О смелых и отважных. Повести - Млодик Аркадий Маркович (читаем книги TXT) 📗
— И поговорю! — не испугался Цыган. — Довёл слона!… Тебя бы самого на цепь посадить надо! И чтобы она тёрла тебе ноги днём и ночью!
Человек в ермолке схватил палку с крючком и колючкой на конце — с этой палкой он выводил Оло на манеж — и замахнулся на мальчишку. Но слон так свирепо махнул головой, что дрессировщик отскочил.
Цыган, как с горки, съехал вниз по слоновьему хоботу и с достоинством сказал хозяину:
— Нужно будет — позовёшь. Меня в трактире найти можно.
Он ушёл, а Оло долго трубил — звал своего маленького друга.
С какой бы радостью вернулся мальчишка в цирк и остался бы в нем навсегда! Надоели ему грязные тарелки и пьяные голоса. Опротивел запах трактира. Но Цыган знал: если будет нужно, он не уйдёт из трактира до самой старости, до смерти.
Задумавшись, он шёл посередине улицы и не услышал приближающегося цокота лошадиных копыт.
— Посторонись! — крикнул Карпыч.
Цыган отскочил к забору и пропустил коляску. Платайс поднял руку в лайковой перчатке и погрозил ему пальцем. «Не ушёл! — подумал Платайс. — Наверно, и Мика с беспризорниками ещё в Чите…»
— Ему никак нельзя, — тихо, не оборачиваясь к седоку, сказал Карпыч, продолжая начатый до встречи с Цыганом разговор. — Он — телеграф твой! Сгинет по дурному случаю — и конец, однако! До партизан без него не достучишься! Ни ты, ни я ходов к ним не имеем… С этой бухалкой мне в самый раз идти будет! Только б она не трахнула безвременно, окаянная!…
Карпыч насторожённо взглянул под ноги — на пол коляски. Там, с обратной стороны, между колёс была прикреплена проволокой к днищу коляски самодельная мина с часовым механизмом. Её по просьбе Платайса смастерил партизанский умелец, славившийся на все Забайкалье. Лапотник, передав донесение, составленное по документам, добытым беспризорниками, взамен получил эту мину и привёз в Читу. Через Карпыча он сообщил также, что партизаны одобрили предложенный Платайсом план неожиданного захвата станции Ага. Оставалось теперь согласовать срок с командованием Амурского фронта.
Платайс предполагал, что, получив последние чрезвычайно важные сведения, командование ускорит подготовку общего наступления на читинскую «пробку». Поэтому и сам он должен поторопиться. Надо было побывать и на станции Ага. И здесь, в Чите, предстояло организовать взрыв склада с боеприпасами. Для этого и предназначалась мина с часовым механизмом. Но кто подложит её? Об этом и толковал Карпыч. Он считал, что Лапотника надо поберечь, потому что через него была налажена связь с партизанами.
— Моё это дело — и не спорь! — сказал он Платайсу и повторил: — Только не сыграла б она, однако, прохвостка!… Коня жалко!
— Подумаем, Карпыч, подумаем, — ответил Платайс. — А мины не бойся. Езди спокойно по любым колдобинам — не сработает. Лучшего места не найти: и под рукой всегда, и никто не догадается.
Карпыч остановил коня у дома контрразведки.
— Приехали, господин Митряев!
Платайс заезжал сюда чуть ли не каждый день, как и положено отцу, потерявшему дочь. Но подполковник Свиридов не принимал его. Выходил вежливый адъютант и произносил одну из двух заученных фраз: либо подполковник в отъезде, либо подполковник просит извинить — он очень занят.
И на этот раз Свиридов не принял Платайса.
НОВАЯ БЕДА
Трясогузка бойко торговал свечками. Было воскресенье. Народу пришло в церковь много. Он уже знал в лицо почти всех богомольцев и мог отгадать, кто и какую свечу купит. Эта старуха в чёрном платке возьмёт самую тоненькую — грошовую. Если судить по свечке, слабо она верит в бога. А вот этому солдату потолще приготовить надо. Он не пожалеет гривенника. Только не поможет! Всем семеновцам крышка будет!
Пришёл и трактирщик, у которого работал Цыган. Давай, давай полтину — не жалей! Трясогузка отобрал большущую витую свечу. Покупай, пока деньги водятся! Скоро ликвид-нем твоё заведение в пользу народа!
А зачем это Нинка вдруг заявилась?
