Белое крыло - Коковин Евгений Степанович (книга жизни txt) 📗
Причину скрытой тревоги не мог бы объяснить и сам Юрий. Может быть, она рождалась даже не постройкой яхты. Можем быть, это было просто волнение, обычное при отъезде, да еще после такого множества событий и переживаний. А может быть. Людмила?..
Людмила... До отъезда Юрия в Ленинград они три недели встречались почти ежедневно.
Юрий невольно улыбнулся, вспомнив их первое, такое необычное, даже смешное знакомство. Он - с Клавдием и Дениской на яхте, она - в одиночестве в волнах, на быстрине широкой реки. А потом - на прогулке, на крейсерской яхте, в компании веселых и шумных студентов. Он - рулевой, она - матрос. И ее слова после прогулки: "А если я не матрос, то и не приказывайте мне! И не проявляйте ко мне жалости! Я этого не люблю!"
Ее не так легко понять, эту девушку. Независимость и мягкая, светлая улыбка... Постоянная готовность к отпору и ласковые отношения с мальчишками на детской водной станции... Энергичные, быстрые, словно мужские, точные действия на яхте и легкость, женственность, свобода в танце... Смелые, почти бездумные прыжки с вышки в воду и нежное пожатие руки при встрече и прощании. Кто же ты, Людмила?..
Перед отъездом Юрий подолгу задерживался на судоверфи, на закладке яхты. Но и после вечерней работы тренировки на "Звезде" никогда не отменялись.
Если было очень поздно, Юрий отсылал Дениску домой, и на место второго матроса заступала Людмила.
Последние яхты возвращались с прогулок и тренировок. Река замирала. А яхта Вишнякова только лишь выходила из гавани.
После тренировки Юрий обычно шел проводить Людмилу.
Они еще мало знали друг друга. У них даже было мало общих знакомых. И казалось, им не о чем разговаривать. Часто они шли молча, не вспоминая неделю-две назад просмотренные кинофильмы и прочитанные книги. Они не расспрашивали друг друга о родственниках, не рассказывали о прошлогодних отпусках и поездках и не откровенничали, делясь мечтаниями о будущем.
Почему-то они не стеснялись длительных пауз в разговоре и не томились молчанием. И в душе не упрекали друг друга в скрытности. И не казнили себя и не искали вопросов. Вероятно, тут таился глубокий внутренний такт. И, может быть, накапливалась великая и взаимная сила чувств, еще смутная, скрываемая и в то же время уже ощущаемая, но чистая, светлая и чуждающаяся обычных слов.
Две мысли последнее время волновали Юрия. Казалось, они были разные, отдаленные одна от другой по понятиям, но обе мучительно жгучие, ни на минуту не выходящие из головы, сладостно и магнитно-влекущие: яхта - творчество, и Людмила - любовь... Да, творчество, а не просто работа! Да, теперь уже любовь, это Юрий чувствовал и признавался, а не просто знакомство! Разные мысли, разные увлечения. Но они для Юрия как-то непонятно объединялись, переплетались, жили вместе. Как будто любовь к Людмиле давала ему больше силы, смелости, уверенности для осуществления мечты - создания яхты. И как будто бы творчество - строительство маленького быстрокрылого корабля - давало ему право на любовь.
На аэродроме Юрия встретили Клавдий и Дениска.
- Ох, кэптэн, до чего же мы дошли без вас! Соскучились!
- Как "Диана"? Продвинулась?..
- О, наша "Дианочка" растет не по дням...
Юрий хотел спросить о Людмиле, но удержался. Стал расспрашивать о бригаде, об отношении дирекции, об Илье Андреевиче.
- Бригада работает в том же составе, - весело докладывал Малыгин. Директор материалы дает. А сегодня дал мне машину, чтобы тебя встретить. А Илья Андреевич что-то приболел. Надо его навестить. Но ты, наверное, проголодался, бедный наш капитан. Похудел даже. Поедем скорее в столовую.
- Я завтракал, есть не хочу.
- Никаких разговоров, - запротестовал Клавдий. - Правда, я тоже завтракал, но некоторое количество калорий не повредит. Да и наш Денис уже несколько дней не питался в ожидании тебя.
- Я сегодня завтракал, - сказал Дениска.
- Ничего, пища располагает к разговору, - сказал Клавдий. - Все равно скоро обед. Вот мы и пообедаем. А потом на работу, у меня время выходит.
