Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н. (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
— Что же теперь делать? — растерянно произнесла Клоди.
— Все будет в порядке. Можешь не беспокоиться.— Брижит теперь улыбалась.— Пьер прошел воспитание в республике, окончил школу и теперь работает механиком в автомобильной мастерской в Ла Мюре. В рождественские каникулы Мать и Патош решили отправить его в клинику, где их друг, один известный профессор, делает пластические операции — исправляет людям лица. Он уже видел Пьера и сказал, что сделает из него красивого парня с нормальным, привлекательным лицом... Ты знаешь, как дорого стоят у нас такие операции? Люди платят целые состояния, чтобы избавиться от родимого пятна или исправить уродливый нос. Но наши Жюльены идут на все и ничего не жалеют, никаких денег. Они считают, что Пьер заслуживает любых жертв...
Брижит сказала это с немыслимой гордостью за своих названых родителей.
Клоди слушала историю Пьера и видела перед собой его огромные, в пол-лица, глаза. В этот вечер девочка впервые позабыла вычеркнуть из календарика еще один прошедший день.
33. ЗАПИСКИ СТАРОГО СТАРОЖИЛА
Передо мной был Московский Кремль, известный по тысячам изображений. Очевидно, Жаклин и Сими не пожалели денег и прислали очень хороший цветной офорт. Обе они пишут, захлебываясь, о своих впечатлениях. И публика в Советском Союзе вдумчивая и все понимает, и задарили Жаклин на концертах: такие же «фаны», как у нас, вскакивают на сцену, кричат, вешают на шею Жаклин медальоны, амулеты, какие-то кулоны на счастье в знак благодарности. Особым успехом пользуется песня молодого автора из Мулен Вьё «В двадцать лет мы легко забываем печали». Жаклин выступает по радио, по телевидению, в студии записывают ее на пластинку — словом, полный успех.
Жаклин довольна еще и тем, что Сими стала много спокойнее, уже не твердит, что Ги виноват только тем, что хотел создать ей «королевскую жизнь», регулярно пишет в тюрьму, но явно не тоскует, не плачет ночами и всерьез занимается своими обязанностями компаньонки, антрепренера и парикмахера Жаклин. После Советского Союза их пригласили на гастроли в Японию. Вот повезло Сими — повидает мир, а не было бы всей этой истории с Круабо-нами и преступления Ги, оставаться бы ей весь свой век маленькой парикмахершей у Мишлин... И все-таки, все-таки не знаю, что бы предпочла она сама...
Своими описаниями советских городов Жаклин разбудила во мне «путевую лихорадку», как говорят. Я уже подумываю о том, чтобы тронуться с места. Был я в Америках, Северной и Южной, был в Сомали, Тунисе, Марокко, путешествовал по всей Европе,, а на родине моей Лианы побывать не удосужился. А надо бы... Но я дал слово Жюльенам приехать к ним, в Мулен Вьё, на рождественские каникулы, тем более что мне самому любопытно посмотреть, как там, в республике, прижилась и существует наша рыженькая подопечная. Надя Вольпа тоже не дает мне покоя: «Узнай да узнай, как она, как ее успехи, что думают о ней старые Жюльены. Ты понимаешь, конечно, что и мы с тобой несем за нее ответственность».
Я специально писал старикам. Узнал, что учится Клоди отлично, возится, как всегда, с малышами, ребята с ней сдружились — словом, все как будто идет хорошо, но хотелось бы посмотреть самому. Тем более, что Анри уже давно меня подбивает на эту поездку. Впрочем, в последнее время он не так часто говорит о каникулах и даже, я заметил, избегает разговоров о Мулен Вьё. Зато задает вопросы, которые иногда ставят меня в тупик. Например, можно ли влюбиться в урода или в инвалида и знаю ли я роман, где действовали бы изуродованные войной или случайностью люди и которых, несмотря на уродство, преданно любили бы девушки. Я припоминал, припоминал — ничего не вспомнил, и он ушел, очень недовольный. А вчера снова забежал хмурый и неразговорчивый.
— Я к вам, дядя Андре, на минутку. За книгами.
— За какими книгами?
Он забормотал что-то о классном задании, о греческих мифах, о рыцарских романах — словом, что-то невразумительное. Потом, густо краснея, спросил:
— Не дадите ли вы мне что-нибудь о... любви.