Последнее время дочка священника сторонилась Трясогузки. Увидит его — и убежит. А в первые дни отбоя от неё не было: куда Трясогузка, туда и она. Даже церковь подметать помогала.
Нина подошла к стойке, за которой хозяйничал Трясогузка, и как-то странно потупилась, замялась.
— Батя подослал? — ехидно прищурился мальчишка. — Деньги проверяешь?
— Дурачок ты! — робко произнесла девочка, сунула ему какую-то бумажку и убежала.
Трясогузка прочитал: «Ты мне очень-очень нравишься! Только никому не говори!» Он сердито засопел, скомкал в кулаке записку, но потом разгладил её, положил во внутренний карман и забыл про свою торговлю.
— Заснул? — спросил у него Лапотник.
Он через день заходил в церковь, чтобы узнать, нет ли чего от Платайса.
Трясогузка торопливо протянул Лапотнику две свечи. Если бы он дал одну, это означало бы, что никаких поручений пока нет. Свеча потолще была с «начинкой», предназначенной для отправки на партизанский телеграф. Платайс передавал кое-какие новые данные и просил командование фронтом как можно скорее сообщить точное время начала наступления, чтобы приурочить к этому дню захват станции Ага.
Толстую свечу Лапотник засунул под зипун, а с тонкой подошёл к иконе, зажёг и вставил в многоместный подсвечник, в котором уже горело штук десять разнокалиберных свечек. В это время сзади громыхнула об пол медная тарелка, в которую Трясогузка клал деньги. Зазвенела покатившаяся во все стороны мелочь.
Обернулись молившиеся в церкви люди. Священник замер на секунду с приподнятой рукой, качнул головой, глядя на Трясогузку, собиравшего рассыпавшуюся мелочь. И только Лапотник знал, что тарелка упала не случайно.
Он перекрестился несколько раз, подошёл к другой иконе, вынул из-за пазухи толстую свечу, зажёг и поставил перед плоским, бестелесным и холодным ликом святого. Можно было дождаться конца службы, но Лапотник понимал: если за ним пришли, то и они дождутся, не уйдут, не упустят. Он ещё раз перекрестился и, повернувшись к выходу, увидел в дверях офицера и двух солдат. Они, как и все, стояли с благочестивыми лицами, без фуражек. Но по их острым взглядам Лапотник понял, что Трясогузка недаром подал сигнал тревоги.
Не взглянув на мальчишку, он пошёл прямо на солдат. Они расступились.
— Сам идёшь? — насмешливо шепнул офицер.
— Ноги есть пока, — спокойно ответил Лапотник. — Иду.
Они вчетвером вышли из церкви…
— Здравствуй, борода, здравствуй! — приветливо встретил Лапотника подполковник Свиридов.
— Здравствую пока, ваше благородие.
— Почему пока? — возмутился Свиридов. — Будешь честным — будешь здравствовать и дальше.
— Чести сроду не занимал! — ответил Лапотник.
— Вот мы и посмотрим! — воскликнул подполковник. — Садись, борода!
Лапотник сел в кресло. Подполковник сидел за столом, а адъютант подошёл к Лапотнику, встал над ним и, скрестив на груди руки, спросил:
— Помойку у господина Митряева ты выгребал?
— Помойки не было, — покачал головой Лапотник и подумал: «Дознались-таки! Откуда?»
Но он не разгадал эту загадку. Да и Платайс потом так и не узнал, как свиридовская контрразведка напала на след.
— А что было? — спросил подполковник.
— Мусор был: щепа, опилки, сучья…
— Кто же тебя позвал?
— А ентот… управляющий митряевский.
Лапотник не сомневался: живым его отсюда не выпустят, и потому он решил умереть, но с пользой. Решил своими показаниями подтвердить «бегство» управляющего.
— Ну, ну, рассказывай! — поторопил его Свиридов. — Позвал, значит, и что дальше?
— Позвал и — сотенную…
Лапотник испуганно умолк — сделал вид, что сболтнул лишнее.
— Смелей! Смелей! — подбадривал его подполковник.
— А чего смелей? Позвал и заплатил!
— Сотенную? За воз мусора?
Оба офицера рассмеялись.
— По сто рублей за возик! Ты же миллионер! Зачем в лаптях ходишь? — подполковник постучал пальцем по столу. — Проговорился ты, борода! За что же он тебе сотенную сунул?
