Хроники Нарнии. Том 1 - Льюис Клайв Стейплз (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Им казалось, что они движутся очень много часов. Луна зашла, и теперь у путешественников появилось ощущение, что уже бесконечно долго они едут в могильном мраке. Потом настал момент, когда Шаста понял, что различает в темноте голову и шею Бри немножко отчетливее, чем раньше. Медленно, очень медленно вокруг них начала проявляться серая, плоская равнина. Она казалась совершенно безжизненной. Все выглядело так, будто они были в абсолютно мертвом мире. Шаста ужасно устал и вдобавок озяб, а во рту пересохло. Однообразно поскрипывала кожаная сбруя, позвякивали удила и постукивали копыта — не цок-цок-цок, как по твердой почве, а глухо — тум-тум-тум-тум — по сухому песку.
Наконец, после многих часов езды, где-то справа, на востоке, у самого горизонта обозначилась длинная бледно-серая полоска. Потом она покраснела. Наступало утро, но ни одна птица не приветствовала пением его приход. Шаста радовался всякий раз, когда надо было пройтись, потому что замерз еще сильнее, чем прежде.
Неожиданно показалось солнце, и все мгновенно преобразилось. Серый песок превратился в желтый и засверкал так, будто состоял из крохотной алмазной пыли. С левой стороны побежали огромные тени Бри и Шасты, Хвин и Аравис. Где-то далеко впереди вспыхнул в лучах солнца двойной пик горы Пир, и Шаста увидел, что за ночь они немного отклонились от нужного курса.
— Возьмите левее! — закричал он. — Левее!
Когда они оглянулись, самым приятным оказалось то, что Ташбаан стал очень маленьким и очень далеким. Гробницы совсем не виднелись — они слились с зубчатыми очертаниями города тисроков. От этого всем стало легче на душе.
Но ненадолго. Хотя Ташбаан казался далеким, но как долго они ни ехали, он упорно не желал отодвинуться хоть еще немножко. Шаста совсем перестал оглядываться, чтобы избавиться от этого кошмарного ощущения: сколько они ни двигаются, все равно стоят на месте.
Их начал раздражать солнечный свет. Песок сверкал так, что заболели глаза. Шаста знал, что их нельзя закрывать — надо лишь прищуриться и смотреть, не отрываясь, на гору Пир, чтобы вовремя крикнуть, если Лошади снова отклонятся от нужного направления. Потом наступила жара. В первый раз он почувствовал ее, когда соскочил с Коня в песок. В лицо ударил жар открытой печки. В следующий раз стало еще хуже. Но в третий, лишь прикоснувшись босыми ступнями к песку, он взвизгнул от боли и мгновенно поставил одну ногу в стремя, а другую перекинул через спину Бри — быстрее даже, чем делала это Аравис.
— Прости меня, Бри, — сказал он, запинаясь. — Я не могу. Я сжег ноги.
— Разумеется! — выдохнул Бри. — Я бы сам мог догадаться. Сиди. Не мучай себя.
— Тебе-то хорошо, — сказал Шаста, поглядев на Аравис, которая шла рядом с Хвин. — На тебе туфли.
Аравис ничего не ответила и лишь бросила на него надменный взгляд. Надеюсь, что она этого не хотела — престо так у нее получилось.
Потом Аравис снова вскочила в седло. Лошади пошли рысью. И снова — поскрипывание кожи, треньканье удил, запах разгоряченных лошадей, запах собственного распаренного тела, слепящий блеск, головная боль... И так — миля за милей, час за часом. Ташбаан по-прежнему не становился ни меньше, ни дальше, а горы впереди не приближались. Им казалось, что так было всегда и будет до конца их дней — скрип-скрип-скрип, дзинь-дзинь-дзинь, запах лошадиного пота, запах пота собственного.
Разумеется, они пытались обмануть себя и играли во всякого рода игры, чтобы заставить время идти чуточку быстрее или не замечать, как оно тянется. Изо всех сил они старались не думать о питье — ледяном шербете во дворцах Ташбаана, прозрачной родниковой воде, выбивающейся из-под земли с негромким бульканьем, холодном нежном молоке, в котором немного сливок — или пусть даже без сливок. Но, понимаете, чем сильнее стараешься не думать о таких вещах, тем больше о них думается.