Юрий подумал о том, что мама сейчас на работе, Людмила - тоже. И он решил сразу же поехать на судоверфь. Однако сдался на уговоры Клавдия, и друзья завернули в столовую.
А потом Юрий поспешил в цех на свидание с "Дианой"
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Юрий написал всего одно письмо, и то очень короткое и сдержанное. Это не только огорчило, но даже обидело Людмилу. Она терялась в догадках. Может быть, он заболел?.. Или увлекся в поездке своими яхтенными делами и забыл о ней?..
После его отъезда она часто приходила в яхт-клуб и на "Звезде" заменяла недостающего матроса. Клавдий Малыгин на время поездки Юрия оставался на яхте за рулевого.
Выезды на "Звезде" проводились поздно, почти к ночи, потому что Клавдий после работы, по обыкновению, обстоятельно перекусив и чуть отдохнув, снова возвращался на судоверфь. Вместе с бригадой добровольцев он "творил" "Диану". Он действительно творил ее, как художник, как скульптор, как композитор, с волнением, любовно и самозабвенно.
От работы по шаблону и стандарту на шлюпках и катерах Клавдий уставал. Скучное, приевшееся серийное производство. Строя "Диану", он испытывал творческое наслаждение. Сшитые в темпе производственной программы и плана, катера и шлюпки с судоверфи уходили в чужие руки. На "Диане" же Клавдий будет плавать сам. И это многое значило. Внешне яхта должна быть скульптурной, в движении - легкой, как песня на просторе.
Письмо от Юрия Людмиле передал капитан гавани Кукин. Вначале она обрадовалась, а прочитав, обиделась и даже тихонько расплакалась. Она ждала письма большого, теплых слов и чувств, желания встречи. Но в письме ничего этого не было. Было коротко и, как показалось Людмиле, холодновато: все хорошо, многое повидал, кое-чему поучился, все время думаю о нашей "Диане", скоро буду дома. И все. Конец письму, если не считать подписи.
Если среди людей Людмила Багрянцева всегда казалась независимой, даже чуточку гордой и слишком самостоятельной, то, оставаясь наедине с собой, она легко предавалась сомнениям и мучительно переживала свои неудачи.
Она родилась в этом городе, на берегу могучей и величественной реки, невдалеке от моря. И любила она не столько город, сколько именно реку, то тихую, как будто дремлющую и по-богатырски дышащую, то норд-вестом разгневанную, поднявшую в мятеж многометровые, звероподобные, гривастые волны и страшную в такие дни.
В этом городе мореходов, речников и кораблестроителей нелегко найти мальчишку в десять лет, который не умел бы плавать. А Люда на шестом году, купаясь со своей воспитательницей из детского садика, стала легко держаться на воде. Она не боялась воды, наоборот, вода тянула ее к себе. И в садике ее прозвали уткой. Каким-то особым чувством она легко восприняла простое правило: не барахтаться, не бить по воде беспорядочно руками и ногами, а лежать спокойно, дышать также спокойно и глубоко. Легкие и свободные движения рук и ног - и ты поплывешь!
Когда Люде было девять лет, их семья переехала на юг, в Новороссийск. Отец, штурман дальнего плавания, перевелся в Черноморское пароходство. Несколько раз, когда пароход приходил в порт, отец появлялся дома. Он привозил из заграницы подарки матери и Люде - кофточки, чулки, всевозможные безделушки. Но вот прошел год - от отца не пришло ни одной радиограммы. Мать, своенравная и самолюбивая женщина, не запрашивала пароходство и не ходила в контору. Когда пароход, на котором плавал Багрянцев, в очередной раз пришел в Новороссийск, она узнала, что ее муж перешел на другое судно, приписанное к Одесскому порту. Потом она получила письмо от Багрянцева. Люда знала, что письмо от отца: она сама вынула письмо из почтового ящика и отдала матери. Мать прочитала письмо, но дочери не показала.
Людмила ничего не спрашивала. У них с матерью были странные отношения. Мать и уже подросшая дочь никогда не делились своими мыслями, они словно не доверяли друг другу. Люда не знала настоящей материнской любви. Мать лишь покровительствовала и приказывала. Еще в детстве, не почувствовав родительского тепла, Людмила с каждым годом, с каждым днем все больше отдалялась от матери. Это, вероятно, объяснялось своенравным, тяжелым, властным характером матери и гордым стремлением дочери к независимости.
