Хронометр (Остров Святой Елены) - Крапивин Владислав Петрович (е книги .TXT) 📗
Ну, ничего, они с Султаном нигде не пропадут.
– А ну, Султан, где здесь кошка?!
Дом номер четырнадцать оказался большой, двухэтажный, с узорчатыми наличниками на высоких окнах второго этажа. А низ – кирпичный. Наверно, раньше жил в доме купец или фабрикант. Калитка открылась мягко, без капризов. Во дворе, у первого крыльца, Толик воткнул в сугроб лыжи.
– Султан, сидеть. Зря не гавкай, лыжи никому не давай.
Султан недовольно двинул ушами: и так знаю. Толик постучал в обитую войлоком дверь. Постучал уверенно: на фанерном почтовом ящике белела при свете месяца надпись:
КУРГАНОВ А. В.
Хозяин отпер дверь, не спрашивая, кто и зачем. Встал на пороге, касаясь головой верхнего карниза. В сенях, за спиной у него, горела яркая лампочка.
– Что угодно? – глуховато спросил Курганов.
– От Людмилы Трофимовны… – Толик протянул папку.
– О! – голос Курганова стал яснее и добрее. – Это удивительно и прекрасно. – Он взял папку. – Заходите, прошу вас.
Толик подумал, что заходить вроде бы ни к чему. Но вспомнил про деньги.
Они прошли через длинные морозные сени. Толик видел Курганова со спины. Тот был очень высокий, сутулый. В накинутом ватнике, в старых галифе, в громадных растоптанных валенках на тонких ногах. По дороге он зацепил коромысло на стене, оно с грохотом сорвалось с гвоздя. Толик бросился поднимать, но Курганов, не взглянув, сказал:
– Плюньте.
Они оказались в большой комнате – тоже с яркой голой лампочкой. И первое, что увидел Толик, – это громадная синяя карта. Со всеми частями света. Она занимала полстены. Под ней угадывалась высокая, видимо, заколоченная дверь.
– Проходите, – говорил Курганов, – раздевайтесь, вот вешалка… Ах, как прекрасно, что Людмила Трофимовна прислала… Но зачем такое беспокойство? Я бы сам завтра… Вы ее сын?
– Сын, – кивнул Толик. Ему впервые говорили “вы”, но он не удивлялся. Он знал, что люди, воспитанные по-старинному, всегда очень вежливы. Даже с детьми. Видимо, и Курганов такой. Может, и в самом деле ученый-географ? Специально поселился вдали от столицы, чтобы работать в тишине…
Правда, обстановка в комнате была явно не профессорская. Стол, покрытый газетами, разномастные стулья. Железная кровать. Книг много, но полки самодельные, некрашеные. Лишь камин богатый: большой, узорчатый – кружевное чугунное литье. Толик видел такой всего один раз – у мамы на работе, в кабинете редактора. Потому что редакция находилась в старинном доме бывшей заводской конторы буржуя Крутиса.
Здесь камин, конечно, тоже остался от прежних хозяев. Наверно, раньше в этой комнате был чей-то домашний кабинет, а потом его отгородили и сделали отдельный вход с улицы…
Толик, озираясь, машинально отстегнул пуговицы. Курганов забрал у него куцее, похожее на курточку пальто и шапку.
– Проходите, погрейтесь с дороги. Я сейчас чайку…
– Да нет, спасибо…
– Это вам спасибо, так вовремя привезли. Да проходите же!
Толик начал стаскивать валенки.
– Зачем? Не надо! – всполошился Курганов.
– Я шкуру затопчу.
На полу раскинулась бурая медвежья шкура с кривыми когтями на растопыренных лапах.
– Ну и топчите, я сам ее топчу! Это вовсе не предмет роскоши, а так… случайный подарок одного приятеля.
Но Толик уже стянул валенки.
– Тогда я их к печке… – решил Курганов.
Толик подумал, что Арсений Викторович вовсе не хмурый и не молчаливый. Скорей, наоборот. Суетится чего-то с мальчишкой, как с важным человеком… “А может, просто стесняется? – мелькнула у Толика догадка. – Может, не знает, как разговаривать с детьми? Может, своих никогда не было…”
Курганов, без сомнения, жил один. Единственная кровать – старая и узкая, вроде солдатской койки. Посуда стоит на тех же полках, что и книги. Вешалка почти пустая, а шкафа для одежды вообще нет. Холостяк. Вроде Дмитрия Ивановича, у которого Толик был несколько раз.
