Кащеева цепь - Пришвин Михаил Михайлович (бесплатные серии книг TXT) 📗
При жизни М. М. Пришвина (в 1922 году) было опубликовано только несколько отрывков из «Мирской чаши». И на это были свои причины. Сразу же после завершения повести М. М. Пришвин в декабре 1922 года начинает писать автобиографический роман «Кащеева цепь». В нем он совершает «прыжок в прошлое» героя «Мирской чаши» Михаила Алпатова, обращаясь к его детским и юношеским годам. Первые главы романа писались М. М. Пришвиным в деревне Дубровка близ Талдома Московской области. «Кащееву цепь» он называл «очерком своей жизни». Хронологические рамки романа намечались автором от конца царствования Александра II (1870-е — начало 1880-х годов) и до современности. «Мирская чаша» должна была войти в роман как одна из его составных частей.
Воссоздавая картину русской социальной и общественной жизни конца XIX — начала XX века, М. М. Пришвин, верный исторической правде, создает в «Кащеевой цепи» образы разоряющихся, теснимых «банком» дворян-помещиков и богатеющих сибирских купцов-колонизаторов, батраков, безземельных крестьян и духовенства, провинциальных интеллигентов-народников и первых марксистов-подпольщиков. Примыкая к таким классическим в русской литературе образцам «семейных жизнеописаний», как трилогия «Детство», «Отрочество» и «Юность» Л. Н. Толстого, «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» С. Т. Аксакова, «Кащеева цепь» имеет и весьма существенное от них отличие. Это — философский роман, в котором на первый план вынесена личность автобиографического героя, проходящего трудный путь познания себя и окружающего его мира. Что же касается отображенной в «Кащеевой цепи» предреволюционной эпохи, то ей в романе отведена роль социального и бытового фона. Историческая действительность со всеми ее реалиями и подробностями предстает в романе М. М. Пришвина сквозь призму восприятия ее Курымушкой-Алпатовым — художественно одаренной натурой, обостренно воспринимающей всякую несправедливость и верящей в силу добра. Автор романтизирует своего героя, приподнимает его над будничностью «бытия», в какой-то мере любуется им. Жизнь Курымушки-Алпатова — это, по словам М. М. Пришвина, «медленно, путем следующих одна за другой личных катастроф, нарастающее сознание». Движущей пружиной сюжета романа является с большой тщательностью прослеживаемый автором самый процесс движения мысли героя «Кащеевой цепи», который «ставит свою лодочку на волну великого движения» и чье личное «хочется» определяется «в океане необходимости всего человека» [Пришвин М. Незабудки. М., Худож. лит., 1969, с. 35.]. Образ Курымушки-Алпатова — это не фотография молодого М. М. Пришвина, а более высокая, философски осмысленная ступень художественного обобщения и типизации конкретного автобиографического материала. Художественное своеобразие «Кащеевой цепи» в том, что познание будущим писателем Курымушкой-Алпатовым социальной действительности и своего места в ней представляет собой акт творчества, выражающийся в преобразовании результатов наблюдений героя над жизнью и его выводов в систему обобщенных символических художественных образов. Символический смысл имеет уже заглавие романа. «Кащеева цепь» у М. М. Пришвина — это, во-первых, собирательный образ социального зла, а во-вторых, условное обозначение всего дряблого, слабого, безвольного, что таится в душе человека и мешает ему выявить свое «я». В соответствии с философской концепцией романа автор называет его части «звеньями» той злой «Кащеевой цепи», которые Курымушка-Алпатов на своем пути к свободе должен разорвать. «Из своего детства, отрочества и раннего юношества я сделал сказку, которая еще не совсем пережилась мной, радует меня», — писал М. М. Пришвин в 1925 году в «Автобиографии».
Курымушке-мальчику близок мир народной фантазии, который он населяет персонажами, взятыми из действительности. Неудачный побег Куры-мушки-гиммазиста в таинственную и далекую «Азию» и развеянная при столкновении с действительностью наивная мечта о сказочной стране «Золотых гор» — начало проходящей через весь роман темы любви к Родине. Детство М. М. Пришвина прошло в небольшом имении в Елецком уезде. Наблюдения над жизнью малоземельных крестьян в сознании Курымушки оформляются в легенду о «втором Адаме», который пришел на землю, когда «первый Адам», изгнанный богом за грехи из рая, уже заселил ее и для «второго Адама» свободной земли не осталось. Поиски счастливой страны «Золотых гор» для себя Курымушка в легенде о «втором Адаме» связывает с мечтой крестьянина-хлебопашца о свободном труде на своей земле. Впоследствии легенду о «втором Адаме» М. М. Пришвин называл одной из «главных» своих «жизненных тем». Прекрасная страна «Золотых гор» из сказки у героя «Кащеевой цепи» конкретизируется в поэтический образ зачарованной злым Кащеем, опутанной его цепями Родины, с ее несметными природными богатствами, с ее ширью, привольем, красотой, очищающей и возрождающей душу Михаила Алпатова. Вообще реальная действительность в романе сопряжена со сказкой, и наряду с реальным миром в «Кащеевой цепи» как бы сосуществует и другой, отраженный, сотканный из фантазии. Так, когда Алпатов читает работу Карла Маркса «К критике политической экономии», для него приобретает особый, «сказочный» смысл образное выражение К. Маркса о «золотой куколке», в которую превращаются все товары, а когда Алпатов переводит книгу Августа Бебеля «Женщина в прошлом, настоящем и будущем», то женщина будущего ассоциируется у него со сказочным образом Марьи Моревны. В этом смысле роман М. М. Пришвина дает материал для уяснения роли народного миропонимания и фольклора в становлении личности героя.
Особо следует остановиться на сложных взаимоотношениях героя «Кащеевой цепи» с природой. Не случайно многие главы романа носят такие названия, как «Аромат земли», «Светлолюбивая береза», «Флора и фауна», «Ток». Для Курымушки окружающий его с детства мир природы одухотворен, полон внутреннего очарования и тайны и, пробуждая фантазию мальчика, связывает его «сказку» с действительностью. Впоследствии Алпатов, с его сознанием «среднего интеллигента-материалиста», порвавший с практикой революционной борьбы («марксизм» его, по существу, был доктринерским пересказом чужих мыслей!) и переживший разрыв с невестой Инной Ростовцевой, обращается к природе, как воплощению «естественных законов» бытия, где «нет существенной разницы между человеком и зверем». Привнесение же в эти законы природы «чуда» любви и является началом творчества. Агроном Алпатов хочет осушить озеро, превращенное Кащеем в болото, и возвратить людям забытую ими легендарную «Золотую луговину». Картина весеннего ледохода на реке, которую видит Алпатов, вернувшийся на Родину из Германии, приобретает аллегорический, иносказательный смысл. Это и напоминание Алпатову о детстве (из глубины его сознания всплывают сказочные образы Снегурочки и царя Берендея), и предвещение будущего (грязные льдины кажутся Алпатову разбитыми звеньями Кащее-вой цепи).
В ходе работы над романом его план усложнился, хотя М. М. Пришвин, несмотря на переживаемые им сомнения, остался верен поставленной им вначале творческой задаче. Постепенно автор пришел к заключению, что «Кащеева цепь» должна составиться из трех романов, объединенных композиционно и личностью автобиографического героя. Прослеживая эволюцию центрального персонажа, М. М. Пришвин писал в 1933 году. «В романе Алпатов посредством любовной катастрофы со своих теоретических высот сведен вниз, к грубейшей жизни, где все его лишнее, не свое, мечтательное, нереальное уплывает весной в виде старых льдин, а сам Алпатов, присоединяясь чувством к реву весенней торжествующей жизни, принимается за дело». Автор предполагал закончить «Кащееву цепь» и проститься со своим героем в тот момент его жизни, когда Михаил Алпатов «понял себя самого как художника». К сожалению, этот замысел остался нереализованным. Из трех задуманных книг написаны были лишь две. Работу над третьей книгой М. М. Пришвин начал в 1943 году, но вскоре прервал ее, отвлеченный другими творческими планами («Повесть нашего времени», «Кладовая солнца»). Сохранившиеся в архиве писателя наброски третьей книги романа посвящены периоду первой мировой войны. В 1954 году, завершая вторую книгу «Кащеевой цепи» главой «Искусство как поведение», М. М. Пришвин пояснял: «Где уж тут в мои восемьдесят лет написать мне роман до конца! Но мне кажется возможным рассказать здесь об Алпатове, как он сделался писателем после того, как «ушел в природу».
