Детство Маврика - Пермяк Евгений Андреевич (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
И когда все обошлось благополучно, на защиту свободы внука поднялась сама бабушка:
- Лучше ест, крепче спит, здоровеет день ото дня, как такому человеку волю можно не давать...
Случилось невероятное. Маврик получил разрешение ходить купаться и бегать босиком. Однако же были строгие ограничения. Купаться только у берега Песчаной улицы, где мелко, и заходить в воду только по грудь и не выше ни вершка. В чем было дано клятвенное обещание Маврика, Санчика и поручителя Сени Краснобаева. Хотя и без того можно было надеяться на одного Маврика. У него "твердое дедушкино слово", а кроме этого, он всегда был "порядочным человеком".
Началась настоящая жизнь. Белых воротничков не было и в помине. Ноги скоро привыкли к колкой земле и "больким" камешкам. Теперь ни одно из приготовленных для Маврика прозвищ не могло пристать к нему. Разве он "неженка" или "полосатый чулок", когда он бос. Он и не "поганый гриб", а такой же, как все. Кое-кто из ребят еще пытается придумать ему кличку, но кличка не пристает. Кроме одной - "зашеинский внук". Так его называют взрослые. Он часто слышит за спиной, как одна старуха говорит другой: "Это идет зашеинский внук". Иногда его так называют в глаза. Здороваются с ним незнакомые люди и говорят:
- А ну-ка, покажись, каков ты, зашеинский внук...
Или:
- Зашеинский-то внук весь в деда. Бровь в бровь, глаз в глаз, и нос его.
В Перми никто не обращал на него внимания, когда он проходил по улицам. А здесь редкий не оглядывается на него, не останавливает его.
- Ну-кось, давай поздороваемся, - вдруг задерживают Маврика и начинают расспрашивать, что и как.
Говорят с ним на далеких улицах. Откуда о нем знают? Почему называют по имени - Катенькой и Любонькой - его тетку и его маму? Почему имя "Матвей Романович" произносится с уважением?
- Потому, - отвечает бабушка, - что дед твой не порознь с народом жизнь прожил, не как другие прочие мастера.
Маврик слыхал о дедушке немало, но мальчик многое не понимал. Дедушку он помнил седым, кудрявым. Он сажал Маврика на колени, ласкал его, угощал сладкими пирогами, приносил маковые конфеты. Помнит он, как дедушка без конца щепал лучину для растопки печи. Пучки лучины сохранились и теперь на чердаке дома. Помнит он похороны. Помнит, что на похороны пришло много народу. Гроб пришлось выносить на улицу, чтобы не устраивать давки и дать подойти к покойнику всем, кто хочет.
Подходил к гробу и сам управитель завода. Он возложил венок с лентами. Гроб несли только почтенные рабочие, да и те ссорились - кому нести. Маврика тоже несли на руках. Чтобы ему было все видно. Это хорошо помнит Маврик. Он помнит, как ему кто-то с черными усами сказал:
- Оглянись и запомни, как хоронят твоего деда Матвея Романовича.
О деде рассказывалось многое, но из всего запомнилось, как дед спас рабочих от порки у чугунного медведя.
Медведь и по сей день шагает по серому граниту на плотине. И по сей день он тщится выглядеть царственным чудищем. Мильвенцы знают, что медведь некогда был вырезан из мягкого дерева липы мастером веселой души, по имени Сереверьян, и поставлен в заводском саду для погляда.
Молва хранит облик веселого, дурашливого медведя. И нес этот проказливый зверь на своей спине дуплянку с медовыми сотами. И все любовались им. Но это не по нраву пришлось сердитому управителю тех лет, и он велел Сереверьяну устрашить морду зверя. И резчик выполнил строгий наказ.
Вскоре по липовому зверю был отлит чугунный зверь. На место дуплянки на его спину привинтили медную корону. Как-никак царь зверей Урала и Прикамья.
И стоит с тех пор на скале чугунный горбатый медведь. Никто из простых людей не любил этого зубастого зверя, напоминающего о черных днях старой Мильвы.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
"Уметь! Помогать! Добывать! Зарабатывать!" - эти четыре слова вполне бы могли стать самым кратким и самым исчерпывающим девизом мильвенской детворы, за исключением разве только тех мальчиков и девочек, которых насмешливо называли "благородными".
Маврик был "не поймешь кто". До "благородных" он не дотягивал, а "простым" тоже не назовешь. Но теперь его, разутого, почерневшего, с исцарапанными и пораненными руками, можно считать "своим", хотя у него не было никаких обязанностей и он с утра до вечера мог делать все, что ему захочется. Так не могли располагать собой остальные, кроме разве Санчика.
У Санчика нет домашних обязанностей, потому что нет дома. Денисовы живут в избушке-малушке у дяди Миши. Дядя Миша - маляр. Он ходит и красит по богатым домам. Ему везде доступ, везде вера. Не обманет, не украдет, потому что он не простой маляр, но и староста кладбищенской церкви. А его старший брат - Василий, Санчиков отец, - хотя и почище маляр, красивший не крыши да окна, не кресты да ограды на кладбище, что может делать всякий подмастерье, а мастер первой статьи, которому доверяли самые чистые работы по окраске судов, но жить теперь ему не на что. Ревматизм заставил покинуть завод и выйти на семирублевую пенсию. И если бы не мать его жены, не бабка Митяиха, то пропасть бы Санчиковой семье с голоду. Сестры еще не подросли. За стирку Санчиковой матери платили мало, да и редко нанимали. Старшую сестру Санчика Евгению не отпускали мыть полы в богатые дома, хотя и звали. Она была очень красива и могла выйти замуж за жениха с домом. А поломойку которая ходит по чужим домам, кто же возьмет замуж. Поэтому Женя училась шить, а пока метала петли настоящим швеям. По копейке за две маленькие петли. За большие платили дороже. Но много ли петель выметаешь за день? И вся надежда семьи была на сухую, подслеповатую, с тяжелыми веками бабку Митяиху. У нее случались деньги, и она кормила неплохо денисовскую семью, особенно в воскресенье и в понедельник. А иногда собранных ею кусков хватало и до среды. Митяиха была соборной нищенкой, и ей полагалось хорошее место на паперти. У самых дверей, где могли стоять только старые нищие, которые христарадничали много лет и выжидали своей очереди в притворе, а остальные - не настоящие нищие, а просто так, побирушки, когда придет нужда, - не имели постоянного места и канючили где придется: на нижних ступеньках паперти, а в большие праздники, когда все ступеньки были заняты, им приходилось стоять на площади.
Бабушка Митяиха имела право ходить по всем домам Мильвы. Таких было всего лишь пять нищих. А остальные могли просить милостыню только на своих улицах, которые были разделены очень строго. Улиц в Мильве хотя и много, но нищих еще больше. Поэтому некоторым доставалась не вся улица, а половина. На одной стороне улицы дома были одного нищего, а на другой другого. И если кто вздумал бы перебегать дорогу, его могли проклясть, а кроме того, и поколотить. А Митяиху никто не мог тронуть. Она из перваков. Почти как мастер в цехе. Санчикова бабушка состоит в первом пятке. И ей, как и всякому из этого пятка, все остальные нищие платят каждое воскресенье "долю". Можно деньгами. Можно кусками.
Санчик гордится своей бабушкой. С уважением к Митяихе относится и Маврик. Хоть и нищая, а из главных. Поэтому ее внуку-любимцу, Санчику, живется лучше всех в семье. Бабушка может припросить и ситцевый остаточек у купца для рубашки Санчику, и самые сладенькие кусочки она бережет для него. Но теперь они не так нужны Санчику. Ему отдано много рубашек и штанишек, из которых вырос Маврик. Они Санчику тоже малы, но Женя их умеет расставлять, надшивать, припускать. И у Санчика теперь есть что надевать.
Сеня и Толя Краснобаевы, как, впрочем, и другие жившие в своих домах, выполняли многие обязанности. Мели двор, чистили у коровы и у лошади, натаскивали из колодца в огородные кадки воду для поливки, кололи и таскали дрова для русской печи... Делали все, что было под силу, а иногда и не под силу для мальчиков в восемь - десять лет. В эти годы они должны были уметь помогать взрослым. Уметь помогать было не одной лишь обязанностью, но и гордостью мальчишек.
