Таня и Юстик - Железников Владимир Карпович (чтение книг .TXT) 📗
Мы промолчали. Никто не хотел, чтобы он оставался, когда у нас всего каких-нибудь полчаса. Но Лайнис поставил бутылку на стол и отодвинул стул, чтобы сесть.
- Это место Марты, - сказал папа.
Лайнис промолчал, продолжая отодвигать стул.
- Подождите, Лайнис. - Папа почти вырвал у него стул из рук. - Только что в этой комнате справляли день рождения Миколаса... Тот самый день рождения... И было даже весело... А потом пришли немцы... Остальное вы знаете не хуже меня, потому что вы пришли сюда вместе с ними.
- Я шел к Марте, - сказал Лайнис - Они меня тоже взяли.
- Но потом выпустили! - закричал папа. - Только вас.
- Значит, не принимаете, - как-то печально проговорил Лайнис. - Что ж...
Только теперь я поняла, почему лицо Лайниса показалось мне вначале странным. Он побрился, он специально побрился для наших проводов и принес бутылку вина, а мы его не принимали. Надо было что-то сделать, чтобы остановить папу, но в следующий момент он сказал такие слова, что останавливать его уже было бессмысленно.
- Лайнис, - крикнул папа, - я вас подозреваю в страшном... В предательстве.
Лайнис испуганно замахал руками, а Даля попросила папу успокоиться, но папа никого не желал слушать.
У него дрожала рука, которой он опирался на стол, и на лбу выступили капельки пота.
- Только он знал все, - сказал папа. - Он всегда подглядывал за нами. Он скрыл от меня, что работал у немцев.
- По мобилизации, - торопливо ответил Лайнис. - На хлебозаводе.
- Он скрыл, что его арестовывали наши по обвинению в сотрудничестве с фашистами.
- Но меня же сразу отпустили...
Папа, не слушая его, стал наступать на Лайниса, как-то неловко сцепив руки за спиной, словно он сам себя сдерживал.
- Вы предали нас! Всех, всех... Эмильку, Марту...
- Нет, нет, - ответил Лайнис - Я ее... Марту... любил... Поэтому подглядывал в окно. Мерещилось мне, что немцы узнают про вас...
- И домерещилось, - сказал папа. - Из-за вас все погибло! - Он вдруг расцепил руки и схватил Лайниса за лацканы пиджака.
Лайнис стал вырываться, папа не отпускал его.
- Миколас! - закричала Даля.
Бачулис подбежал к папе и помог Лайнису вырваться. Тот повернулся и быстро вышел из комнаты. Но папа в ту же секунду выскочил следом за ним, а я - за папой.
Часть четвертая
ВТОРОЙ РАССКАЗ БАЧУЛИСА
Они убежали, и я остался один. Вспомнил слова Эмильки о том, что ей иногда бывало так страшно, что хотелось среди белого дня выскочить на улицу и бежать к немцам, чтобы ее схватили и все кончилось. Мне тоже было страшно, и в страхе я был готов рассказать, что я во всем подозреваю себя. Но я по-прежнему сидел за столом, вместо того чтобы бежать следом за ними защитить Лайниса.
Вернулась Даля.
А я сидел и ничего не говорил даже ей, которая знала обо мне все.
"Разве так можно?" - подумал я и хотел начать, но вместо этого спросил:
- Где они?
- Сейчас вернутся. - Она старалась быть спокойной, и вдруг она мне показалась удивительно похожей на дядю.
- Давай отсюда уедем, - вдруг сказал я. - Навсегда. И забудем все.
- Давай, - немного помедлив, согласилась Даля. - Можно переехать в Алитус... Или в Каунас... Обменяем квартиру. Пожалуй, лучше в Каунас. Юстик там сможет учиться в институте.
- Нет, еще дальше... Из Литвы...
Даля не ответила, мои слова ее смутили. Она не могла уехать из Литвы. И тут я представил, что мы навсегда уезжаем отсюда, и уже сидим на чемоданах, и наш дом уже чужой для нас, и новые люди ходят по нашим комнатам, а Юстик и Даля жмутся в углу. И я понял, что уехать отсюда не смогу, что это и есть моя жизнь, и ее надо жить, и никуда от нее не убежишь и не спрячешься.
- Даля, послушай меня...
- Не надо, Миколас. - Она поняла, о чем пойдет речь. - После. Вот они уедут...
- Вот они уедут, и все пойдет по-старому, - сказал я. - Ты все время не даешь мне это рассказать. Делаешь вид, что не понимаешь... Если не было предателя... Если это не Хельмут, не Грёлих и не Лайнис... Значит...
