Сить - таинственная река - Петухов Анатолий Васильевич (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
хотелось, и ребята сидели неподвижно, устроившись поудобнее.
Гусь все еще держал в руках подводное ружье, которое до этого рассматривал долго и тщательно. Но теперь
он смотрел в огонь: он понял, что самому такого ружья не сделать, потому что нет ни дюралевых трубок, ни
прочных упругих резин. Да и не о ружье он думал в эти минуты. Он пытался представить себе, как будет жить в
городе, вдали от родной и таинственной Сити, вдали от этого озера, поразившего красотой и обилием рыбы, вдали
от тихой Семенихи и от леса, в котором знакома каждая тропка, каждый укромный уголок, — пытался и не мог.
Теперь, после пережитого одиночества, он впервые почувствовал, что тысячами незримых нитей связан с этим
краем, где прошло не то что бы очень радостное, но вольное детство.
— Слушай, а когда ты школу кончишь, здесь останешься? — спросил Гусь у Витьки.
— Конечно.
— Ну! Интересно... И что будешь делать?
— Как — что? Работать. Охотиться буду. Вот денег заработаю за лето, и отец мне ружье купит. Двустволку.
Сам сказал.
— Жди, купит!..
— Честно! Он, если пообещал, сделает.
— Все равно, век охотиться не станешь... Да и сбежишь ты из колхоза. Кончишь восьмой класс или
десятилетку и сбежишь. Куда-нибудь учиться...
— Сюда мы сколько шли? — серьезно, по-взрослому спросил Витьке. — Часа четыре? В общем, километров
пятнадцать, не больше. А я, чтобы в какой-то безрыбной речонке поплавать, каждую неделю за двадцать
километров пешком из города топал!.. Или на Сорежское озеро с отцом ездили. Шестьдесят пять на попутных
машинах и одиннадцать пешим... Да я из-за одной Вязкой старицы или вот из-за этого озера и то в деревне остался
бы! А лес еще... Лайку заведу — отец разрешит, я уж говорил с ним...
Гусь чувствовал, что Витька говорит искренне. И он верил, что у Витьки будет осенью ружье. И лайка будет.
— Конечно, тебе легко рассуждать. В городе нажился. Подводное снаряжение есть. А у меня ничего нету...
Был Кайзер, и того этот ворюга-пьяница убил...
— А ты знаешь, откуда у меня подводное ружье, ласты, маска? Думаешь, отец купил?.. Да я прошлый год
после шестого класса два месяца летом в Плодопитомническом совхозе работал. Сорок девять рублей получил. А
снаряжение двадцать три рубля стоит.
Сережка, внимательно слушавший этот разговор, сказал:
— Я и то надеюсь заработать.
— И заработаешь, — поддержал его Витька.
— Ладно, хватит бахвалиться, — неожиданно оборвал этот разговор Гусь. — Уже светать начинает...
Сережка и Витька огляделись. Ночная темнота, в самом деле, поредела, звезды померкли, в бору начали
проступать отдельные деревья. Гусь встал, взял котелок.
— Вскипятим чайку и двинем на луду... А потом по холодку и домой доберемся, — сказал он и отправился за
водой.
Сережка проводил Гуся долгим взглядом и стал поправлять костер. Он думал о том, что после гибели Кайзера
Васька сильно переменился. Ни былой удали, ни страшных рассказов, ни командования. Вот и за водой пошел
сам...
«Или это из-за Витьки?» — думал Сережка, которому такая перемена в Гусе была чем-то приятна и в то же
время немножко тревожила.
Никогда еще Гусь не приносил домой столько рыбы. Дарья развязала мешок и ахнула. Она оторопело
смотрела на окуней, потом будто испугалась чего-то, закрыла мешок и к сыну:
— А ну, сказывай, где взял?
— Что? Рыбу-то? В воде. Рыба не грибы, в лесу не растет.
— Не юли! Я тебя спрашиваю — где взял?
Гусь расхохотался.
— Наудил. Вот где!
— Врешь. Врешь, пакостник! По глазам твоим бесстыжим вижу — врешь!
Гусь оскорбился.
— Чего мне врать-то? — повысил он голос. — Иди, спроси у Пахомовых. С Витькой вместе ходили. Или у
Сережки узнай.
— И спрошу! И узнаю!.. Кто поверит, что на удочку столько изловил?
Дарья и в самом деле выбежала на улицу, а Гусь зачерпнул ковш воды, выпил залпом и свалился на лавку. Он
даже не поинтересовался, к кому именно побежала мать наводить справку.
