Товарищи - Пистоленко Владимир Иванович (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
— Знаешь что? Напрасно ты забиваешь голову ненужными мыслями. Вот честное слово тебе даю! О другом нужно думать: как порядок в группе навести… А ты — бежать! Насчет же того, что выгонят, поверь: никто тебя исключать из училища не будет. А надумаешь сбежать — под суд попадешь. Вот увидишь.
— Ну да… — недоверчиво протянул Бакланов, — так уж и под суд. Это всё на пушку берут. Не станут за это судить.
— Напрасно ты себя убеждаешь. Обязательно будут судить. И правильно сделают.
— Почему?
— А ты сам подумай: почему людей наказывают, если они уходят с государственной службы?
— Ну, есть об чем думать… — нерешительно возразил Бакланов.
— Напрасно так считаешь.
— А что я — кулак или вредитель?
— Вот ты говоришь, что отец в госпитале. Ранен. Наверно, он не убежал с фронта. Верно ведь?
— Эх, ты! Тоже придумал сравнение. И не говори дальше — слушать не стану.
— Ну, как хочешь.
Жутаев достал из чемодана небольшую папку. На ее переплете было тщательно выведено цветными карандашами: «Альбом для фото». В папке лежали всего два портрета. На одном — девушка в расшитой украинской блузе, со множеством снизок бус на шее. Голова ее в роскошном венке из живых цветов чуть запрокинута назад, все лицо девушки, особенно глаза, излучает веселье. На другом портрете — мужчина в белой косоворотке с расстегнутым воротом, широкоплечий и сильный. Он тоже улыбается и весело смотрит на мир. Жутаев бережно поставил обе карточки на тумбочку.
— Гляди ты, какая красивая! — изумился Бакланов, рассматривая портрет девушки. — Кто это?
— Моя мама.
Бакланов даже рот приоткрыл и с недоверием посмотрел на Жутаева.
— У-у-у-у! — протянул он, и трудно было понять, что он хотел сказать этим звуком. — Какая она! Ой-ой-ой! Убили при бомбежке? Вот гады!
Брови его сдвинулись к переносице, и он пристально смотрел на портрет, как будто хотел запомнить черты этого лица. Потом бережно поставил карточку на место и взял другую:
— А это?
— Папа.
— Тоже геройский мужчина. Только уж больно они оба молодые. У меня родители куда постарше, а мы с тобой, пожалуй, одногодки. Тебе сколько?
— Шестнадцать.
— Вот и мне шестнадцать… Очень молодые у тебя родители.
— Этот снимок сделан в год моего рождения.
— А-а-а! Тогда все может быть. Значит, сохранил? Правильно сделал. А вот у меня нету с собой карточек. Ни отца, ни матери. Никого, одним словом.
Бакланов отошел к столу и задумался. Потом резко повернулся и спросил:
— В кино-то пойдешь?.. Нет? Ну, как хочешь, а я потопаю.
— Вот это напрасно. Поверь моей совести.
— У меня своя есть.
— Тогда еще лучше.
— Не знаю, когда лучше, а когда хуже. Пошел я.
Бакланов безразлично махнул рукой и вышел из комнаты. Оставшись один, Жутаев взял карточки, сел возле стола и долго смотрел на них. Потом закрыл глаза. Его можно было принять за спящего. Но он не спал, а был в полузабытьи. Борис ясно и отчетливо видел то, что безвозвратно потеряно, что в жизни он больше не встретит. Дорогие сердцу картины проплывали одна за другой, ом видел любимых людей, слышал их голоса, чувствовал их дыхание…
Где-то за дверью послышался звонкий смех и говор. Жутаев поставил карточки на тумбочку, выключил свет и лег спать.
Минувшая бессонная ночь и суматошный день очень утомили его, и, едва он опустил голову на подушку, тут же заснул крепким сном.
КОСА НА КАМЕНЬ
— Ага-а! В кубрике, значит, уплотнение. Ну что ж, ладно. Поживем— увидим, как оно будет и что.
Слегка раскачиваясь и медленно, как в танце, передвигая ноги, он подошел к своей койке, снял со степы гитару и взял аккорд.
— А Бакланова нет, — сказал он, садясь на койку. — Наверно, правду ребята сказали, что видели его у кино… Я тебе покажу кино, дождешься! Ишь ты, ударник недоразвитый…
Он рванул струны и запел во весь голос:
Мазай пел нарочито громко, чтобы разбудить спящего, но тот не просыпался. Тогда Мазай так же не спеша подошел к койке новичка и крикнул:
— Эй, ты! Житель! Встань-ка! Слышишь? Проснись, если люди добрые просят.
Но спящий и на этот раз остался без движения. Мазай кулаком толкнул его в плечо:
— Просыпайся. Ну?
Тот с трудом приподнял голову и, ничего не понимая, сонно спросил:
— В чем дело?
Мазай отошел в сторону, будто ему никакого дела нет до новичка, и снова заиграл и запел:
— Чего тебе надо?
Мазай резким движением обернулся и прервал аккорд.
— Если будят, значит, нужно. Живу в этой каюте я. Зовут меня Васька Мазай. Понятно? Слыхал, наверно?
Сон мгновенно оставил Жутаева. Борису захотелось тут же подняться с постели и повнимательнее, как редкую диковину, рассмотреть стоявшего перед ним с гитарой и неприязненно глядевшего парнишку, о котором он слышал сегодня столько разговоров. Но он вовремя сдержал себя и ничем не выдал интереса к Мазаю. Внешне он остался спокойным и даже безразличным.
— Мазай? Слышал, — сдержанно ответил он.
Мазай ожидал большего впечатления, но и эти два слова прозвучали для Васьки приятной музыкой. На лице его появились самодовольство и надменность, и он даже не пытался их скрыть.
— То-то. А кто тебе обо мне рассказывал? Наверно, наплели семь верст до небес и все лесом.
Жутаев не спешил с ответом.
— Да нет… Так чтоб специально — никто не говорил. А вообще упоминали твою фамилию, когда направляли в общежитие. Секретарь комитета комсомола сказал, что в комнате живет староста восьмой группы, и назвал тебя.
Мазай недовольно поморщился:
— Давно перекочевал сюда?
— Недавно. Наверное, часа два прошло, не больше.
— Ясно…
Мазай что-то промычал и под аккомпанемент гитары затянул:
Мазаю очень нравилось обрывать песню на полуслове, а игру — на самом звучном аккорде. Резким движением положив ладонь на струны, он спросил:
— Слушай, а тут больше никого не было? Вот на этой койке. Невысокий такой, волосы светлые. Розовенький да сытенький.
— Егор?
— Он самый. Значит, был?
— Был… Он ушел.
— Давно?
— Нет, не особенно.
— А не говорил, куда?
— Сказал, что в кино.
Мазай взглянул на дверь и, словно видя там Бакланова, погрозил кулаком:
— Ах ты, симулянт первой статьи! В кино захотел? Ничего, поймают. Сережка с Колькой такие тральщики — со дна моря выловят. Я тебе покажу, как мой авторитет срывать! Навсегда про кино забудешь.
Мазай снова заиграл и запел:
Ты формовщик? — строгим тоном спросил он Бориса.
— Формовщик.
— В какую группу направили?
— В восьмую.
— Наша группа. Учти — группа передовая. Понял? А подгруппа какая?
— Подгруппа первая.
— Ага! Я в ней и состою и командую.
Мазай отвернулся и пропел:
Затем небрежно, словно нехотя, задал новый вопрос:
— У тебя кто отец?
Жутаев ответил таким же топом:
