Во цвете самых пылких лет - Соколовский Владимир Григорьевич (читать книги бесплатно txt) 📗
— Слушай, Вась, как ты понимаешь вот это:
Васька оторвался от кроссворда и задумался. Они стали рассуждать вместе и пришли к выводу, что «одинакие криле» обозначает «одинаковые крылья».
Читалась книжка, решались кроссворды, бежали березы, всякие кусты и поля сбоку поезда, желтые и красные железнодорожные станции промелькивали мимо, и за всем этим забылось погрустить об оставленных дома родителях, друзьях и знакомых.
Главное — прожить сутки до Москвы!
Дальше ехать совсем немного, и наконец-то вода из пучин поползет к их ногам, влекомая лунным тяготением.
5
Только проснулись утром следующего дня, попили снова чаю — и вот уже московские пригороды.
На влажные плиты столицы они ступили солидно и независимо, только сердца трепетали часто и жарко, заставляя их то и дело устремляться к автоматам с газированной водой. В вокзальном ресторане они сытно поели, гордо поглядывая на окружающих, таких же свободных людей, как они сами.
Они расплатились с официантом, щедро оделив его Двугривенным на чай, и отправились покупать билеты на южный поезд.
В это утро наши герои казались себе очень значительными людьми, держащими все нити собственной судьбы и дальнейших событий в своих надежных руках. Что же, вполне естественно.
…А в то же время некая пожилая тетенька в форме служащей метрополитена уже спешила на работу, накормив многочисленную семью; некий «Шура с Енакиева» и еще один, известный как «генерал (именно „генерал“!) Нельсон», вяло пили в купе чай и жевали курицу. Их вояж тоже лежал через Москву, и теперь они приближались к ней. А где-то далеко, на юге, где время совпадало с московским, мужчина кавказского вида вышел из полуразрушенного дощатого строеньица, ополоснул лицо морской волной, после чего надел брюки с немыслимыми стрелками и ослепительной белизны рубашку…
И никто из них в тот момент не подозревал о существовании Васьки Тарабукина и Славки Канаева. Невозможно о событии или встрече узнать раньше, чем они произойдут…
Ребята выстояли огромную очередь; помявшись недолго, взяли два купейных билета — плацкарта была разобрана. И все равно не стоило горевать: зачем горевать, если поезд понесет их к морю, на лазурный берег, под жаркое солнце, под высокие мохнатые пальмы! «О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх, кто побывал, тот не забудет никогда…» — слабые от счастья, напевали друзья, выплывая из-под вокзальных сводов на каленые московские мостовые. В запасе было двенадцать часов. Простенький план небольшого путешествия по Москве у них был: сначала — Красная площадь, там посмотреть Кремль, Мавзолей (обязательно — смену часовых!), потом побродить по ГУМу, далее — Оружейная палата, Третьяковская галерея, зоопарк, ВДНХ, Центральный музей Вооруженных сил СССР и — это уж если успеют! — Музей коневодства. Осечек не вышло только по первому пункту: на Красную площадь они попали, Кремль и Мавзолей рассмотрели очень внимательно, дождались смены часовых; потолкавшись в ГУМе, пришли и посмотрели другую смену. Когда покинули площадь, было уже два часа; солнце светило в глаза, асфальт жег ноги сквозь толстые подошвы. Изнывая, они поплелись в очаг культуры, в Третьяковку, и здесь их планчик обнаружил свой первый изъян — галерея оказалась закрытой. Это подкосило друзей: они отдались на волю судьбы, моментально завертевшей их в воронку шумных, заполненных до отказа мельтешением и суматохой московских пространств. Дальше они уже не принадлежали самим себе: что-то ели, где-то бродили, пили газировку, мчались куда-то на автобусе и часу уже в седьмом вечера вдруг обнаружили себя выходящими из кинотеатра в далеких Лужниках, где смотрели арабский фильм.
Как раз напротив станции метро «Спортивная» притулилось маленькое кафе. Тарабукин и Канаев зашли туда, взяли по две кружки пива, бутерброды со шницелем и двести граммов конфет. Вышли отдуваясь.
Вразвалочку проследовали на станцию, наменяли пятаков и покатили на эскалаторе вниз, к поездам, которые должны были увезти их на вокзал. Они и вправду уселись в поезд и понеслись в центр.
Вдруг Славка потащил Ваську к выходу.
— Чего ты… куда?
— Пойдем, пойдем… есть одно дело… время же у нас осталось, верно? — бубнил Канаев. И неожиданно предложил: — Давай на эскалаторе кататься!
Васька подумал немного и сказал:
— Давай.
Они двинулись к эскалатору. Важно проследовали мимо стоящей возле поручней, одетой в черное тетеньки и, вступив на лесенку, счастливо загоготали. Она подозрительно посмотрела им вслед. Они приехали наверх, с блаженными физиономиями перешли на другую лестницу и покатили вниз.
И тут Славка, обнаглев, вспрыгнул на поручень и уселся на него своим тощим задом, скрестив ноги по-турецки и молитвенно сложив руки, как факир. Он даже закричал что-то такое протяжное, и дежурная немедленно отреагировала, кинулась ловить нарушителя. Но Славка уже перевалился на среднюю, резервную лестницу, пребывающую в неподвижности, а с нее — на эскалатор, ползущий вверх.
Васька, не ожидавший от своего спутника такой внезапной прыти, соскочил внизу и наблюдал, как Славка снова катит к нему, теперь уже на другом эскалаторе. Ниже, ниже — и вот они встретились на перроне.
Испуганный действиями друга в общественном месте, Васька сказал громким шепотом:
— Нет, Славка, я больше с тобой не поеду. Катайся один, если хочешь. Еще попадешь с тобой куда не надо.
Они не видели, что тетенька в черной форме, стоявшая внизу, сама вступила на лестницу, оставив пост на произвол судьбы.
— До какой станции нам ехать-то надо? Ты не помнишь? И я забыл, вот черт! Тут где-то схема висела, давай посмотрим!
— Ты смотри, — заявил Славка, — а я еще наверх скатаюсь, журналы какие-нибудь в киоске куплю. Все в метро читают — что мы с тобой, рыжие, что ли? — И он снова взбежал на эскалатор. Но, проехав немного, вдруг хлопнул себя по бедрам и крикнул в спину удаляющемуся другу:
— Тарабукин! У меня же денег нет, Тарабукин!
Васька подошел к лестнице, достал кожаную обложку, под которой, вложенные один в другой и перетянутые резинкой, находились их паспорта, сунул внутрь десятку, показал книжечку Славке и положил на движущиеся ступеньки пустой лестницы. Друг закивал головой, вынесся с зыбких ступеней на твердое место, приготовился схватить Васькино послание… Но в этот момент чья-то рука легла ему на плечо, отодвинула в сторону. Дежурная заглянула в лицо и воскликнула, подняв палец:
— Это — он!
На возникшие неожиданно помехи Славка реагировал энергично и выразительно: отбиваясь от тащившей его назад тетки, он рвался к книжечке с паспортами — примерно так действовал бы вратарь в момент решающего пенальти, если бы противник вдруг вздумал вытолкнуть его из ворот, когда мяч уже летел в руки.
Его активные действия возымели свои последствия. Мгновенно локоть был сжат, словно клещами, чьей-то сильной дланью, и громовой голос вострубил над ухом:
— Ну-ка, хватит ерзать! Кому сказано, хулиган несчастный!
В ответ Славка завопил, рванулся в последний раз, растопырив руки… Книжечка медленно всплыла в метре перед ним и завертелась на хваткой лестничной резине, влекомая неизвестно куда.
Тут сверху и снизу выбросилась толпа на турникетную площадку, загомонила, затопала, свиваясь жгутом и рассыпаясь, оттиснула к стене Славку вместе с его пленителями. Он зашипел, вскрикнул и обвис; повернувшись, поплелся к выходу с эскалатора, подталкиваемый долговязым милицейским сержантом и бдительной тетенькой-контролером.
