Человек с горящим сердцем - Синенко Владимир Иванович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— А ну, молодой, подвези-ка к горну тачку уголька!
— Прибери шлак, подмети окалину у наковальни.
В свободные минуты Федор стоял у большого парового молота. Тут работал кузнец Егор Щербаков, а по-цеховому просто «Щербак».Таких рослых и толстых рабочих Сергеев сроду не видывал. Дирекция платила этому искуснику пять рублей в день, дала казенную квартиру. «Аристократ... — подумал Федор. — Такого на забастовку не подбить».
Щербаков играючи управлялся с раскаленным, подвешенным на цепи дышлом, в котором было пудов тридцать. Ухватив заготовку длинными клещами, кузнец ворочал ею под ухающим молотом, словно шпагой, и только покрикивал помощнику, — тот регулировал Удары:
— Гэп, гэп!..
Басовитые «гэп» имели разные интонации, но помощник отлично в них разбирался. Обработав под молотом дышло, Егор Щербаков произносил последнее «гэ-эп!». Это означало конец ковки. Затем кузнец откупоривал бутылку пива и тут же залпом ее выпивал.
Закадычным другом Щербакова был пожилой кузнец на ручной ковке — Яков Фомич Забайрачный. Тоже золотые руки, но зарабатывал вдвое меньше.
В конце дня у Фомича вдруг заболел молотобоец, и Федор решил, что сейчас самое время попроситься в помощники.
— А справишься? — глянул на него и оценивающе прищурился бородатый кузнец. — Коли не коваль, так и рук не погань. В нашем деле одной силы мало — нужна сноровка. Еще убьешь ненароком!
— Останетесь живы. Помахивал и я когда-то кувалдой.
Забайрачный сваривал толстые стержни. Накалив стержни до белого жара, он быстро выхватывал их клещами из горна. Железо горело бенгальским огнем, рассыпая трескучие искры. Сбив ударом о наковальню с раскаленных концов стержней окалину, кузнец накладывал их один на другой.
— Давай! — приказывал он Федору и ставил свой «ручник» на место сварки стержней. — Не молот кует железй, а хороший кузнец!
Уверенно ахнув полупудовой кувалдой, Федор завел ее за плечи, чтобы снова влепить по раскаленным стержням. Удары короткие, но меткие. Железо сваривалось чисто. Звонкий перестук кузнецов мог показаться постороннему веселой забавой. Но Забайрачный видел, какая сила таится в этой легкости ударов помощника. Эх, еще бы одного молотобойца, сыграть бы с ними в три руки!
Вытерев рукавом пот со лба, кузнец покосился на плечи и грудь Федора:
— Годится... Какого лешего за метлу держишься, коли знаешь стоющее дело? Ладно, заменишь моего слабачка Ванюшку Слюсарева.
— Поработаю, пока парень очухается, — согласился Федор.
— Как звать-то, герой? Силой бог тебя не обидел.
— Артем. По царскому паспорту Артемий Тимофеев.
— Ладно, Артемий, уговорю нашего мастера перевести тебя в молотобойцы. — И подмигнул. — А мне магарыч! Такой у нас золотой порядок.
Федор кивнул, как бы согласился:
— Золото не в золото, не побыв под молотом. Ведь я покуда не зачислен даже в чернорабочие. Хожу да щурюсь — кому пригожусь! Выходит, вам, батя, первому повезло. А раз такой порядок, то и я от магарыча не откажусь!
Кузнец изумленно крякнул. И где только берутся такие?..
БАСТУЕМ, НАШ ПРАЗДНИК НАСТАЛ!
Однажды утром, не успели в кузнечном цехе приступить к работе, как прерывисто забасил заводской гудок.
Новый молотобоец будто ждал его. Приставив к наковальне свою кувалду, он весело подмигнул Фомичу:
— Все, отец, пошабашили! Бастуем, наш праздник настал!
— Глупости мелешь. Бери молот!
Федор обеспокоенно глянул на Егора Щербакова. А этот тем более заартачится! Сорвут старики да мастера забастовку...
Но Щербак снял фартук, аккуратно свернул его и голосом громким, как гудок, протрубил:
— Тушите, болезные, горны, перекройте воздух. Али не слыхали — кличут на митинг у заводской конторы! Дружно, братцы, дружно!
Этого Федор Сергеев никак не ждал от «аристократа».