И тут на ровной плоскости показалось возвышение — просто груда камней, торчащих из песка, пятьдесят ярдов в длину и футов тридцать в высоту. Она отбрасывала совсем мало тени, потому что солнце стояло уже высоко. Все они сбились на этом крохотном клочке тени, немного поели и попили воды. Нелегко лошадям с их губами пить из кожаных бурдюков, но Бри и Хвин все-таки ухитрились напиться. Вода стала очень теплая и почти не принесла облегчения. Лошади покрылись клочьями пены, шумно и тяжело дышали. Дети были очень бледны.
Отдыхали они совсем недолго, потом снова пустились в путь. Тот же звук, тот же самый запах, тот же блеск. Но вот справа от них на песке показались маленькие тени, потом начали потихоньку удлиняться, пока наконец не вытянулись чуть ли не до восточного горизонта. На западе солнце невыносимо медленно клонилось к земле. Оно стояло уже совсем низко. И слава богам, немилосердный блеск песка пропал, хотя жар, поднимавшийся вверх от песка, был таким же нестерпимым, как и прежде. Четыре пары глаз жадно высматривали хоть какой-нибудь признак долины, о которой говорил Ворон Желтолап. Но вокруг не было ничего, кроме ровного, как стол, песка. Вот уже и день миновал, и небо усеяли звезды, а копыта Коней так же глухо постукивали по песку. Дети то выпрямлялись, то сникали в седлах, несчастные от жары и усталости. Взошла луна, и только тогда Шаста странным, лающим голосом — потому что во рту у него все пересохло, — выкрикнул:
— Вон там! Смотрите!
На этот раз можно было не сомневаться — это то, что они искали. Впереди, чуть правее их курса, начался спуск, а по обе стороны от него виднелись два каменных бугорка. Лошади так устали, что не могли уже говорить, но взяли с места в галоп. Через несколько минут путники въехали в ущелье. Поначалу там им пришлось еще хуже, чем на открытой местности, потому что между раскаленными каменными стенами воздух оказался таким душным и спертым, что дышать было почти невозможно. Лунный свет туда почти не проникал. Но земля постоянно снижалась, а скалистые обрывы по сторонам становились все выше и круче, пока не превратились в почти отвесные утесы.
Потом им начала попадаться растительность — какие-то колючки, вроде кактусов, а потом грубая жесткая трава, которая колола и резала пальцы. Вскоре копыта Лошадей застучали по гальке. За каждым поворотом — а ущелье оказалось очень извилистым — они с жадностью смотрели вперед, выглядывая воду. Лошади шли теперь на пределе сил. Хвин тащилась позади Бри, часто оступаясь и с трудом дыша.
Они уже успели потерять всякую надежду, но набрели наконец на крохотную лужицу слякоти. Потом им встретилась совсем тоненькая струйка воды, пробивавшаяся сквозь траву, которая была и мягче, и пышнее той, что росла выше по ущелью. Вскоре струйка превратилась в ручеек, а ручеек — в речушку, на ее берегах появились густые кусты. Потом речушка стала рекой. И вот после многих разочарований (которые мы тут не будем описывать) задремавший Шаста вдруг почувствовал, что Бри остановился, а сам он оказался на земле. Перед ним шумел небольшой водопад, изливавшийся в широкую заводь. Обе Лошади уже вошли в воду, опустили головы и пили, пили, пили...
— О-о-ох! — воскликнул Шаста и вбежал прямо в заводь.
Вода доходила ему до колен. Он пригнул голову, подставив ее под водопад. Наверно, это было высшее наслаждение, которое он испытал в своей жизни.
Десять минут спустя все четверо (дети — мокрые с ног до головы) выбрались из воды и только тогда увидели, что их окружало. Луна стояла достаточно высоко и освещала всю долину. Берега реки заросли мягкой травой, а дальше с обеих сторон разрослись деревья и кусты, заполнявшие всю землю вплоть до подножия утесов. Среди этого темного подлеска наверняка росли какие-то удивительно цветущие кусты, потому что всю поляну наполнял прохладный, восхитительный запах. А из темных укромных уголков между деревьев лились звуки, каких Шаста никогда не слышал, — пели соловьи.
Все устали так, что не могли ни говорить, ни есть. Лошади, как были, нерасседланные, сразу легли на землю. То же самое сделали Шаста и Аравис.
Через десять минут осторожная Хвин сказала:
