Каникулы Уморушки (Волшебные каникулы - 2) - Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович (серия книг txt) 📗
"Я пушистый серенький котенок,
Не ловил ни разу я мышей..."
А через минуту, как ни в чем не бывало, серьезно заявлял:
"Жил да был черный кот за углом.
И кота ненавидел весь дом.
Только песня совсем не о том,
Как обидно быть черным котом!"
Пока Уморушка и Маришка гадали, как это из серенького котенка мог получиться черный-пречерный кот, Иван Иванович затягивал уже романс собственного сочинения:
"Хоть снег еще лежит на плоских крышах,
Но сердце чует март!.. любимый март!..
Хвосты котов колотятся по трубам,
И всюду слышен гвалт,
кошачий
громкий
гвалт!..
И пусть хозяйки люто проклинают
Нас по ночам,
по мартовским ночам!..
Мы вопли их иль не заметим вовсе,
Иль прямо с крыш
пошлем
ко всем чертям!"
- Какой снег, какой март, какие вопли, Иван Иванович!.. - пробовала вразумить вошедшего в раж певца Маришка. - Лето на дворе! И снега давным-давно нет! И вообще, вы - не кот, а человек!
После таких замечаний Гвоздиков начинал немного сердиться и концерт свой на некоторое время прекращал.
- Послезавтра спектакль, я в роль вхожу, по системе великого реформатора занимаюсь... А вы... Эх вы! - и старый учитель, обиженно свернувшись клубочком, отворачивался к спинке кресла, чтобы не видеть глупых и ничего не смыслящих в театральном деле девчонок.
Но уже через пять или десять минут из глубины кресла вновь раздавалось:
"Тише, мыши, кот на крыше,
А котята еще выше!
Разбегайтесь, мелкота!
Не тревожьте вы кота!"
И, услышав это, Маришка и Уморушка радостно переглядывались: кажется, их старый друг сменил гнев на милость!
Пел Иван Иванович про котят, умудрившихся залезть выше крыши, и вечером накануне смотра драмкружка. А спев, надумал и сам погулять на свежем воздухе.
- Вы тут хозяйничайте, - сказал он юным квартиранткам, - а я пойду промнусь. Мурзик с Пантелеичем, поди, заждались меня.
- Какой Мурзик? - удивилась Маришка.
- Какой Пантелеич?! - удивилась Уморушка.
- Кот Пантелеич из семнадцатой, а Мурзик из четвертой квартиры. Очень порядочные коты, оба прекрасно воспитаны. Да вы что, не знаете их разве? - в свою очередь удивился Гвоздиков.
- Не знаем. Нам не до них сейчас, - ответила за себя и за подругу Маришка.
- А я с удовольствием наблюдаю за ними, - прогибая спинку и царапая лапками коврик, сказал Иван Иванович. - Такие краски, такие черточки для роли нахожу - просто на удивление!
- А Мурзик с Пантелеичем, на вас глядючи, не удивляются? поинтересовалась Уморушка. - Хорош друг, который по-человечески и поговорить-то с ними не может!
- По-человечески как раз и могу, - вздохнул сокрушенно Иван Иванович. По-кошачьи пока не получается.
И он, дождавшись, когда Маришка откроет ему входную дверь, шмыгнул вверх по лестнице к чердачному люку.
- Совсем окотеет скоро со своей системой, - сделала печальный вывод Уморушка. - Мало ему, что в шкуру кошачью залез, так он из нее еще вылезти норовит, чтобы уж совсем на кота похожим стать. Старательный больно учитель ваш, хлопот с ним - уйма.
Маришка в душе согласилась с подругой, но вслух все-таки сказала:
- Просто он поклонник Станиславского. Если бы не Станиславский, так он, может быть, и в своем костюме сыграл бы. Прицепил бы усы подлиннее и сыграл. А так...
Она еще что-то хотела сказать, но не успела: зазвонил телефон.
- Алло! Я слушаю! - проговорила Маришка уже в телефонную трубку.
- Алло? Это кто? Гвоздиков? Или ты, Даша? Алло! - раздалось в ответ откуда-то издалека сквозь громкое потрескивание.
- Это не Гвоздиков и не Даша, - ответила Маришка. - Тетя Даша уехала, а Иван Иванович на крыше гуляет.
- Где? - удивились в трубке. - На крыше?
Маришка сообразила, что сказала не то, что следовало, и добавила:
- Нет! Уже не гуляет! Они с Пантелеичем, наверное, в сад ушли! - и снова прикусила губу, проговорившись про Пантелеича.
На том конце телефонного провода не стали выяснять личность загадочного Пантелеича, а спросили, кто же тогда отвечает, если Гвоздиков гуляет, а тетя Даша уехала.
- Маришка. Маришка Королева.
- Внученька!! - раздался в трубке радостный крик. - А я тебя и не признал, милая! Это ж я, дед твой, Петр Васильевич!
- Деда!.. Здравствуй!.. Ты где? Ты приехал? А бабаня где? Она приехала? - засыпала Петра Васильевича вопросами Маришка. - А мы тут... У Иван Иваныча... Я и Уморушка.. А сам Иван Иваныч гулять ушел... С Мурзиком...
- С Пантелеичем! - прошипела, подсказывая, Уморушка.
- С Пантелеичем ушел, - поправилась Маришка. - А Мурзик - он на крыше...
Но дедушке было не до Мурзика. Слушая голос любимой внучки,
он одной рукой цепко держал телефонную трубку, а другой смахивал со щек непрошенные слезинки.
- Я здесь, внученька, в Апалихе... И наша бабаня здесь, только она дома... Нет, не болеет. С Калинычем идти постеснялась на почту. "Куда, говорит, я с вами лешими, потащусь. Застыдят еще подруженьки". Вот и сидит теперь дома... Что? Калина Калиныч? Тута! Вот он, трубку из рук дерет!
Несколько секунд в трубке кроме треска ничего не было слышно, и Маришка с испугом подумала, было, что их разъединили. Но вот раздался снова старческий голос, но уже не дедушкин, а Калины Калиныча.
- Мариш, привет! Да, Калина Калиныч... Спасибо, по-маленьку... Шустрик пещеру расчищает, чтоб Змею Горынычу попросторней было. А сам Горыныч умахал куда-то, уж и не знаю, что делать... Чую, что он живой, а где - не ведаю. Что? Розыск объявить? Всемирный? Нет уж, давай подождем. Наверно, спит где-нибудь за ракитовым кустом - ему невпервой такие шутки проделывать. Мариш, а где моя егоза? Тут? Рядышком? Дай ей говорилку, пожалуйста...
Маришка с явной неохотой протянула телефонную трубку подруге. Уморушка, ни разу в жизни не говорившая с дедом по телефону, радостно ухватилась за нее.
- Деда, это я! Ага, Умора! Что? Не "ага", а "да"? Ага, поняла... Поняла, да.. Забуду навеки... Что? Не колдую? Конечно, нет... Если честно? Если честно - случилось разок... Что? Нет, все живые... Все живые, говорю! Что сделала? Что - пустяки... Ну, бесенка одного в размерах уменьшила... Что - зачем? А-а... Ну, чтоб в чемодан влез. Нет, бесом он сам стал, я только уменьшила. Честное слово, не вру - сам! Вот не сойти мне с этого места!