Идти в чулках по упругому медвежьему меху было очень приятно. Толик прошел не торопясь. Присел на скрипнувший стул. Курганов поставил на подоконник плитку, на плитку чайник. Толик думал: не пора ли сказать о деньгах?
Курганов, хотя и был разговорчив, добродушным не казался. Стоило ему замолчать, и лицо делалось невеселым. Это было некрасивое лицо с повисшим над толстыми губами носом. Один угол рта опускался ниже другого. Голубые глазки сидели близко от переносицы и смотрели из-под щетинистых бровей с настороженной виноватостью. Сквозь жидкие бесцветные волосы просвечивала лысина. И все же Курганов был не таким старым, как сперва Толику показалось. Сутулился, но двигался быстро. Он снял ватник, остался в обвисшем черном свитере и сделался еще более тощим и высоким. Длинные руки с большими ладонями торчали из рукавов…
Толик встретился глазами с Кургановым и смутился, что так разглядывает его. Стал смотреть на карту. Она была гораздо больше школьной. Все материки покрывал одинаковый серый цвет, а по морям и океанам растекалась голубая краска разных оттенков – от белесоватой до густо-васильковой.
“Наверно, морская карта”, – подумал Толик. Хотел уже спросить о ней Курганова, но заметил картинку – рисунок в деревянной рамке под стеклом. Он висел на карте, левее западных берегов Африки. Толик различил на картинке переплетение корабельных снастей и осторожно подошел.
Рисунок был сделан карандашом на желтоватой ворсистой бумаге. На палубе, у фальшборта, в окружении хохочущих матросов сидел на бочке бородатый дядька в короне и с вилами. Он тоже хохотал или что-то весело кричал. В левой руке его была объемистая кружка. Поодаль стояла группа офицеров в треуголках. Сквозь частые ванты и бакштаги невдалеке был виден еще один корабль. Он шел под полными парусами, с небольшим креном.
Курганов остановился сзади. Толик оглянулся:
– Это встреча с Нептуном, да? Переход через экватор?
– Совершенно правильно. Русские корабли “Надежда” и “Нева” двадцать шестого ноября тысяча восемьсот третьего года.
– На которых Крузенштерн и Лисянский?
– Да, да… Значит, слышал о них?
– Ага! Я про них только сегодня читал.
– Прекрасно! А что именно? Чья книга?
– Моя. Мама подарила.
– Прекрасно, – опять сказал Курганов серьезно. – Но я, собственно, имел в виду, кто автор…
– Ой, – смутился Толик. – Это – кто написал? Я не помню.
– Ну, ничего, – смутился и Курганов.
– Кажется… Новиков.
– Любопытно… А может быть, Нозиков?
– Может быть, – виновато сказал Толик.
– Ну что же. Нозиков так Нозиков, – с непонятной ноткой проговорил Курганов. – Для начала можно и его.
– Вы его тоже читали, да?
– Д-да… По правде говоря, он не пишет ничего нового. У меня еще в детстве была книга об арктических и кругосветных мореплавателях России, в том числе и о Крузенштерне. Некой писательницы Лялиной, весьма популярной в те года. Так вот, у Нозикова кое-где прямо слово в слово списано…
Толик с первого класса знал, что списывать нехорошо. И ему стало неловко за Нозикова. И обидно за книжку – мамин подарок. Толик сказал насупленно:
– Может, он просто похоже написал. Потому что про одно и то же.
– Да? Ну, может быть, – излишне покладисто проговорил Курганов. – Беда не в этом… И Лялина, и Нозиков описывают экспедицию очень гладко. И не касаются подробностей.
Толик нерешительно возразил:
– Почему? Там есть подробности.
– В событиях кое-что есть. А про людей мало… Например, что мы знаем про этого матроса? – Курганов ногтем ткнул в Нептуна. – Ни Лялина, ни Нозиков о нем даже не вспоминают. А любопытный был человек! Веселый, остроумный. Грамотный. А это редкость среди тогдашних матросов… Правда, и грехи у него были, мог загулять на берегу… В общем, характер… Кстати, мой однофамилец. Я в детстве вообразил даже, что это мой предок…
Толик живо вскинул на Курганова глаза:
– А может, правда?
– Едва ли… Но с него начался мой интерес к этому плаванию.
– А где вы про него прочитали? Про Курганова.
