Городовой уж дергал неистово звонок, звонок и бился и всхлипывал, и едкая тревога понеслась по серой улице.
- Дворник! Что это у тебя? Убрать тут балконщиц всяких! Дворник держался за шапку и что-то шептал.
- Ну так что ж? - громко сказал квартальный. - Ну и адвоката Ржевского, а торчать на балконах не полагается в ночное время. Скажи, чтоб сейчас вон, что околоточный надзиратель Вавич приказал, понял? А завтра разберемся, что за сиденья эти. Марш!.. Стой! Как говоришь: Татьяна Александровна Ржевская? Госпожа Ржевская! - крикнул Вавич; он сделал казенный голос. - Ржевская Татьяна, сейчас очистите балкон, а завтра явитесь в Московский полицейский участок, дадите объяснения.
- Все равно вы ничего не поймете, - Танечка сказала насмешливо-грустно. И по голосу Вавич понял, что говорит красивая, наверно, очень красивая в самом деле.
- Проводи, - крикнул Вавич дворнику. "Хоть и красивая, - думал Вавич, - а я тебя проучу, тут красотами, голубушка, не фигуряй - военное положение-с".
- Военное положение-с, - сказал Вавич вслух, идя за дворником, ...так надо поглядывать за жильцами, - вдруг быстро добавил он и обогнал дворника. - Эта дверь? Звони.
Вавич неровно переводил дух и слушал. Вот хлопнула дверь, должно быть, с балкона, а вот легкие звонкие шаги. Ага! Открывает. Но дверь приоткрылась, и никелированная цепочка косяком перерезала щелку. И насмешливое лицо глядело, Вавич видел не все, по частям, и узнал глаза. Ах, вот она, и злость и радость полыхнули в груди, и Таня видела, как веселый ветер прошел по лицу квартального.
- Я вас не впущу, - говорила Танечка и отстранила лицо от щелки, - я одна. А если будете ломиться, я позвоню Григорию Данилычу, - нехорошо ломиться ночью к девушке, когда она одна! - и Танечка нравоучительно глянула Вавичу в глаза.
- А... а на балконе девушке с папиросками сидеть... вот завтра иначе поговорим. - И вдруг Виктор вытянул из портфеля сверток. Он рвал веревочку и быстро и яростно поглядывал на Танечку. - А вот... а вот, - говорил Вавич, разматывая бумагу, - а вот это видели, где ваши портреты-то бывают. Фонарь сюда! - крикнул он дворнику.
- Мой ли? - и Танечка прищурилась. Вавич вертел портрет около щелки.
- Не вздумайте только хвастать, что это я вам подарила, - сказала Таня и закрыла дверь. Французский замок коротко щелкнул и так заключительно щелкнул, что секунду Вавич молчал.
- Смотреть за этой! - сказал вполголоса дворнику Виктор и указал большим пальцем на Танину дверь.
Дворник шел впереди Виктора, размахивая фонарем.
- Потуши фонарь, дурак! - сказал Виктор. - Уж день на дворе скоро, размахался тут.
"Какому Григорию Данилычу? - думал Вавич. - Никакого нет Григория Данилыча. Полицмейстера - Данила Григорьич. Да черт, - он остановился, топнул, - да и звонить-то не могла, ведь не работают же телефоны, дьявол, не работают, кроме служебных".
Но он был уж за воротами. Городовые сидели на обочине тротуара. Они встали.
- Э, вздор, - сказал Виктор вслух, - гулящая какая-то, нашла, дура, время прохожих удить: возня только. Тьфу! - и он сплюнул для верности.
Городовые молча шагали.
Танечка узнала портрет, узнала и надпись: "Тебе от меня" - в нижнем углу наискосок.
Pardon, monsieur!
