Собрание сочинений (Том 1) - Лиханов Альберт Анатольевич (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
- Такой желтолицый? - крикнула тетя Груша.
- Они там дрались, - заорал я в ответ, - и он потом упал.
Но тетя Груша несла какую-то чепуху.
- Чайку надо, - говорила она, выскакивая из своего скворечника. Сладкого чайку! - Потом кинулась в зал, к амбразуре, закричала: - Девочки, дайте чайку послаще! Да побыстрей!
- Опять? - спросила крашеная тетка.
- Опять! - ответила Груша.
Мелко семеня, она мчалась по столовке, и все перед ней расступались, точнее, перед железной кружкой, над который дымился парок и которую несла в вытянутой руке тетя Груша.
Я выскочил на улицу первым. Желтолицый сидел все в той же неудобной позе, откинувшись назад.
- На-ка, мальчик, подержи, - сказала тетя Груша, протягивая мне кружку с чаем. Сама она схватила снег и принялась растирать им виски желтолицего пацана.
- Ох ты господи! - повторяла тетя Груша. - Ох ты господи! Что же это деется-то, а?
Я увидел ее при дневном свете и поразился: как же может ошибаться человек! Она вовсе не походила на ту женщину, которая, будто кукушка, появлялась в своем окошке. Лицо ее было вовсе не злое, а усталое, может, тронутое какой-то болезнью, и синие круги под глазами опустились до середины щек. И сами глаза были совершенно другие. Не угольные, не пугающие, а как бы бархатные и печальные.
- Это что же, господи! - повторяла она, умело растирая виски желтолицему. - Что же голод-то с нами делает?
Желтолицый вздохнул, открыл глаза, увидел меня и произнес через силу:
- А! Это ты!
- Ну-ка попей чайку! - воскликнула тетя Груша. Она помогла желтолицему встать.
Он держался одной рукой за забор, другой взял кружку и начал прихлебывать горячий чай. Ноги его дрожали. Было видно, как трясутся коленки.
"Как же он победил? - поразился я. - Ведь только что он чуть не задушил Носа у меня на глазах, а теперь еле держится на ногах! Неужели так бывает?"
Он допил чай, сквозь желтизну на щеках проступили рваные красные пятна.
- Спасибо! - вздохнул он и сел прямо в снег.
- А теперь признавайся, - проговорила тетя Груша, - сколько дней не ел?
Он усмехнулся:
- Вот он меня вчера угостил.
- А сегодня, - спросила Груша, - тот хлеб?
- Его сеструхе.
- Ну, как следует? Сколько дней не ел как следует?
- Пять, - проговорил желтолицый.
* * *
- Что с тобой было? - спросил я Вадьку. Теперь я знал имя желтолицего. - У забора?
Он усмехнулся:
- "Что, что". Обморок! Да мне не привыкать. А, Марья?
Мы шли втроем - Вадька, его сеструха, которую он смешно и торжественно называл Марья, и я. Маша доедала кусок хлеба украденный, а Вадька - который принес я.
- Только зря все это, - сказал Вадька. - Жрать сильнее захотелось.
- Ага! - согласилась Марья. - Если не есть, на третий день легче становится.
- Тебя это не касается, - оборвал ее Вадька, - тебе надо есть, ты еще растешь.
- Можно подумать, ты вырос! - как взрослая, проворчала Марья.
Мы шли по улице, и я думал: мы бредем просто так, без всякой цели, может быть, в сторону дома, где живут Вадька и Марья, но пришли мы к главной почте. Вадька уверенно распахнул дверь, прошел в большое помещение, сел за стол.
- Доставай, - велел он Марье.
Девчонка открыла портфель, вынула тетрадку в косую линейку, вырвала листок.
- Пиши ты, - строго сказал Вадька сестренке, - мама любит твой почерк.
Машка, видно, перечила брату не всегда. Высунув язык, она взяла почтовую ручку, обмакнула перо в казенные чернила и старательно, большими буквами вывела первую строчку.
- "Дорогая мамочка!" - продиктовал Вадька.
- Уже написала, - сказала Марья.
- "У нас все хорошо, - задумчиво проговорил он. - Вадик получил три пятерки. По математике, русскому языку и географии. У меня вообще одни пятерки. Вчера мы были в гостях у тети Фаи, она нас до отвала накормила холодцом".
- А как пишется "до отвала"? - спросила Марья. - На конце "а" или "у"?
- Да все равно, - сказал Вадька, - главное, холодец.
Я понял, что они врут. Про холодец и про гости врут абсолютно точно, это ясно, но ведь про пятерки, наверное, тоже.
- Зачем врешь? - спросил я Вадьку.
- Затем, - ответил он зло, - что ей нельзя расстраиваться.
Он помолчал.
- Если бы мы написали правду, - качнул он головой. - А, Марья?
Она подняла голову, усмехнулась горькой взрослой улыбкой. Спросила:
- Как я карточки потеряла? И деньги?
Вот так дела! Они живут без карточек и без денег, да мыслимое ли это дело в войну-то! Мама и бабушка приносили домой рассказы, как померла с голоду одна женщина, а вторая заболела так, что все равно померла, - и все из-за проклятых карточек, из-за того, что их потеряли или украли злобные бандиты.
Да что там! Разве мог я забыть, как ограбили нас, украли отцовский костюм из шифоньера, только пустые плечики постукивали одиноко друг о дружку, а вместе с костюмом прихватили и карточки. Как мы выжили месяц, один бог знает.
- А родные-то есть у вас? - спросил я.
- Мы эвакуированные, - ответила Марья.
- Тогда знакомые? - воскликнул я.
Вадька понурился, опустил голову, о чем-то крепко думал он, и Марья ответила за обоих:
- Мы боимся, они маме скажут. А ей волноваться нельзя.
Он поднял голову, мой новый приятель, и на лбу его я увидел морщинки, будто он старик.
- Это ее убьет, - сказал он.
* * *
Есть люди, похожие на магниты. Они ничего особенного не делают, а к ним тянет.
Вадька был такой магнит. Правда, нельзя сказать, что он ничего не делал. Шакалил в столовой - разве этого мало? Отнял хлеб у девчонки. Но, честно сказать, меня тянуло к нему не это.
Я чувствовал, что желтолицый парень какой-то совсем другой, чем все остальные знакомые мне люди. Даже если сравнивать его со взрослыми. Что-то в нем было такое.
Что? Я не знал. Маленькие люди ведь вообще, многого не зная, умеют чувствовать. Умеют ощущать. Вот, может, и во мне было такое ощущение.
Вадька меня никуда не звал, а самому мне надо было идти домой, учить уроки, но я, точно примагниченный, шел за желтолицым и его сестрой. Они даже не очень-то со мной разговаривали, обращаясь лишь в необходимых случаях, так что болтунами их никак не назовешь.
Они все говорили о матери - похоже, разговаривать о ней доставляло им большое удовольствие. При этом получалось так, что говорить о своей маме они принимались с полуслова, будто отвлекались на минутку от давнего разговора, потом спохватились, что отвлеклись, и говорили снова о самом важном.