Вот те на! Я дал ему «Манон Леско».
— Одна из самых знаменитых книг о верности н любви. Ее непременно нужно прочитать каждому.
Он повертел «Манон» в руках, полистал несколько страниц, потом со вздохом протянул ее обратно:
— Это уж чересчур классика. И далеко от нас, от наших времен. Теперь все по-другому... Мне бы что-нибудь посовременнее.
— Тогда могу дать «Климаты» Моруа.
Но и эту книгу он не захотел взять. Я рассердился:
— Ты, верно, сам не знаешь, чего хочешь! Нельзя быть таким привередой! — но встретил такой несчастный и сумрачный взгляд, что тут же перестал ворчать. Что происходит с мальчиком?..— Ты получаешь что-нибудь из Мулен Вьё? — отважился я спросить.
Он хмуро кивнул.
— Получил записочку от Клоди, вашей «крестницы». Так, ерунда какая-то... Про всякие там встречи, разговоры. Ей, видно, так хорошо, что о Париже она и думать забыла! Веселится вовсю!
Он хмыкнул презрительно. Но что-то более серьезное почудилось мне в его словах.
34. ДИДЬЕ ПЕРЕД СОВЕТОМ СТАРЕЙШИН
— Ну, что будем делать, ребята?
Брижит оглядела старейшин. Лица мальчиков и девочек в это утро были замкнуты, и вообще стояла необычная тишина. Заседание совета происходило сейчас же после первого завтрака в столовой, где дежурные уже успели убрать тарелки и вытереть мокрыми губками клеенки на столах. В окно была видна деревенская улица, по которой на красном высоком тракторе катил хлебнувший с утра Финэ.
Снег толстыми подушками лежал на крышах и каменных изгородях. Изредка проглядывало солнце, и тогда легкомысленные солнечные зайчики начинали бегать по столовой, не зная, что тут происходит. Напротив в доме была открыта форточка, которая от ветра то распахивалась, то прикрывалась.
Дидье, растрепанный, несчастно-сутулый, прятал заплаканные глаза и старался смотреть только на этих зайчиков. На ребят он смотреть избегал — они казались ему беспощадными. Ведь и он и все остальные слышали, что сказала Мать:
— Я поручаю это вам. Как совет решит, так и будет.
Хуже некуда! Дидье был уверен: от ребят не жди пощады. Такого ЧП не было, кажется, с самого основания республики.
— Пускай расскажет, как все было. С самого начала,— сказал Пьер.—Мы должны его выслушать. (Пьер тоже был здесь — специально приехал, вызванный Жюльенами, как непременный член совета.)
— Понял, Дидье? Совет хочет знать всю правду, — повторила Брижит, как будто переводя иностранцу.
В глазах Дидье мелькнуло злое выражение.
— Что я, один, что ли, здесь такой? — заговорил он вызывающе.—Есть и похуже меня. Есть такие, по которым тюрьма плачет. Вот, полюбуйтесь на нее, на вашу любимицу парижанку! Сидит здесь и судит, видите ли, меня... Меня, который ничего не украл, ничего не сделал такого, детей не похищал, в газетах обо мне тоже не писали. Ее небось вы не заставляли выкладывать перед всеми, как она эту девчонку в Париже украла... А ко мне привязались...— Дидье начал всхлипывать.
Брижит возмутилась:
— Вот ты какой, оказывается! Вместо того чтобы повиниться, других припутываешь! Хорош мальчик! Да ты знаешь, Клоди отвечала перед настоящий судом, и не нам ее снова судить. К тому же это не она была виновата. А с тобой другой разговор...
— Я знаю, вы рады меня сожрать! — выкрикнул сквозь слёзы Дидье.— А я... а мне...
Клоди встала со своего стула, побледнев.
— Я могу рассказать ребятам, что было со мной в Париже,— сказала она с видимым усилием.— Если Дидье считает...
Вскочил Пьер. От волнения его шрамы покраснели и стали еще страшнее.
— Ничего он не считает!—выкрикнул он.— Дидье просто тянет резину вместо того, чтобы честно все рассказать. А про Клоди мы и так всё знаем. Читали газеты, давно всё переварили. И ты, Дидье, не виляй, выкладывай, а то мы все равно до всего сами докопаемся... Слышишь?
