Президент не уходит в отставку - Козлов Вильям Федорович (прочитать книгу .txt) 📗
— Вы каждую ночь прогуливаете Найду? — полюбопытствовал Сорока.
— Завтра мой брат пойдет с ней… А что?
— Ну а после брата?
— Отец, — улыбнулась она.
— Понимаю, потом мать…
— Ошибаетесь — бабушка.
— Бабушка, дедушка, а вы когда?
— Вам-то что за дело?
— Мне понравилось с вами задерживать преступников!
— Я вижу, вам, Тимофей, делать нечего…
— Времени мне просто девать некуда, — рассмеялся он. — Я самый свободный человек в Ленинграде и его окрестностях…
— Спокойной ночи, самый свободный человек, — сказала она и отворила тяжелую дверь в подъезд. Найда задержалась на секунду, понимающе взглянула Сороке в глаза и даже, как ему показалось, сочувственно вздохнула. Она бы не против еще погулять.
— А вы без собаки когда-нибудь выходите из дома? — крикнул он вслед, но дверь уже захлопнулась. Правда, тут же приоткрылась, и Сорока увидел глазастое лицо девушки.
И он вдруг подумал, что в ней есть что-то от негритянки: эти полные губы, яркий блеск глаз и зубов. И лицо у нее смуглое, а волосы черные.
— Вы любите белые ночи? — сказала она. — Приходите на Дворцовую набережную встречать белые ночи… — Рассмеялась, и, не дожидаясь ответа, исчезла. Тяжелая дверь негромко хлопнула.
Сорока возвращался к своему дому и улыбался. Любит ли он белые ночи? Откуда он знает? Он никогда еще их не видел. Наверное, очень красиво, если все в Ленинграде ждут белых ночей… Он, мучительно морща лоб, вспоминал строки знаменитой поэмы Пушкина «Медный всадник» — там впервые он прочел про белые ночи… Как же это?..
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невыдержавное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Дальше он вспомнить не мог.
Глава четвертая
Пахло хвоей и морской свежестью. Еще солнце не спряталось за лесом. На соснах негромко перестукивались дятлы, с плеса доносился крик чаек.
Когда неподалеку, на шоссе, послышался скрип тормозов, хлопанье дверцы, Алена соскочила с опрокинутой лодки, на которой сидела, и спряталась за толстую сосну.
В ее сторону направлялся парень. На пальце он крутил блестящий брелок с ключами. Он остановился рядом с поплавком, на котором белела крупная надпись: «Алена, я буду тебя ждать по субботам и воскресеньям с 20 до 21 часа!»
Она понимала, что глупо прятаться, но заставить себя выйти к нему и заговорить не могла. У парня грузноватая фигура. Ему лет двадцать, а уже выпирает животик. И широкий ремень с красивой пряжкой не скрывает его. Коричневые мокасины утопают в желтом песке, оставляя глубокие ребристые следы.
Парень не вызывает у нее никаких чувств, разве что — любопытство. Он как-то подвез Алену с ее подругами, сестрами-близнецами, от института до дома. А когда она случайно обронила, что в субботу поедет на дачу в Комарово, он сказал, что у них тоже дача под Зеленогорском и в субботу он собирается туда… И предложил заехать за ней и подвезти, — кстати, у него в машине стереомагнитофон, можно послушать отличные записи… Парня звали Глеб, и он был знакомым сестер-близнецов. Он и приехал к институту, чтобы встретить их. Близнецы тоже должны были поехать с ним в Зеленогорск, однако, когда он в назначенное время подкатил к ее дому, близнецов в машине не оказалось. Глеб, смеясь, объяснил, что их строгий папа в самый последний момент не отпустил…
Всю дорогу он рисовался: ехал, положив на руль одну руку, другой дотрагивался до рукояток магнитофона, несколько раз будто бы случайно коснулся ее колена. Тогда она водрузила на колени большую сумку с продуктами. Из динамиков гремел Ребров: «Купите бублики, горячи бублики… Гоните рублики-и та-ра-рам!..»
Глеб сообщил, что учится на филфаке в университете на втором курсе. Дача его отца — крупного ученого — на самом берегу. Кругом одни сосны. Синицы и дятлы запросто залетают в комнаты и клюют со стола. Если у нее есть желание, они могут заглянуть в ресторан «Олень», там у него знакомый официант Володя…
Алена сказала, что такого желания у нее нет, тем более что ее ждут родственники на даче.
Вот, собственно, и все, если не считать того, что он назначил здесь свидание. Она, конечно, не пришла, а скоро появилась вот эта дурацкая надпись. Раза два она видела его машину у института, но не подошла к ней. Пусть возит близнецов… Теперь отец, Сережа и Гарик при каждом удобном случае подтрунивают над ней… Лишь Сорока ничего не говорит, а что он думает, она не знает. Сорока вообще редко с ней заговаривает, старается держаться подальше. И ей еще ни разу не удалось расшевелить его, вызвать на откровенный разговор. Такой уж он человек, замкнутый, сдержанный, не то что Гарик. Этот каждый раз признается ей в вечной любви, когда приезжает на дачу, — не отходит ни на шаг, что раздражает Алену. И в Ленинград, говорит, приехал из-за нее. И на Кировский завод поступил, чтобы не возвращаться в Москву, а быть поближе к ней. Она знает, что это так, но… Однажды она подумала, что лучше бы эти слова сказал ей Сорока…
Парень достал из кармана пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, закурил. Он стоял к ней в профиль и смотрел вдоль кромки берега. Нос у него крупный, глаза небольшие. Часто щурится, будто ему пылинка попала в глаз. Вот он нагнулся, поднял камешек и, лениво размахнувшись, бросил в поплавок, издавший звонкий металлический звук, который тут же растаял в вечернем воздухе. На верхней губе парня аккуратно подбритые черненькие усики.
Глеб тоскливо смотрел на кромку берега. Ветерок взъерошил на затылке темные волосы. Выплюнув сигарету, он затоптал ее и вдруг совсем по-мальчишески шмыгнул носом и, оглянувшись, вытер его рукавом рубашки. И Алене вдруг стало его жалко. Может быть, каждую субботу и воскресенье он, как матрос на вахте, дежурит тут?..
Она вышла из-за сосны и окликнула его. Он заулыбался и побежал навстречу, размахивая руками. Она испугалась, что он, чего доброго, полезет целоваться, и отступила на шаг в сторону. Наткнувшись на ее холодную сдержанность, Глеб сразу присмирел.
— Зря вы это написали, — сухо сказала она.
— Иначе я не встретил бы вас сегодня, — улыбнулся он и, заметив на ее лице тень, встрепенулся: — Пожалуйста… — Стал шарить в карманах, потом пробежал к автомашине и вернулся с перочинным ножом. — Я сотру!
Он и впрямь принялся сдирать ножом краску, но это было нелегко. Краска засохла и не отставала. Нож издавал противные скребущие звуки.
— Хватит, — сдерживая раздражение, сказала Алена. Она уже пожалела, что подошла к нему.
Глеб стал рассказывать, что на даче у них собрались ребята и девушки, а он вот удрал. На свидание. Правда, им и без него там не скучно. Его лучший друг — мастер спорта по автомобилизму, в понедельник уезжает на международные гонки в Монте-Карло, ну вот они и собрались проводить его…
Они дошли до песчаной косы и у зеленой с резными наличниками дачи повернули обратно. Возвращались по усыпанной сосновыми иголками дорожке.
Глеб предложил покататься — сегодня такой вечер!..
Вечер действительно был чудесный. Тихо, тепло, слышны голоса синиц. Прокатиться по живописному Приморскому шоссе было бы приятно, тем более что она любила ездить на машине, но дома будут беспокоиться. Ведь она никому не сказала, куда пошла. Гарик уже, наверное, мечется на даче. Вспомнив, как он нынче понарошку проиграл ей партию в настольный теннис — у него второй разряд, — она подумала, что так ему и надо, пусть позлится! Последнее время ей стало надоедать его назойливое внимание. Несколько раз приходил встречать ее в институт. У него в эти дни были отгулы.
Однажды она вышла из института вместе с близнецами Олей и Аней, а он уже караулит у парадной. Пришлось их познакомить с Гариком. Он даже присвистнул, увидев их, и попытался сострить: «Вроде бы и не пил, а в глазах двоится!» Близнецам он понравился. Сразу обеим. Такой уж у них характер: кто понравился одной, тот люб и другой.
