Ребячье поле - Соколовский Владимир Григорьевич (читать книги полные .txt) 📗
— Да я что, понял.
— Почему первоклассников и четвероклассников отпустили? — подал кто-то голос. — Они что, не школьники, им есть не надо?
— Четвероклассники для нашей школы — ломоть отрезанный. Кто-то из них в колхоз придет, самостоятельно будет работать, кто-то в семилетку, в Казово, станет ходить, дальше учиться — это особая статья, к вам не касаемая. А вот вас, пионеров-третьеклассников, что в четвертом классе осенью начнут учиться, да будущий третий класс, который к Первомаю пионерским стал, — милости прошу! Ну, о первоклассниках что говорить! Они ведь еще маленькие, что умеют? Попросите иной раз, помогут они вам, и ладно, а я права не имею. Я и насчет вас-то его не имею, да что делать — такая обстановка, надо взрослым, подсоблять, а это — посильная для вас работа.
Олёнка Минина подняла руку, встала и сказала:
— Почему это первоклассников нельзя использовать? Они у нас нынче уже во второй класс пойдут, и некоторые есть очень самостоятельные! Помните, вы меня как-то обещали научить кроликов держать? Дать им несколько этих кроликов, и пускай возятся. Ведь там только и дел, что травы нарвать да клетки вычистить, а к зиме будет мясо. Только клеток нет…
— Клетки — что, — проговорил Иван Николаевич. — Плотнику сказать, так он мигом сделает. Ты ведь верно, пожалуй, Олёнка-девка, сказала сейчас. Много ли с кроликами хлопот? И ребятам на лето заделье будет. Трех крольчих дам. А в кролы — самого Якова дам!
— Ох ты! — воскликнули ребята.
Крол Яков был гордостью председателя колхоза, серьезно занимавшегося кролиководством, и об этой гордости знала вся деревня.
— Эх, пять крольчих дам! — распалился Иван Николаевич. — Кормите, пущай плодятся. Эдак-то штук пятьдесят к осени разведете. На зиму без мяса не останетесь!
Что-то грохнуло в углу: это Трофимко Дегтянников, сомлевший и задремавший, упал со своего чурбачка на пол. Чурбачок он сам как-то принес и иной раз сиживал на нем во время уроков, учительница его не прогоняла. Правда, надолго его не хватало: поскучав немного, Трофимко вставал и уходил из класса играть на улицу.
Мальчик плакал, а ребята смеялись. Председатель подошел, поднял Трофимка с полу, посадил за учительский стол. Трофимко мигом загордился и затих.
— Ну ладно, орлы-пионеры, отдыхать вам пора, гляжу, устали после уроков-то. Пойду я. А вы готовьтесь, да и за работу! Пословица наша как говорит: «На чужой хлеб не надейся!» Выбирайте меж собой начальство да и приходите к нам в правление. Только не тяните, на днях уж пахать станем! До свиданья!
Иван Николаевич ушел, и ребята хотели бежать из класса, но Опёнка, председатель совета пионерского отряда, остановила их:
— Стойте, стойте! Бойкие какие, побежали! Евдокия Федоровна, что делать будем?
— Давайте соберемся вечером! — предложила Курочкина. — Сейчас вам и правда пора по домам, а вечером приходите к сараю, где мы репетируем спектакль, и после репетиции все обговорим. И сами подумайте до того времени. Ладно?
3
Зимой неподалеку от леса лягаевские мужики сколотили большой сарай, чтобы держать в нем сено для колхозных лошадей. Пока же сарай пустовал, и учительницы Дуся и Муся репетировали в нем с парнями и девками народные коми-пермяцкие танцы и песни, а также отрывки из трагедии английского драматурга Вильяма Шекспира «Отелло». Поднять всю эту пьесу было бы тяжело в полуграмотном Лягаево, к тому же перевод ее на коми-пермяцкий язык был неважный. Курочкиной и Жилочкиной дала ее в Кудымкаре, откуда их направляли на работу, представительница окркультотдела со словами: «Эта пьеса из жизни беспощадно подавляемого крупным капиталом негритянского населения. Тема, девушки, актуальная и жизненная!»
И вот теперь мучились с ней, сокращая и сокращая, уменьшая число действующих лиц: парни с девками отказывались проживать неестественные страсти, говорить неестественным языком. Хотели показать постановку сельчанам к Дню Парижской коммуны, потом к Первомаю, сейчас думали: хоть бы успеть к Октябрьской! Из исполнителей остались только самые-самые энтузиасты: Дуся с Мусей, молодой колхозный плотник Ониська Минин, деревенский грамотей Яков Федорович Шипицын, Тимофей Кучевасов из Тарасове да Катерина Мелехина. Этих, чуть вечер, не выкуришь из сарая: тяжело выговаривают непривычные фразы, гнутся по-деревянному, подражая галантным поклонам, парни фехтуют на палках — и, бывает, войдя в азарт, поколачивают друг друга.
Ребята под вечер собрались недалеко от сарая и, покуда суть да дело, стали загадывать загадки.
— Рогатый, да не бодается!
— Ухват!
— Ног много, а с поля на спине едет.
— …?
— Борона, черти!
— На крыше медведь пляшет.
— Я знаю! — поднял руку Трофимко Дегтянников, пришедший вместе с братом. — Это медведь, Миша-Оша, залез на крышу и пляшет.
— Эх ты, бестолковый Трофимко! Ведь это дым. А вот еще: целый день в лесу шумит, а ночью под лавкой спит.
— Пьяный мужик, в лесу напился!
— Грибная корзина!
— Дудка!
— Топор, топор!
Трофимку надоело отгадывать загадки, и он, выждав паузу, сказал важно:
— Мы с Тявкой зимой медведя, Мишу-Ошу, в лес убивать пойдем. У меня Тявка ученая. Она как бросится на него, как укусит прямо в пасть, а я в ту пору стрелю в него из тятькиного ружья. Я никого не боюсь.
— Ой, Трофимко! — засмеялась Олёна. — Получится с тобой, как с той Овдей, которая ходила пиканы собирать. Никто не знает? Вот пошла раз Овдя в луга за вкусными, сочными пиканами. Только стала рвать, слышит — кто-то шумит в кустах. «Ой, медведь! Ой, он меня поймает!» И — бежать. А шум за ней, за ней. Страхи страшные! Прибежала в деревню как полоумная, все пиканы потеряла. Бабы увидели ее, шумят: «Ты пошто, Овдя, поясок от лаптя распустила? Ведь лапоть потеряешь!» Она смотрит — и верно: поясок от лаптя развязался, ширкает по траве, шумит. Вот тебе и медведь! Ты тоже так-то не испугайся смотри, герой!
— Ну, ладно! — сказал Артёмко. — Хватит болтать-то. И ты помолчи, Трофимко, не мешай большим, а то отведу тебя в лес и отдам страшному Боболю. Сиди тихо! Так что, будем ждать Марию Ивановну с Евдокией Федоровной или сами пока подумаем?
— Что мы, маленькие?
Пришли все, никто не вздумал увильнуть, чтобы отговориться после: долго искал-де корову или мать с отцом не отпустили. Всего было двадцать три человека: одиннадцать будущих четвероклассников и двенадцать третьеклассников.
— О, как нас много! — сказал Артёмко. — Так что же это такое будет, — никак, бригада?
— Надо две бригады сделать, — предложил Ондрейко Давыдов. — Одну из старших, другую из младших. На одной ведь работе надо ребят посильнее, а на другой можно и послабже.
— Так-то так… А кто над ними обоими руководствовать будет? Разве еще одного бригадира, главного, поставить?
— Нет, ребята, это не по-пионерски получается, — подала голос Груня Жакова. — Ведь в бригаде как? Если бригадир сказал — ему перечить не смей, а то порядка не будет. Это правильно. Но ведь у пионеров еще совет должен быть. Без совета нельзя. А то бригадир скажет, а ты делай. А если он неправильно велел?
— Самое лучшее, я думаю, будет, если мы организуем колхоз. Самый настоящий колхоз, вот. Только пионерский. — Так сказала Олёна Минина.
Ребята зашумели:
— Ты, Олёнка, придумала тоже: колхоз! Они у мужиков-то не везде получаются.
— Один колхоз большой, а в нем — еще и маленький. Ха-ха-ха!
— Кто разрешит?
— Мы пионеры или нет? — зашумел Артёмко. — Мы сами эти дела можем решать. Олёна у нас пионерское руководство — давай, голосовать будем, да и все! Колхоз — самое верное дело. Председатель, две бригады — как у больших! А председателем Олёна пускай и будет. Она у нас самая активная, самая работящая. Верно? Кто за такое дело, поднимай руку!
Одни сразу, другие — посомневались немного, но руки за пионерский колхоз и его председателя — Олёну Минину — подняли все. И все-таки было непривычно, боязно, ребята поеживались: шутка ли — свой колхоз! Что-то у них получится?