- Что ты придумал! - перебила меня Даля.
- А я хотел, хотел убедиться в обратном.
- Ты был в отчаянии, ты хотел спасти Эмильку, - сказала Даля. - Ведь так? Ты хотел убить Хельмута, чтобы спасти ее... Разве так поступают предатели?
Теперь я понял, что заставило меня заговорить об этом. Я испугался, что Лайнис не сможет доказать свою невиновность, а то бы я, конечно, промолчал. Мучился бы и молчал.
- А если пострадает Лайнис, - спросил я, - тогда как?
- Мы этому помешаем, - сказала Даля. - Уверяю тебя. Успокойся. Мы его сумеем защитить. Он не виноват, и мы это докажем.
Мне стало жалко ее, и себя, и Юстика.
- Я вдруг успокоилась, - продолжала Даля. - Да, да, успокоилась, как ни странно. Мне даже хорошо.
Я посмотрел на нее, стараясь понять, почему ей вдруг стало хорошо.
- Ты не удивляйся, - сказала она. - Мне хорошо оттого, что Лайнис не виноват. А тебе я верю, если тебе это важно. Ведь ты в комендатуре, когда тебя били, никого не выдал.
- Мне некого было выдавать, - сказал я.
- Не скажи, не скажи, - ответила Даля. - А если бы тебе было кого выдавать, ты все равно бы не выдал.
- Почему же ты тогда не хочешь, чтобы я ему все рассказал? - спросил я.
- Потому что признание не сближает, а отчуждает. Потом ты будешь его избегать. Думать, что он знает э т о о тебе. В несчастье каждый живет в одиночку.
Еще минута - и я бы сдался, но голос у нее предательски дрожал. Она сама была далеко не во всем уверена. Я почти крикнул:
- Ты ошибаешься. Поверь мне. Лучше я все расскажу. Так будет легче.
- Ты мне поверь, - перебила Даля. - Ты ведь даже не уверен, что все это так. Это только твоя догадка.
Она подошла ко мне и, как маленького, стала гладить ласково по волосам, прижимая мою голову к груди. Приятны были ее теплые руки и ее уверенность в том, как надо поступить. И мне стало ясно, что все это, конечно, я придумал и надо только, чтобы они побыстрее уехали. Ведь осталось совсем, совсем немного: пусть скорее уезжают.
- Ты права, - сказал я. - Права, как всегда.
- Конечно, - сказала Даля. Она хорошо меня знала. - Ты им все расскажешь, и они уедут... Думаешь, уедут и увезут твою печаль? Нет. Твоя печаль будет острее, потому что о ней будут знать и другие.
Потом мы с нею долго сидели вдвоем и молчали. Но в этом молчании не было умиротворения, что-то беспокоило меня.
Через окно мы видели, как на городскую площадь вышел Телешов, постоял у памятника, а позади шли Таня и наш Юстик. И мне стало обидно, что мы с Далей сидим здесь, а они там, и Юстик с ними, и он должен быть именно с ними, а не с нами.
Когда они вернулись домой, Даля спросила у Телешова, что он теперь собирается делать.
- По дороге зайду в милицию, - ответил он. - Или, может быть, ты, Миколас, это сделаешь?
Я промолчал, понимая: осталось совсем немного, и они уедут, еще каких-нибудь полчаса.
- Хотя с большим удовольствием я бы схватил его за шиворот и сам оттащил в милицию.
- А если это сделал не Лайнис? - спросила Даля. - У вас же нет никаких доказательств.
- Тогда его отпустят, - сказал Телешов.
- А если не он, - снова сказала Даля, - а вы потащите его за шиворот, старого, больного, невиновного?
Телешов промолчал. Я знал, что Даля попала в самую точку; он и тогда, мальчишкой, был добрым и не терпел унижения и насилия.
- Лайнис не впустил нас в дом, - сказал Юстик. - Он там плакал.
Телешову не понравились слова Юстика, они били на жалость.
- А если бы не было предателя, то сейчас здесь бы сидели Марта и Эмилька и мы все были бы другие.
- Папа, нам пора, - сказала Таня.
- Я все равно это сделаю, - сказал Телешов. - Ты ведь знаешь, Миколас, иначе я не могу.
- Может быть, это и Лайнис, - быстро сказала Даля. - Но вы, видно, забыли гестаповцев: они могли его пытать, и он не выдержал. А за эти годы он, может быть, так настрадался, что своими страданиями добился снисхождения.