Фомич вышел во двор и ахнул. Его молотобоец Артемий, с ним еще кто-то вылезли на платформу с колесными бандажами. Кузнец пригляделся: все известные заводские смутьяны — котельщик Куридас, рыжий как огонь Сашка Корнеев из арматурной мастерской, Забелин. Таким море по колено.
Вокруг самодельной трибуны колыхалась толпа. Из окон конторы выглядывали служащие. Внезапно на втором этаже распахнулась дверь, и на балкон вышел директор Риццони в теплой шубе и бобровой шапке.
— В чем дело, мастеровые? По какому случаю сборище?
Из толпы всплеснулись свистки и возгласы:
— Сочувствуем товарищам питерским рабочим!
— Уменьшите рабочий день и сделайте прибавку...
Из горла Якова Фомича вырвалось как-то само собой:
— Турните из кузнечного мастера Попелло! Грубиян и хамло...
Кто-то потребовал:
— Пускай выпустят наших рабочих, арестованных в декабре.
Риццони стал мягко увещевать забастовщиков:
— Требования эти я сам удовлетворить не могу. Возвращайтесь в цехи, а я запрошу депешей наше правление в Петербурге.
Федор перекрыл ропот толпы своим густым баритоном:
— Перво-наперво, господин Риццони, прикажите убрать казаков, которых вы изволили вызвать к проходной! Зачем они там?
Рабочие возмутились. Снова казаки?! Люди протестующе загудели, и кто-то пронзительно свистнул.
Директор смущенно топтался на балконе. Хотел что-то сказать, но рев толпы не дал ему говорить, и он скрылся за дверью. Вскоре все услышали удаляющийся цокот лошадиных копыт. Народ приободрился.
Александр Корнеев, крепыш под стать Федору, с огненно-рыжей волнистой шевелюрой, поднял руку, и толпа утихла:
— Слыхали, что случилось в Питере?
— Знаем, знаем! Что дальше-то делать нам?
— Сперва выступит уже знакомый вам товарищ Владимир. Пусть обскажет свою мысль... — И он подтолкнул студента: — Начинай!
Речь у меньшевика горячая, но туманная. Бороться за свержение царя вместе с либеральной буржуазией. Но для всенародного бунта еще не время. Пока надо вырвать у властей хоть часть уступок.
— Молиться богу, который не милует?
— Царь на наш спрос уши заткнул.
— Хватит балачок — кажи дело! — оборвал его кто-то из толпы.
Владимир растерялся и спрыгнул с платформы.
Социалист-революционер Забелин напирал на сельскую общину. На ней издавна держится Русь. Что заводы? Земледелие — вот будущее народа. Забастовки? Ими не свергнуть царя! На выстрелы в Питере ответить уничтожением министров, губернаторов, экспроприацией богачей...
Забелин — рабочий, недавно был выпущен из тюрьмы и ходил в ореоле мученика. Его речь вызвала громкие аплодисменты, и Корнеев встревоженно глянул на Федора.
Эсера сменил Сергеев.
— Первый оратор что-то мямлил о нежном обуздании самодержавия. Наивность или предательство? Спасение народа не в петициях, но и не в терроре против отдельных царских мерзавцев. Выход — в острой классовой борьбе масс против самодержавия и капитала. Так выйдем же на волю из мрачных цехов и подвалов, будем протестовать против произвола. — Федор сорвал с головы шапку. — Вечная память нашим братьям по труду, погибшим в день Девятого января! Их кровь стучится в наши сердца...
Стояла хватающая за душу тишина. И вдруг она взорвалась:
— Долой самодержавие! Смерть палачам!
— Отхватил ты, Яков, помощника на славу! — прогудел Фомичу толстый Щербак. — Молотом кует и языком горазд.
В конце митинга Федор попросил подойти к нему тех, кто хочет поднять на забастовку и другие харьковские заводы.
К нему протиснулось с десяток парней. За ворота завода вышли гурьбой. Федор замедлил шаг:
— Ребятки, надо бы где-то посовещаться.
Пошли на Балашовский вокзал, — сказал Миша Лазько, — Я видел в тупике станции пустую воинскую теплушку. С печкой!
— Смекалистый, — похвалил Федор. — Айда, соловьи-разбойники1
Разместились на солдатских нарах, закурили.
— А теперь, — сказал Федор, — у кого поджилки трясутся при словах «тюрьма», «полиция», «казаки»—в сторону! Трусы не для революции.
Таких не нашлось.
— Добро, — кивнул Федор. — Будем считать, что познакомились. А вот вы... — глянул он на двух молодых рабочих. — Как вас звать?