«Из Витьки сегодня не работник!»» — вяло подумал Гусь, чувствуя, как ноют нарезанные лямками плечи и
болит спина. Он закрыл глаза и вдруг явственно увидел перед собой лицо Таньки Шумилиной. Лицо было
грустное-грустное, а глаза печальные и будто в слезах. И Гусь вспомнил, что такой видел Таньку последний раз,
когда лежал под елкой, оплакивая Кайзера.
Ему вдруг так захотелось увидеть Таньку, что он стал придумывать предлог, лишь бы сходить к Шумилиным.
Но тут возвратилась мать. Она остановилась у порога.
— Господи! Чего же ты на лавку-то лег? Будто постели нету!
Гусь не пошевелился и не открыл глаз.
— Али уснул?
Молчание.
— Вот ведь как приморился. Э столько рыбы пёр! — Дарья подошла к мешку. — Ой-ё-ёй! Окунища-то ровно
лапти... Чего же теперь? Надо печку растоплять.
Все это Гусь слышал. И ему было приятно и раскаяние матери, и то, что она понимает, насколько сильно он
устал. Но потом, когда Дарья растопила печку, Гусь по-настоящему уснул.
Ему снилось, что он работает на тяжелом комбайне, работает без всякого отдыха. Танька Шумилина в
желтеньком платьице пришла на поле, принесла обед — целое блюдо вареных окуней! А председатель колхоза
стоит на меже с ружьем в руках и кричит: «Хватит работать, отдохни! Ты уже не на одно ружье денег заработал.
Возьми вот да иди в лес, глухарей постреляй. Из ружья-то надежнее, чем из лука...»
Гусь хочет остановить комбайн, но не знает, как это сделать. У Гуся уже болят руки и ноги, и плечи, и спина, и
голова тяжелая, как чугун. Потом вдруг комбайн прямо на ходу с грохотом развалился на части, и все пропало.
— Экая я какая!..— услышал Гусь голос матери — Рука-то, прости господи, ни лешака не держит. Разбудила
пария-то!..
— Что там у тебя случилось? — спросил Гусь.
— Да заслонка выпала. Ручка-то горячая, вот и не удержала... Грому-то от ее, как в кузне... Погоди-ко, я тебе
молочка принесу. Попьешь, да и ложись по-хорошему. На сарай ложись, а то я здесь колгочу, мешаю...
Дарья проворно внесла пол-литровую банку молока, подала краюшку хлеба.
Гусь сел,
— Чего на суде-то было? — спросил он.
— Ой, да чего и было! Вся деревня собралася. И в клуб-то не влезли все, другие так под окнами и стояли. Я-
то, конечно, в клубе, в самом переду была...
— Это ладно, — перебил ее Гусь. — Присудили чего?
— Три года. Враз и увезли. Поперву-то народу мало показалося — три-то года. А как увозить-то стали да
ребятишки-то как заревят, да баба-то евонная заголосит— дак всем вроде как и жалко... А чего сделаешь? Суд
постановил. Увезли, и все. Не своя воля. Много у его, конечно, темных делов открылося. Другого дак никто и
слыхом не слыхал, а дозналися. И Кайзера твоего помянули. Сам прокурор помянул. Вроде как стрелять-то он не
имел такого права, хоть Кайзер и волк... Имущества описали сколько-то, мотоцикл, да телевизор, да еще чего-то...
— Кто же теперь бригадиром будет?
— Есть уж бригадир, есть!.. Погоди, еще молочка-то принесу.
Дарья выбежала в сени, принесла еще банку молока и продолжала:
— Николку Пахомова, как все и думали, бригадиром поставили. Сегодня уж он наряды давал. Ко мне зашел,
поспрашивал, как живу. Сколько, говорит, молока с фермы берешь? Я говорю — литру. Поди, говорит, мало? Бери,
сколько надо, не стесняйся, а старшая доярка запишет. Я ему говорю: много-то брать, дак зарплаты не хватит. А он
и сказывает: теперь, говорит, молоко дешевле будем отпускать. Ревизия какую-то ошибку нашла. Дороже с нас за
молоко-то брали. Сколько переплачено было, вернут...
Дарья могла бы проговорить о бригадных делах и новостях, но Гусь перебил ее.
— Ты к кому ходила-то? Не к Шумилиным? Не знаешь. Сережка ушел на работу или нет?
— He, я к Пахомовым бегала... Витька дак сряжался на покос, видела. А Сережка — не знаю. Танька-то у их
