Мастер Мартин-бочар и его подмастерья - Гофман Эрнст Теодор Амадей (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Марта встала и, уходя, погрозила Розе пальцем.
- Ну что ж, Роза, - сказала она, - значит, Рейнхольд твой избранник! Вот уж никак не ожидала, не догадывалась!
- Прошу вас, - ответила Роза, провожая ее до дверей, - прошу вас, милая Марта, ничего не ожидайте, ни о чем не догадывайтесь, а пусть все это решает будущее! Что бы оно ни принесло, это будет веление божье, которому всякий должен кротко и смиренно повиноваться.
Между тем в мастерской мастера Мартина царило большое оживление. Чтобы успеть исполнить все заказы, хозяин взял еще нескольких работников и учеников, и теперь там раздавался такой стук и гром, что далеко было слышно. Рейнхольд размерил большую бочку, которую делали для епископа Бамбергского, и так удачно вместе с Фридрихом и Конрадом сколотил ее, что у мастера Мартина сердце радовалось, и он несколько раз воскликнул: "Вот это работа, вот это будет бочечка, какой у меня еще не было, если не считать моей сорокаведерной!" Все три подмастерья стояли и набивали обручи на прилаженные доски, так что стук колотушек наполнял всю мастерскую. Старик - отец Валентина - усердно строгал скобелем доски, Марта, с двумя мальчиками на коленях, сидела позади Конрада, а остальные мальчишки с шумом и криком резвились, играя обручами и гоняясь друг за другом. Веселая была суматоха, так что никто не заметил старого господина Иоганна Хольцшуэра, когда тот зашел в мастерскую.
Мастер Мартин встал к нему навстречу и учтиво спросил, что ему угодно.
- Да вот, - ответил Хольцшуэр, - захотелось мне повидать моего милого Фридриха, который так примерно тут работает. А потом, дорогой мастер Мартин, нужна для моего погреба хорошая бочка, которую я и хотел вам заказать. Да смотрите-ка, вон стоит как раз такая бочка, как мне нужно. Уступите мне ее, скажите только цену.
Рейнхольд, который, устав от работы, отдыхал несколько минут, а теперь опять собирался подняться на помост, услышал слова Хольцшуэра и, повернув к нему голову, сказал:
- Ну, дорогой господин Хольцшуэр, о нашей бочечке вы лучше и не думайте, ее мы делаем для высокопочтенного господина епископа Бамбергского!
Мастер Мартин, заложив руки за спину, выставив левую ногу вперед, откинув голову, поглядел, прищурившись, на бочку и гордо сказал:
- Дорогой господин Хольцшуэр, уже по этому превосходному дереву, по тщательности отделки вы могли бы заметить, что такой образцовой вещи место только в княжеском погребе. Верно сказал мой подмастерье Рейнхольд: вы об этой бочке лучше и не думайте; вот когда соберут виноград, я вам сделаю хорошую простенькую бочечку, под стать вашему погребу.
Старик Хольцшуэр, которого рассердило высокомерие мастера Мартина, возразил, что червонцы его стоят ровно столько же, сколько и епископские, и что он за свои деньги, которые платит чистоганом, и в другом месте сможет достать хорошую вещь. Мастер Мартин, охваченный гневом, с трудом сдерживался, не смея оскорбить старого, почитаемого и магистратом и всеми горожанами господина Хольцшуэра. Но в эту минуту Конрад стал сильнее ударять колотушкой, так что все задрожало и затрещало. Тут мастер Мартин дал волю своему гневу и громко закричал:
- Конрад, болван, что это ты колотишь, будто ничего не видишь? Бочку хочешь мне разбить?
- Ого! - воскликнул Конрад, оглянувшись на хозяина и окинув его дерзким взором. - Ого! А почему бы и нет, горе ты мастер!
И с этими словами он с такой страшной силой ударил по бочке, что самый крепкий обруч задребезжал, лопнул и сшиб Рейнхольда с узкого помоста, а по глухому звону слышно было, что треснула и еще одна доска. Вне себя от гнева и ярости мастер Мартин подбежал, вырвал у Валентина доску, которую тот строгал, и, громко закричав: "Пес проклятый!" - сильно ударил Конрада по спине. Конрад, почувствовав удар, быстро обернулся и несколько мгновений стоял неподвижно, как будто ничего не соображая, но потом глаза его засверкали дикой яростью, он заскрежетал зубами, проревел: "Драться?!" - и одним прыжком соскочил с помоста, быстро схватил лежавший на полу скобель и нанес хозяину такой удар, который, наверно, раскроил бы ему голову, если бы Фридрих не оттащил Мартина в сторону, так что скобель задел только руку; из раны тотчас же хлынула кровь. Мартин, толстый и беспомощный, потерял равновесие и, задев верстак, за которым работал ученик, повалился наземь. Все теперь бросились на рассвирепевшего Конрада, который, размахивая окровавленным скобелем, страшным голосом завопил или, скорее, заревел: "В преисподнюю его! В преисподнюю!" С исполинскою силою оттолкнул он всех, размахнулся для второго удара и, уж без сомнения, прикончил бы бедного хозяина, который, лежа на земле, стонал и задыхался, как вдруг, смертельно бледная от испуга, в мастерскую вбежала Роза. Конрад, едва увидел ее, остановился с высоко поднятым скобелем, будто окаменел - превратился в статую. Потом он отбросил скобель, всплеснул руками, скрестил их на груди и, воскликнув голосом, который каждому проник прямо в душу: "О боже праведный, что я наделал!" - выбежал из мастерской. Никто не подумал преследовать его.