УЖ БЫЛО одиннадцать часов дня, а Виктор все еще не заходил домой и сидел на углу стола в непросохшей шинели. Курил, бросал окурки в недопитый стакан с чаем. С час в участке было тихо, как будто нехотя прогромыхивал город за окном. Виктор не знал: кончилось или сейчас, после затишки, громыхнет что-нибудь... со Слободки. Или от вокзала. Солдаты наготове. Он все время чувствовал, что во дворе стоят ружья в козлах и около ружей ходит часовой. День был без солнца. Небо как грязное матовое стекло - закрыто небо нынче.
- Да и не надо, - вздохнул Виктор и насупился в пол. Осторожно вошел городовой и стал вполголоса бубнить что-то дежурному у дверей.
И Виктор услыхал и насторожился.
- Обоих в гроба поклали, у часовне, у городской больнице. Сороченко, аж глянуть сумно, - бе-елый... аккурат сюдой ему вдарила, а сюдой вышла.
Виктор подошел.
- Что ты говоришь?
- Та я с караула сменился, коло их караул поставлен.
- Сороченко, а другой кто? - спросил Виктор вполголоса и оперся локтем о притолоку, подпер голову.
Городовой был небольшой, крепкий, он поворотисто жестикулировал:
- А тот Кандюк. Он еще живой был, как привезли. Говорить, идет на меня один. Я до него: кто? обзывайся! Когда смотрю: сбоку другой, - городовой шустро повернулся. - Я до того: стой! А он враз - хлоп с револьвера и текать, и другой за ним. Я, говорить, ему у спину раз! раз! и говорить, вот мне у боку как схватило и свисток хотел, говорить, подать, а той от угла в меня еще раза: бах. Я, говорить, и сел, полапал себя, а шинель аж мокрая и кровь зырком идеть, и, говорить, вижу, что это мене убили, и никого нема и подать свистка, говорить, боюся, бо те добивать воротятся, и нема, говорить, никого, - городовой сделал пол-оборота, - и свистка, говорить, подать мне тоже не выходит.
- Ну и как? - спросил Вавич шепотом.
- Ну, а патруль слыхал, что стрельба, тудой, на стрельбу, и аккурат человек стогнет. Кто есть? Рассмотрелись, а он уже лежит и руки так, - и городовой закрыл глаза и раскинул руки враз, - лежит и помаленьку стогнет.
- Теперь ночью стоять... - сказал дежурный.
- А днем ему долго выстрелить? - и маленький городовой посмотрел на Вавича. - Все одно, как на зверя, - ты можешь себе очень спокойно иттить... И всякого: так и меня, и тебя, и вот господина надзирателя.
Вавич молча и серьезно кивнул головой.
- А долго мучился? - спросил Вавич.
- Да не... рассказал, еще, говорят, пить просил, квасу хотел, а где ночью квасу!.. так и не пришлось... уж не попил... А сейчас там заходил у часовню, пристав, Воронин, были.
- Надо, надо отдать долг товарищу, погибшему на посту, - сказал Виктор и выпрямился.
"Не кончилось, - подумал Виктор, - нет, это не кончилось".
Виктор не мог дождаться двенадцати часов, своей смены, он хотел скорей пойти к Сороченко. Не мог толком вспомнить, какой он, Сороченко. "Белый-белый", и как будто с укоризной лежит, что за всех погиб, и теперь перед всеми он, и перед полицмейстером, и всем надо пойти к нему. "Подойду, и как он на меня глянет? - мертвым лицом", - и у Виктора билось сердце, как будто сейчас идти к строгому начальству, и душно становилось в мокрой шинели, а маленький городовой все говорил, и Виктор слышал: "Убили, и что же? Убили - и край! Как будто так и надо. Что ж? Так, значит, и засохнет? Да?" - и урывками кидал глазами на Вавича.
Вавич отошел к окну, курил в открытую форточку. Маленький городовой ушел. Дежурный шагнул два раза, он стоял за спиной Вавича, вздохнул со свистом и хриплым шепотом спросил:
