Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек - Усачева Елена Александровна
– Скорее всего, Лилия Игнатьевна.
– Вот. Вот и правильно. Сегодня на педсовете Ирина Яковлевна очень хвалила тебя. – Ирина Яковлевна – наша биологичка. – В наш университет или в другой город наметилась?
– Я еще не решила.
В этот момент на крыльцо запрыгнул Кимка Зимин. Говорю «запрыгнул», потому что у него такие длинные ноги, что он так запросто может: прямо с земли – на крыльцо.
Я поскорее от него отвернулась.
– Аким, ты чего не здороваешься? – спросила классная Лилия.
– Да мы же с вами виделись утром, Лилия Игнатьевна. И «до свидания» я вам не говорил. Но я могу еще раз сказать: «Здравствуйте, Лилия Игнатьевна! Здравствуйте. Здравствуйте».
– Ну-ну, хватит, не паясничай.
– Да нет, я просто на всякий случай, за три дня вперед поздоровался. А то вдруг я с вами завтра не встречусь? Здравствуйте, Лилия Игнатьевна!
– Кима! Ты будешь когда-нибудь серьезнее?
– Лилия Игнатьевна, я уже вообще весь такой серьезный. Даже серьезней, чем Дымова!
Мы попрощались с учительницей и стали подниматься на третий этаж в наш класс. Я – по одной лестнице, он – по другой, но потом лестницы соединялись в одну.
– О, Дымова! Привет! Давно не виделись! Ты откуда упала? – засмеялся Зимин, когда мы встретились в начале общей лестницы.
Я не ответила и постаралась пробежать вверх впереди него.
– Давай я рюкзак твой понесу, – вдруг попросил он сзади.
Я чуть с лестницы не рухнула от удивления.
– Он легкий, спасибо, не надо.
Скорей, скорей наверх! Он и не думает отставать. Наступает прямо на пятки:
– Давай я легкий понесу.
– Не надо.
Я несла рюкзак на одном плече. Зимин схватился за лямку, но я рванула рюкзак и прижала его к груди, как Елисейку.Я хорошо помнила, что Зимин видел всю нашу божественную комедию в деревне, и мне совсем не нужно было топать с ним рядом. Вдруг он что-нибудь спросит? Я тогда от стыда сквозь землю провалюсь, и меня накроет обломками этой лестницы.Скоро последний звонок. Первый экзамен. Стра-ашно. Кроме русского и математики, которые сдают все, я выбрала обществознание и биологию. Буду поступать на биологический в универ. Родители выбор одобрили. Мама сказала, что на даче я смогу проводить всякие биологические опыты. Это еще как сказать… опыты! Я не огородом хочу заниматься, а птицами, выберу своей специальностью орнитологию. И тогда моими подопечными будут все птицы, ворона Галя в том числе. Буду считать ее перышки. И тогда никуда не денешься, придется соглашаться, что северные соловьи называются варакушами.
Я зашла в класс, а Зимин остановился поговорить с парнем из 11-го «А». И когда он зашел в класс, то сразу нашел меня взглядом. Я отвернулась к окну. Он сейчас всякий раз так: заходит и – на меня, как будто я его примагничиваю. Странно это. Странно и… приятно. Вот ведь, ничего особенного в этом парне нет, а все равно. Смотрит он на меня, и мне любо. Как будто рядом со мной листья березовые шелестят…
И вот, когда все уже расселись по местам и в класс вошла литераторша, я оторвала взгляд от окна и увидела перед собой открытку.
– Это тебе Кимка подложил, – сказала, смеясь глазами, Наташа.
Я бы и без подсказки догадалась.
Больше некому потому что. Никому я больше не интересна. Я и ему, конечно, не интересна, но, раз он поглядывает на меня, значит, он.
Меня бросило в жар. Что еще за открытка?
Открытка была такая же странная, как его взгляды. Как его имя.
Желтая роза. Красивая желтая роза. Да разве могут быть розы некрасивыми? А на нее хлопьями валит снег. И дождь тоже. Снег и дождь, и все на розу.
«ЭТО ТЫ» – было написано на обороте.
Вот как? Со смыслом, да? На розу рушится снег и дождь? Ну, дождь – это нормально для цветка. Это хорошо. Но снежные хлопья? Ведь роза от снега замерзнет. Она в снег мучается. Как я? Разве я мучаюсь? Что он имеет в виду? Ту прекрасную деревенскую картину, когда меня вели за ухо, как трехлетнюю соплячку?
Нет, зачем открытка? Он меня пожалел? Я – роза под снегом? Или это случайная открытка? И Зимин случайно положил перед моим носом? Или же я просто – роза? То есть красивый цветок?
Пусть не врет. Я не обольщаюсь. Я не роза.
На перерыве, когда он проходил мимо моего стола, я окликнула:
– Зимин! Эй!
Он оглянулся. Улыбнулся. Он такой – у него всегда наготове улыбка.
– Возьми, – я протянула ему открытку. – Мне не нужно.
– Ладно.
Кимка пожал плечами, выхватил открытку из моих рук, подошел к урне в углу класса и кинул туда.
А мне-то что? Пусть.
Папуасу, сующему нос во все бочки и урны, стало любопытно.
Достал открытку, перевернул обратной стороной.
– Так-так-так, – протараторил он. – Посмотрим, что за послание. «Это ты». Ха! Это кто – «ты», Зимушка? – спросил Папуас. И обратился к классу: – Народ, кто у нас желтая роза? – Крикнул по-командирски: – От-зо-вись!
– Дай сюда! – Аким хотел выхватить открытку, но Папуас спрятал ее за спину.
Они немножко помутузили друг друга, борясь за открытку, Кимка все же отнял ее у Кольки, посмотрел на надпись, как будто он сам ее впервые видел, и распахнул объятья перед Папуасом:
– Папуасик, это же ты! Ты же вылитая желтая роза! Ты посмотри на себя!
Папуас как раз был сегодня в желтой футболке. Все стали смеяться.
– А ну вас, – бросил Папуас и сбежал от смеющихся одноклассников в коридор.
А Зимин подошел к Колькиной парте и положил на нее открытку надписью вверх: «Это ты».
Колька вернулся в класс, увидел открытку и аж в лице перекосился. Уже и не рад был, что подобрал в урне этот цветочек.
Я тоже посмеялась и уже сама поверила, что я ни при чем, что открытка и вправду была для Папуаса. А когда шла домой и вспоминала, как она очутилась перед моим носом: не было – и вот есть, так радостно стало на душе, что я запела: «Я роза под снегом, роза под снегом, тра-ля-ля-ля», схватила с земли какую-то ветку и подбросила ее в небо.
Дома, когда я в сто первый раз перелистывала учебник биологии, залопотал мобильник. Эсэмэска прилетела! Номер незнакомый. И что пишет этот незнакомец, что ему от меня надо?
И все-таки ты – роза под снегом.
Понятно, кто автор.
Я стала как ненормальная улыбаться. Бросила учебник в сторону и закружилась по комнате.
Я ничего не ответила Кимке, но его номер забила в память телефончика. Так, на всякий случай.Наташка, ты дала ему мой номер? Спасибо!Мне вообще никто не пишет эсэмэсок. Иногда Наташа. А назавтра в семь ровно будильник на телефоне запел, и эсэмэска пришла, будильник ее краткое лопотанье забил.
Вставай, вставай…
И больше не ложись…
Вот и все, что я прочла на дисплее. Смешной этот Зимин. Как будто я без него не встану. «Больше не ложись». Вот в этом он прав на все сто. Иногда ляжешь на пять минуток буквально и – проспишь первый урок.
Я уже легла вечером, снова эсэмэска:
Ложись, ложись
И больше не вставай…
Спасибо, родной. Все-таки встану утречком, не взыщи….
Я эту эсэмэску стерла. Глупая. Тоже, руководитель жизни. Взяла Буку в постель, посмотрела перед сном еще раз сайт «егэшки» по русскому. Страх, ужас, кошмар – до него осталось пять дней! Главное – не забыть черные чернила. Черные чернила в черной комнате ставит черная рука в черной перчатке… жуть, просто совсем запугали этой ручкой с черной пастой.– Не забудьте, не забудьте, не забудьте! Только черная, черная, черная!!!Не экзаменом единым люди живут.
Еще они живут выпускным. До него – ровно месяц.
Вчера на стенде с расписаниями уроков появилось объявление, написанное от руки:
«Кто хочет научиться танцевать вальс – записывайтесь у Алены Самойловой в 11-й «Б» после шестого урока».
Кто хочет – это я. Я очень-очень «хочет»! Потому что я умею танцевать только медляки. Их каждый танцует, если медведь на ухе не потоптался. А вот вальс… Вальс! Это моя мечта вообще. Мне негде было научиться вальс танцевать. И после уроков, как было сказано в объявлении, я побежала записываться по указанному адресу: на третий этаж, в противоположное крыло от нашего класса – к 11-му «Б». Алена Самойлова устроила запись в рекреации на подоконнике, потому что их класс был уже кем-то занят. У нас в школе не хватает помещений, стоит освободиться какому-то классу, как на него тут же находятся захватчики.
