Тайна Соколиного бора - Збанацкий Юрий Олиферович (книги без сокращений .TXT) 📗
А тот уже открывал замок… Софья Петровна шарила по двери, чтобы удержать, не дать ему войти. Она загоняла в руку занозы, но не чувствовала этого. Вдруг ее рука нащупала железную задвижку. Сердце радостно сжалось. Она едва успела задвинуть щеколду, как бандит уже потянул к себе дверь.
— Открывай! — злобно закричал он. — Стрелять буду!
Софья Петровна смеялась, а из глаз ее лились слезы.
Бешено выругавшись, бандит выбежал через сени.
Наступила тишина.
Софья Петровна, закрыв глаза, стояла, прислонившись к стене. Как во сне, слышала она приглушенные звуки выстрелов, крики. Она не знала, что ей делать: выходить или нет? А вдруг бандиты отобьются от партизан и возвратятся?.. Хотелось выйти, но что-то удерживало ее. А что, если бандит только притворился, что ушел, а сам притаился за порогом?..
А в это время Василек уже носился по всему селу. Матери нигде не было. Неужели он не найдет ее в живых?
Он подъехал к пленным. Те торопливо объяснили, что старая партизанка была посажена в комнатушку в той хате, где размещался штаб Лукана.
Софья Петровна вздрогнула: во дворе послышались голоса, кто-то вбежал в сени, дергает с силой дверь… Значит, опять вернулись те…
Она встрепенулась. Что же это? Неужели?.. Нет, это ей, наверное, показалось…
Она прижимает руки к груди, а сердце бьется так, что, должно быть, сейчас выскочит.
— Мама! — зовет ее кто-то из-за дверей.
— Сыночек… — дрожащими губами шепчет мать.
Откуда же?.. Откуда он мог появиться здесь?.. Но ведь это его голос! Ее Василька!..
Нет, она не спит, потому что кто-то бьет кулаками в дверь. Она видит, как дверь вздрагивает. И все время кто-то кричит в отчаянии:
— Мама! Мама!
И она открывает дверь. Перед нею — весь перепоясанный ремнями, с автоматом на груди, юноша. Нет, это не Василек… Но глаза… его глаза! Они полны слез, а руки протянуты к ней. Он! Да это же он!..
— Василек! — охает мать и бросается через порог к сыну.
Василек прижимает ее к груди, а она, теряя силы, опускается на пол. И только руки ее, натруженные, исхудавшие руки матери, крепко держат сына за плечи, обнимают, ласкают его.
В смертельной схватке
Как жадная саранча, двинулись на партизанские леса фашистские войска. Они превращали в руины села, утюжили танками и уродовали снарядами советскую землю. Они готовы были уничтожить все живое, что встретится им по дороге.
Но как не смог бы лед снова сковать освободившуюся после ледохода реку, так не удалось фашистским убийцам уничтожить вольнолюбивый советский народ.
Партизаны приняли бой. И вражеские силы дробились и трещали под тяжестью их ударов.
Павел Сидорович был представителем партийной организации и командования в одном из батальонов, сражавшихся с оккупантами на север от партизанского края. Они действовали в болотистой местности, куда весной можно было пробраться только по длинной неширокой гати. Еще до начала наступления Павел Сидорович и командир батальона облюбовали эту гать и решили именно здесь организовать должную встречу оккупантам.
По обе стороны гати были установлены станковые и ручные пулеметы; бойцы залегли в воде, за мокрыми кустами. За километр от гати был выставлен взвод, который должен был начать бой, а потом разыграть беспорядочное бегство.
Все сложилось так, будто немцы сами захотели помочь партизанам в осуществлении их плана. Два батальона фашистов двигались за танками. Они шли уверенно; даже не задержались, когда партизанский взвод обстрелял их издалека. Когда же партизаны побежали через гать, танкисты увеличили скорость. Немцы старались поскорее проскочить болото и догнать бегущих.
Дико ревели моторы. Обстреливая гать и лес за нею, колонна танков и пехоты двинулась через болото. Партизаны не отвечали ни одним выстрелом. И только тогда, когда вся колонна вошла на гать, фашисты поняли, что их наступление закончилось.
