Дамка хочет говорить - Панов Александр Сергеевич (читать книги txt) 📗
— Что с тобой, горюшко? Хвост поджала, голову к земле гнешь, словно провинилась. Какая у тебя-то печаль?
Ну что тут ответишь!
— Уж не по Музлану ли скучаешь?
Я так и подпрыгнула. Да, да — вот почему мне грустно! Я забегала по двору. Как он там? Есть коровы смирные, а есть такие, что и на рога могут поддеть, это не овцы. Сумеет ли Музлан пасти? Не будет ли пастух его ругать?
Ох, Любушка, скорей бы коров пригнали…
— Сейчас принесу хлеба с маслом, — сказала Любушка. Будто кроме еды мне ничего не надо… Я залезла а будку и стала ждать. А потом выбежала за деревню, прислушалась: не замычат ли вдали коровы, не защелкает ли бич, не услышу ли приятный лай Музлана?… Знала, что еще рано, но я ждала, ждала…
17
Дима в летней кухне ест и все поглядывает на часы.
— Да поешь путем.
— Некогда, мама, сегодня кончаем сеять.
Понимаю тебя, Дима: устаешь. Даже ни одного фокуса ребятам не показал. Помнишь, говорил: «Расклеим афиши: Сегодня в клубе выступает Дамка с заслуженным дрессировщиком, учеником всемирно известного Владимира Дурова». Учил лаять, ходить на лапах, плясать под балалайку. «Не мучь Дамку, — заступалась Любушка, — она устала».
Нет, я не уставала, было интересно, хотела как можно лучше сделать, чтобы ты был доволен. Иногда только надоедало повторять одно и то же. Но я гордилась, когда ты хвалил меня… Правда, с мячом так и не научил играть. Не знаю, что с ним делать. Даже в пасть не могу взять. Хочу схватить, а он катится. Но как остановить его? Бегу, бегу за ним, начинаю играть, а он все катится, убегает…
Дима ушел. Теперь буду Любушку ждать. Она просыпается позже всех, но сегодня поднялась рано — мать еще корову доила. Ходила по двору, поглядывая, как Бобик хватает за уши Музлана. Налила нам супу, дала по большому куску хлеба.
— Чего чуть свет встала? — удивилась мать, выходя с ведром из коровника. — Выпьешь парного?
— Не хочу.
Любушке нравится слово «не хочу», а по-моему, это самое противное слово. Да и хозяйке оно очень не нравится, даже ругает Любушку или Андрюшку, когда они говорят «не хочу»!
Тетя Катя пропускала через сепаратор молоко. Погнали коров.
— Любушка, выпусти Марту. — крикнула мать.
Девочка открыла ворота, Марта, мотая головой, пошла, следом двинулся Музлан. Завизжал Бобик. Посмотрев с хитрой улыбкой на летнюю кухню, Любушка тихонько подозвала Музлана.
— Сейчас с Бобиком пойдешь, — она быстро развязала ошейник.
Музлан побежал к пастуху. Бобик прыгал, не понимая.
— Иди, — приказала я.
И он, вот чудо, послушался: побежал за мной, оглядываясь на Любушку.
Мы догнали Музлана. Бобик, радуясь, что может подбежать к человеку, с громким лаем подлетел к пастуху. А тот взмахнул кнутом, и Бобик с криком бросился прочь.
— Ах, ворюга!
— Дядя Митя, не бейте! — Любушка подбежала к пастуху. — Возьмите Бобку! Хочет с Музланом пасти коров. Без Музлана скучает.
— Раз ты просишь, — улыбнулся пастух и приказал: — Боб, ко мне!
Бобик умоляюще взглянул на кнут, замотал опущенной головой, медленно подходя к пастуху, мол, буду слушаться.
— Беги за Музланом, — сказал пастух.
Бобик догнал друга, и они пошли вместе: старый, умный Музлан и мой молодой, еще глупый сын. От радости у меня сразу перестали болеть ноги. Музлан научит Бобку пасти!
Когда мы вернулись домой, мать сердито спросила Любушку:
— Ты отпустила Бобика?
— Я, — гордо ответила девочка. — Бобик теперь с Музланом пасет.
— Ну и сообразила. — Мать рассмеялась. — Сейчас заявится, как миленький.
— Не заявится, — сказала Любушка.
— Разве будет дворняжка смотреть за скотом, а особенно наш лодырь Бобка? С коровами побудь целый день на жаре да на холоде, на ветру, на дожде. Не всякий вытерпит.
Мой Бобик вытерпит!
И тут, Любушка, мы с тобой заметили Тимку с Шариком: они крались к нашим соседям. Я зарычала на Шарика: неспроста он пришел с Тимкой, но Любушка схватила меня.