Теперь с превеликим трудом подняли бедного мастера Мартина, однако оказалось, что скобель попал только в мякоть руки и что рана вовсе не опасна. Старика Хольцшуэра, которого мастер Мартин в своем падении увлек за собой, теперь тоже вытащили из-под стружек и, сколько можно было, успокоили детей Марты, которые не переставая кричали и плакали о добром дяде Мартине. А тот был совсем ошеломлен и говорил, что только бы чертов подмастерье не погубил его прекрасную бочку, а рана его не так и беспокоит.
Для стариков добыли носилки - ведь и Хольцшуэр порядочно ушибся при падении. Он ругал ремесло, для которого требуются такие смертоносные орудия, и заклинал Фридриха снова обратиться - и чем скорее, тем лучше - к прекрасному литейному делу, к благородным металлам.
Когда уже глубокий сумрак окутал небо, Фридрих и Рейнхольд, которого сильно ударило обручем и который чувствовал себя теперь совершенно раздавленным, оба расстроенные, побрели домой в город. И вдруг позади какой-то изгороди они услышали тихие стоны и вздохи. Они остановились, а с земли поднялся какой-то высокий человек, в котором они тотчас же узнали Конрада, и оба они в страхе отпрянули от него.
- Ах, милые товарищи, - жалобно воскликнул Конрад, - да не пугайтесь вы меня! Вы меня считаете лютым зверем, дьяволом... Ах, я, право, не таков, право, не таков... Я не мог иначе: я же должен был убить этого хозяина, толстяка этого, я должен был бы пойти теперь вместе с вами и сделать еще раз то же самое - лишь бы удалось!.. Но нет, нет... всему конец, вы больше не увидите меня!.. Поклонитесь милой Розе, которую я люблю больше всего на свете!.. Скажите ей, что я всю жизнь на груди буду носить ее букет, что он будет моим украшением, когда... но, быть может, она еще услышит обо мне. Прощайте, прощайте, милые, добрые мои товарищи! - И с этими словами Конрад, которого невозможно было удержать, понесся по полю.
Рейнхольд сказал:
- Что-то странное творится с этим юношей; его поступок мы не можем судить и оценивать обыкновенной меркой. Со временем, быть может, и откроется тайна, которая тяготит его сердце.
РЕЙНХОЛЬД ПОКИДАЕТ
ДОМ МАСТЕРА МАРТИНА
Насколько весело бывало прежде в мастерской мастера Мартина, настолько уныло стало в ней теперь. Рейнхольд, не в состоянии работать, сидел в своей комнате, Мартин, с перевязкой на раненой руке, все время вспоминал проклятый случай и ругал злого работника, взявшегося невесть откуда. Роза и даже Марта со своими мальчиками избегали места страшного происшествия; Фридрих один ревностно продолжал трудиться над большой бочкой, и в мастерской глухо, точно удары дровосека зимой в лесу, звучали удары его колотушки.
Скоро глубокая грусть наполнила душу Фридриха, ибо теперь он как будто ясно увидел то, чего давно уже боялся. У него уже не было сомнений в том, что Роза любит Рейнхольда. Мало того, что все знаки внимания, все ее нежные слова уже и раньше относились только к Рейнхольду, теперь, когда Рейнхольд не мог приходить в мастерскую, было совершенно ясно, что Роза тоже не думает выходить и предпочитает сидеть дома, верно, для того, чтобы ухаживать за возлюбленным. В воскресенье, когда все весело устремились на улицу, когда мастер Мартин, почти оправившийся от своей раны, пригласил Фридриха идти вместе с ним и Розою на городской луг, он, отказавшись от приглашения, совершенно убитый скорбью и мучительной тоской любви, один убежал из города к той деревне, на тот холм, где впервые встретился с Рейнхольдом. Он бросился в пестревшую цветами высокую траву, а когда подумал о том, что прекрасная звезда надежды, светившая ему в продолжение всего его пути на родину, теперь, уже у цели, исчезла за черной пеленой, что все его попытки напоминают безотрадные усилия мечтателя, чьи тоскующие руки тянутся к пустому миражу, то слезы хлынули у него из глаз на цветы, наклонявшие свои головки, и они словно сочувствовали жестокому страданию юноши. Фридрих и сам не знал, как это случилось, что глубокие вздохи, вырывавшиеся из его стесненной груди, воплотились в слова, в звуки. Он запел такую песню:
