Я качаю свою детку - Фарджон Элеонор (Элинор) (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Фарджон Элинор

Я качаю свою детку

Элинор Фарджон

Я качаю свою детку

Кризельда Кёфью жила со своей прабабушкой в самом последнем доме по Переулку. Ей было десять, Прабабушке - сто десять лет, но если вам показалось, что между ними огромная разница, вы не правы. Будь прабабушка в два, или в три, или в четыре раза старше Гризельды, тогда разница была бы громадной, ведь в двадцать, или в тридцать, или в сорок вы почувствуете себя, конечно, по-другому, чем в десять. А сто - хорошее, круглое число, которое все возвращает "на круги своя". Поэтому в свои десять Гризельда как раз поравнялась с прабабушкиными десятью - Прабабушка Кёфью была на сто лет впереди и в то же время недалеко от нее ушла.

Прабабушка любила все, что любила Гризельда. Она не притворялась, как притворяются стареющие люди, что любит то же самое, что любит и Гризельда она действительно любила.

Когда Гризелъда нанизывала на нитку цветные бусинки, Прабабушка Кёфъю любила их складывать в кучки, сортируя бусинки по цвету и размеру, и подавать их Гризельде, когда та протягивала руку.

Когда Гризельда укладывала спать свою куклу, Прабабушка Кёфью любила расстегивать ей пуговички на платье и разговаривать шепотом с Гризельдой, пока Арабелла не засыпала. А когда Арабелла не слушалась и не хотела спать, прабабушка любила напевать "баю, баю, бай" и качать непослушную куклу у себя на руках, пока она не успокоится и не заснет. А больше всего, когда Гризельда пекла пирожки, прабабушка любила толочь орешки и перебирать смородину, а что касается самих пирожков, она их просто обожала, и если Гризельда делала семь, то прабабушка всегда съедала четыре.

Прабабушка Кёфью оставалась при шести своих зубах и при всех своих дарах чувств. Она могла слышать и видеть, различать запах и вкус, говорить и переживать, и держать в памяти. Она могла и терять из памяти. Например, она теряла из памяти то, что случилось на прошлой неделе, и держала в памяти то, что приключилось сто лет назад. Она не особенно могла ходить, поэтому в сносную погоду Гризельда усаживала ее под раскрытым окном, смотревшим в Переулок и на весь белый свет, а в хорошую погоду она усаживала прабабушку в саду, где гудели пчелы. Летом прабабушка любила сидеть у кустов черной смородины или около малины, но больше всего она любила сидеть среди стручков зеленого горошка.

Она говорила, что будет грозить пальцем скворцам, если они прилетят воровать ягоды. Но когда Гризельда приходила забрать прабабушку в дом, она каждый раз находила голые веточки там, где раньше были ягоды черной смородины, или белые головки без розовых шапочек на кустах малины, или дюжины пустых стручков на гороховых плетях везде, куда можно было дотянуться рукой. Видя, что Гризельда все это приметила, Прабабушка Кёфью качала своей старенькой головой и говорила: "Ох, уж эти скворцы, я уснула, наверное, не больше, чем на минутку, и на тебе, все поклевали!"

Гризельда делала вид, будто не замечает, что кончики пальцев у прабабушки запачканы ярко-красным или что под ее растрескавшимися ногтями зеленые крапинки.

А осенью Прабабушка Кёфью любила сидеть под орешиной, и тогда вся земля вокруг нее была усыпана зелеными скорлупками. Заслышав шаги внучки, она принималась ворчать, уставившись на скорлупки: "Ох, уж эти мне белки, эти мне белки". Гризельда ничего не говорила прабабушке до вечера. А перед сном ее предупреждала:

- Сейчас я дам тебе лекарства, бабуля.

- Не хочу никакого лекарства, Гриззи, - говорила бабушка.

- Хочешь-хочешь, бабуля.

- Я не люблю лекарство. Оно такое горькое.

- Оно тебе полезно, - говорила Гризельда, доставая бутылочку.

- Не буду никакое лекарство, говорю же тебе.

- Если ты не выпьешь, у тебя заболит ночью живот.

- Не заболит, Гриззи.

- Заболит, вот увидишь.

- Почему ты так думаешь?

- Я просто знаю. И у белок заболит, если им не дадут лекарства.