— Молчи, а то спугнешь Тима.
Шарик влетел во двор, схватил цыпленка и выскочил. Курица печально кричала. Никто не заметил подлости Шарика, даже Любушка.
— Видишь, Тим соскучился и пришел, — обрадовалась Любушка.
— Шарик утащил цыпленка! — взвыла я.
Озираясь, Тим вошел во двор, запрыгнул на крыльцо. Задрав морду, он завыл. Потом, повизгивая, стал царапать дверь.
— Бедный, какой худющий — сказала Любушка. — Давай потихоньку подойдем и возьмем, только не лай, а то спугнешь.
Но тут вышла новая хозяйка дома.
— Пошел отсюда, — закричала она.
Тимка взвизгнул и выскочил со двора.
— Зачем ругаете, это же Тимоша! — чуть не плача, сказала Любушка.
— Три цыпленка пропали.
— Это же Тимофей! Он не ест живых цыплят, только жареных.
— Ишь, князь нашелся.
— Он привык здесь жить, может, возьмете?
— Не разводим собак.
— Тима редкий альбинос.
— Бог с ним, с альбиносом. Не любим мы собак.
— Не любите? — удивилась Любушка. — Нарочно наговариваете на себя.
— Скажи, какая догадливая, — хозяйка захлопнула дверь.
— Пойдем искать, — губы у Любы дрожали — вот-вот заплачет.
Он, наверное, возле птицефермы с Шариком околачивается, — подумала я. — Может, разыщу и приведу, — и я припустила изо всех сил. Нет, пожалуй, у птичника их не найти. Шарик там попел в капкан. Оказались возле силосной ямы. Когда подбежала, Тимка с куриной головой в зубах спрятался за Шарика.
— Учишь?
— Учу, — ответил нагло Шарик.
— Тимофей, идем домой, — позвала я.
— У меня нет дома!
— С нами будешь жить.
— Нужен я вам! Все равно прогоните!
— Все тебе обрадуются.
— Не пойдет, — вскинул голову Шарик. — Он свободный пес… Люди не любят собак, только притворяются добрыми. Держат нас, чтобы мы лаяли до хрипоты и сторожили двор.
Наверно, я потеряла на миг разум: прыгнула на Шарика, вцепилась в ухо. Он ударил меня лапами и отскочил. Я снова бросилась. Он бил, кусал, а я вцепилась в него зубами. Он укусил меня за больную ногу, и я, взвыв, упала.
— Не трогай Дамку! — Тимка оттолкнул Шарика.
— Ну иди, иди с ней, — заорал Шарик. — Тебя посадят на цепь или убьют. — Он схватил куриную голову и медленно, оглядываясь, пошел.
Тимка метался от меня к Шарику. Он стал вором, как Шарик. За ним гоняются. Вместо хлеба — камень да палку кидают… Если б жива была хозяйка…
— Ой, Тима, Тима, что ж ты наделал! Идем со мной к Любушке!..
Я поднялась и упала от боли. Задние ноги не слушались.
— Идем, Любушка примет, никто тебя не тронет, — умоляла я.
— Ты о себе думай, — словно от холода, дрожал Тимка. — Знаешь, тянет к дому… Тоскую. Ночью приду, посижу на крылечке… Вдруг — выйдет Мария Алексеевна, всплеснет руками, какой, мол, ты стал…
Я ползла, а он понуро шел за мной. Показались коровы. Впереди с кнутом на плече шел пастух. Где-то позади стада лаял Бобик.
Коровы нетерпеливо и устало мычат: скорей, скорей домой! За день соскучились по хозяевам… Зато утром буренушки мычат бодро — хочется скорее на простор, к зеленой траве, к солнцу… Я всегда радуюсь, когда они собираются в стадо и идут, идут из деревни на простор. Кому охота в коровнике стоять! Но раньше вечерами никогда не ждала коров, а теперь жду. Так и кажется, что увижу совсем другого Бобика — важного, гордого. Возьмет да и пробежит мимо меня, мол, некогда… Еще бы — послушный помощник пастуха, верный помощник Музлана… Лишь бы при виде Бобика и Музлана не завизжать, не запрыгать от радости.
— Идем, идем к Музлану, к Бобику, — звала я Тимку. Он дрожал, видно, хотел пойти, но боялся. Оглянувшись на пастуха, Тим лизнул меня:
— Хорошая ты, Дамка. Прощай. — И побежал к Шарику.
— Вернись! — закричала я.
— Дамка, ты скулишь! — удивился пастух. — Что с тобой?
— Плохо тебе? — подошел Музлан.