Сигналом для партизан был взрыв под передним танком. Налетев на мину, он потерял обе гусеницы и свалился в болото. Пехота попала под пулеметный огонь, а два последних танка запылали, подожженные выстрелами из противотанковых ружей.
Через полчаса горела уже вся гать. Только отдельным солдатам удалось выбраться оттуда.
Хотя Любовь Ивановна и не протестовала на заседании партийного комитета против такого решения, но в глубине души она чувствовала досаду. Почему это задание поручено именно ей? Неужели считают, что она не вполне владеет оружием или дрогнет в бою? Почему же именно ей приказали оставаться в лагере, где были только женщины и пионеры?..
Но уже через несколько часов она забыла о своей обиде, так как поняла, что именно здесь, в лагере, и нужна была ее твердая рука. Все в лагере смотрели на нее с надеждой, обращались к ней с вопросами, и ее ответы успокаивали встревоженных женщин и детей.
Первое столкновение произошло у нее с командиром роты Бидулей. Он ходил по лагерю мрачный, низко надвинув на глаза свою баранью шапку. Была уже весна, солнце пригревало, а он, наверное, забыл об этом или нарочно не хотел разлучаться со своей шапкой. Любовь Ивановна заметила подавленное настроение командира и, зная его характер, повела с ним разговор по-своему:
— Весна, товарищ Бидуля?
— Ну да, весна, — буркнул он нехотя.
— Жаркие дни настают, товарищ командир.
— Как кому… Нам, как на курорте, в холодке…
— Что это у вас за настроение, командир?
Бидулю наконец прорвало:
— Да что ты мне, Люба, терзаешь сердце? Издеваешься? Будто сама не в таком же положении! Все сражаются… а мы с тобой тут. Тебе еще ничего, а меня за что же заставляют загорать в лагере?
Именно сейчас Любовь Ивановна поняла, что партбюро поручило ей совсем не легкий участок. Попробуй держать в руках хотя бы этого Бидулю! А ведь от него зависит жизнь сотен людей.
— Это вы напрасно, товарищ Бидуля! У нас с вами задание не легче. Немцы могут прорваться и сюда.
— Был бы я там, черта с два прорвались бы! А так, конечно…
А между тем немцы, действительно, прорывались все дальше, в самые глухие леса. Всюду партизаны встречали их огнем, устраивали им засады, подбивали и поджигали танки, уничтожали солдат. Но сил, чтобы остановить это нашествие, надо было больше, чем сейчас имелось у них. Иван Павлович приказал своим подразделениям не ввязываться в позиционные бои, которые могли привести к большим потерям, а постараться выйти в тыл врага, чтобы бить его по частям.
Вскоре к Бидуле примчались дозорные и сообщили, что около роты фашистов движется прямо к лагерю. Бидуля улыбнулся. Ведь больше всего он мучился при мысли, что ему не придется встретиться с врагом!
— Ага, идут, значит… Ну что же, милости просим!
Он сразу преобразился. С Любовью Ивановной он говорил теперь особенно ласково и вежливо. Движения его стали быстрыми, а шапка была сдвинута на макушку.
— Вот что, товарищ Иванчук: вы организуйте здесь патронат на всякий случай, выводите их из-под огня в надежное место… Я думаю, вам лучше перейти к болоту, километров за шесть отсюда. Вот дед Макар знает…
— Это Безводное?
— Оно самое… Безводное болото.
— Но какое же это болото, если оно безводное? — спросила Любовь Ивановна деда Макара.
— Ну, дочка, это так только говорится. А воды там хватит всех гитлеров утопить!.. Хорошо, сынок, я выведу, а ты здесь…
— Сейчас мы с ребятами устроим им маленький концерт.
Бидуля назначал бойцов в засаду, выбирал места для пулеметных точек, помогал связывать гранаты.
Иван Карпенко сделался пулеметчиком. Послушный «Дегтярев» работал у него исправно, как швейная машина. Вторым номером к Карпенко был приставлен сапожник Яков. По приказанию Бидули, они заняли очень удобную позицию: сами они находились в укрытии, а их огонь повсюду доставал врага. Готовясь к бою, они изредка перебрасывались словами.
Долго ждать немцев не пришлось. Фашистские танки двигались осторожно, но производили большой шум. Подпустив их к самой засаде, Бидуля первым открыл огонь.