- Ну, ладно, - соглашалась Прабабушка Кёфью.

Но когда Гризельда подносила ей ложку ко рту, она мотала головой и кричала:

- Нет, нет, не буду! Пусть Белла тоже выпьет.

- Хорошо, бабуля, - говорила Гризельда, - ты увидишь, как хорошо пьет лекарство Белла, - и Гризельда подносила склянку к фарфоровому личику куклы. Будь такой же умницей, как Белла.

- Не буду! Не буду!

- Ну, давай, давай же!

- А если я выпью, ты мне дашь конфетку?

- Дам.

- А две конфетки дашь?

- Дам.

- А расскажешь мне сказку?

- Расскажу.

- А споешь мне песенку?

- Спою, бабуля, ну, давай же, давай выпьем.

Когда, наконец, Прабабушка Кёфью выпивает горькое лекарство и делает смешную гримасу, как будто она сейчас заплачет, Гризельда быстро засовывает ей в рот конфетку, и ее гримаса превращается в улыбку, а старенькие глазки жадно блестят при виде второй конфетки. А когда она устраивается в кроватке, и пестрое лоскутное одеяло уютно подоткнуто со всех сторон, Прабабушка Кёфью говорит:

- Какую сказку ты мне расскажешь сегодня, Гриззи?

- Я расскажу тебе сказку про великаншу, бабуля, - говорит Гризельда.

- Про великаншу, у которой было три головы?

- Да, про эту самую.

- И она жила в медном замке?

- Да, эта самая.

- Мне нравится эта самая, - говорит Прабабушка Кёфью, кивая своей старенькой головой, и ее глаза горят от радостного ожидания. - Теперь рассказывай, да только смотри, ничего не пропускай, - говорит прабабушка.

Гризельда садится у кровати, берет маленькую худенькую ручку прабабушки, гладит ее под одеялом и начинает: "...Однажды жила-была Великанша, и у нее было три головы, и она жила в Медном Замке".

- Ах! - вздыхает Прабабушка Кёфью.

Наступает молчание, потом она спрашивает:

- Ты уже все рассказала, Гриззи?

- Все, бабуля.

- Все-все?!

- Все-все.

- И ничего не пропустила?

- Ни одного словечка.

- Мне очень нравится эта сказка, - говорит прабабушка. - А теперь спой мне, и я усну, - просит она.

Тогда Гризельда поет песенку, которую Прабабушка Кёфью пела своему сыну и сыну своего сына (который был Гризельде отцом). А ее собственная прабабушка, которая пела эту песенку ей, когда она была совсем маленькой девочкой, услышала ее из уст своей прабабушки, для которой эту песенку написали.

Баю, баю, бай,

Я качаю свою детку,

Я качаю свою детку,

Баю, баю, бай.

Вот какая это была песенка, которая досталась Гризельде от ее прабабушки, которой она досталась от ее прабабушки, которая и была деткой в песенке. Гризельда пела ее снова и снова и гладила прабабушкину ручку под одеялом. Время от времени она останавливалась и прислушивалась к прабабушкиному дыханию, но прабабушка тут же открывала один блестящий глазок и говорила:

- Не уходи, Гриззи, и не бросай меня, я еще не сплю.

И Гризельда опять принималась петь:

Баю, баю, бай,

Я качаю свою детку,

Я качаю свою детку,

Баю, баю, бай.

Останавливалась. Прислушивалась. Баю, баю, бай!

Очень-очень тихо Гризельда вытаскивала свою ручонку из-под одеяла. Прабабушка крепко спала и дышала во сне, как ребенок.

Теперь вы видите, как недалеко ушли друг от друга сто десять лет и десять лет.

Все это происходило в 1879 году, когда маленькие девочки в десять лет платили два пенса в неделю, чтобы ходить в школу, а старенькие бабушки, которым было сто десять лет, не получали пенсии. Вы, наверное, удивитесь, на что же жили Гризельда и Прабабушка Кёфью? Если все взять целиком, можно сказать, что они жили на доброту. Аренда их домика стоила один шиллинг в неделю, конечно, это было недорого, но ведь и шиллинг надо было откуда-то взять. Потом нужно было платить два пенса за школу. Домик принадлежал мистеру Гринтопу, сквайру, и когда папа Гризельды умер и Гризельда с прабабушкой остались одни без кормильца, все говорили: