Дорога к другу (Дневники) - Пришвин Михаил Михайлович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Всякий художник, когда делает свою картину, то, конечно, сколько-то мыслит и о себе. Вот эта мнительность о себе при бездарности творит катастрофу в душе художника, когда картина выставляется на суд общества...
Маленькими деспотами в искусстве теперь хоть пруд пруди...
Мысль о борьбе художника с самомнением, как борьбе, образующей поведение художника, открывающей тайны его природы, и есть одна из самых существенных в моей работе...
Бывает, находишь что-нибудь новое в нравственном мире, небывалое, и тогда хочется разобраться в своем пути, как шел, как нашел, чтобы утвердить в себе этот путь и, может быть, дать его всем, как путь в новый мир, как поведение. Но напрасно будешь в этом счастье своем искать поведение всем: каждое открытие требует и особенного поведения, точно так же как и каждый новорожденный имеет за собой особый и небывалый случай встречи его родителей.
Так мы и думаем теперь, что для всех не может быть одного поведения, но для каждого свое в отношении всех обязательно.
Пришел к сознанию того, как это трудно, как это опасно и каким это надо быть чистым человеком и большим художником, чтобы написать по себе о поведении художника.
В связи с катастрофой у Лепешинской вернулся к мысли своей о творческом поведении. Есть одно единственно неверное движение, от которого рушится все дело балерины (у Лепешинской треснули четыре маленькие косточки). И есть одно такое движение, от которого вырастает балерина, и у нее рождается свое единственное поведение в жизни. Мало ли как мы все ведем себя в жизни, и это называется поведением. Это не поведение, а повторение механического диктата среды. Напротив, поведение наше настоящее исходит из того, что лежит за душой и находит себе выход в творчестве. Но этот закон личного поведения встречает условия всеобщего движения точно так же, как встречает их пешеход, переходящий широкую улицу, заполненную машинами.
Два эти закона: закон всех и закон каждого - явились теперь ко мне на равных правах.
Поведением я называю то или другое сознательно-человеческое отношение каждого из нас к закону для всех.
Закон каждого есть утверждение своего первенства в условиях права на первенство в чем-нибудь каждого.
...Я теперь все же ясно вижу два рода возможностей поведения человека: одно поведение ведет к самому себе и раскрытию своего таланта и через это - к раскрытию широкого понимания природы и людей; другое поведение ведет к отщепенству и демонизму и не к творчеству, а к позе творчества.
Поведение или метод в искусстве - это система сигналов своей личности, себя самого, своей собственной души другой душе, как на другую планету.
С другой стороны, душа человека вообще одна, и сигналы какой-то души - есть сигналы единства.
...Мы берем не историю, а творчество во всем его объеме (на войне, на заводе, у художника) и покажем, что всякое настоящее творчество определяется поведением, это значит, гармоническим сочетанием сознания и жизненного действия.
Обтяпал двадцать кустов черной смородины и когда устал, то почувствовал обман мечты, завлекающий делать сад.
Будь у меня земля в то время, когда зарождалась эта мечта, и выйди я тогда на эту работу, я был бы отличным садовником. Но сада у меня не было, я работать стал над словом и вырастил сад из слов такой большой, что в нем тысячи гуляют и миллионы пройдут в нем.
Теперь вся эта работа тяпкой в сравнении с тем, как я работаю над словами возле той же мечты, представляется ничтожной. Дивный пример какого-то поведения.
Взял бы и сказал людям и дал им простое средство в руки, а вот пойди и скажи! Нужно целую вселенную в себе самом открыть, чтобы сказать эти простые слова. Чувствуешь про себя мысль, знаешь, а сказать не можешь.
И такая вся природа: все знают, а сказать должен человек.
Из старых писателей Грибоедов чудесно сказал: "Пишу как живу, и живу как пишу".
Таков и мой идеал: достигнуть в словесной форме согласия ее с моей жизнью.
...Прямой путь к правде называется поведением.
...Моя поэзия есть акт моей дружбы с человеком, и оттуда все мое поведение: пишу - значит люблю.
ДРУГ
Спрошенный о том, что такое друг,
Зенон ответил: другой Я.
Сегодня, друг мой, в Москве на Тверской улице я увидал, как два пожилых гражданина встретились и вдруг узнали один другого, наверно, не встречаясь полвека, один воскликнул: "Сережа!", другой: "Миша!" - и обнялись.
Я позавидовал им: "Вот наговорятся-то!.."
Вот и я так думаю иногда о себе: и мне когда-нибудь встретится друг, и я выскажусь до конца...
Такой я не один, и, значит, лирика моя в романе имеет всемирное значение жажды затерянного человека найти родную душу для встречи.
Было во время дождя: катились навстречу друг другу по телеграфной проволоке две капли. Они бы встретились и одной большой каплей упали на землю, но какая-то птица, пролетая, задела проволоку, и капли упали на землю до встречи друг с другом.
Вот и все о каплях, и их судьба для нас исчезает в сырой земле. Но по себе мы, люди, знаем, что нарушенное движение двух навстречу друг другу и там, в этой темной земле, продолжается.
И так много волнующих книг написано о возможности встречи двух стремящихся одно к другому существ, что довольно бегущих по проволоке двух дождевых капель, чтобы заняться новой возможностью встреч в судьбе человеческой.
Лучшее движение души русского человека это к другу, за друга (выручить, вызволить, постоять за).
Быть мудрым - это значит прежде всего быть внимательным к душе близкого человека. На вопрос же: кто этот близкий, - ответ такой: в каждом человеке родственное внимание стремится открыть близкого, - кого оно откроет, тот и есть близкий.
Есть в осени первоначальной хрустальный день. Вот он и теперь. Тишина! Не шевелится ни один листик вверху, и только внизу на неслышном сквознячке трепещет на паутинке сухой листик.
В этой хрустальной тишине деревья, и старые пни, и сухостойные чудища ушли в себя, и их не было, но, когда я вышел на полянку, они заметили меня и вышли из своего оцепенения...
Тоска по человеку и страх одиночества, когда я нашел себя, вдруг исчезли: и человек свой родной и близкий оказался на всяком месте.
Человек близкий везде и всюду, только надо быть самому свободным, сильным, здоровым душой. Давайте же помогать и удивляться этим людям в первую очередь, а потом уж пойдем к труждающимся и обремененным. Это маленький вариант милосердия.
Среди людей на улице идешь и сосредоточенно думаешь о своем, о себе. И вдруг что-то случится, и увидишь ИХ. То же и в лесу: вдруг застанешь жизнь без себя, елки, березки САМИ; и вот это-то "сами" и надо считать высшим моментом творческого созидания.
Не надо искать опору себе в людях отдельных: друг живет не в отдельностях, а в целом человеке, когда он, собираясь, слышит живое слово, и кричит, и хлопает руками от радости, или когда-то и где-то шепнул вам задушевное слово, или выглянул глазком из толпы, или вон против вас там в вагоне сидит и глядит куда-то вдаль с какой-то мыслью, а солнышко с той стороны лица раззолотило кудри, одни реснички того глаза тоже светятся вместе с кудрями.
Ничего-то не нужно ей, этой милой девушке, от вас, и вы тоже боитесь спугнуть ее даже своим взглядом, но оба где-то в себе радуетесь, что вместе куда-то едете в один и тот же чудесный весенний день вашей жизни.
- Учился я плохо и никогда этого себе не прощу: я был очень рассеян и ленив и недостаточно стремился побороть этот свой порок.
- Как же, - спрашивают, - при таком недостатке вы все-таки научились и сделались достаточно известным мастером слова?
- Тому, о чем вы спрашиваете, научиться нельзя: тут дело не в выучке, даже не в мастерстве, а скажу: в поведении. Дело было не в том, чтобы научиться, а в том, чтобы встретить свой родной язык, как друга, нужно было искать этой встречи... Я получил свое мастерство, как понимание законов родного языка, от своей матери, няньки, от школы и от всякого народа даром, как все. Не в мастерстве моя заслуга, а в поведении, в том, как страстно, как жадно метался я по родной земле в поисках друга, и когда нашел его, то этот друг, оказалось, и был мой родной язык.
