Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович (читаем книги TXT) 📗

Вольная импровизация гида нравится слушателям; строчат в своих блокнотах американцы, а один даже наставляет на гида глаз фотоаппарата, но гид закры­вается рукавом.

— Я даже не из Антигуа! — кричит он.

— Правильно делает, — шепчет Карлос Хосе. — На­шему связному не стоит оставлять случайным людям свой портрет.

— Связному?

Хосе удивлен, и Карлос уводит его в густую аллею.

— Удивляться придется многому, Хосе, — замечает он. — Что касается Педро — так зовут нашего гида, — то операция по cпасению семьи Аррьоса поручена главным образом ему. Снестись же с сеньорой он не сможет. Это сделаешь ты. — Карлос заметил человека, развалившегося на каменной скамье. — А теперь мне нужно побеседовать с одним парнем.

Хосе ушел, а Карлос присел на край скамьи.

— Убери ноги, Грегорио. — предложил он. — Мы одни.

Грегорио Кинтана неторопливо уселся и с хитринкой в глазах сказал:

— Поздненько вы прибыли, ваша светлость. Кофей­ные кустики отцветают.

Карлос ответил серьезно:

— Раньше начинать не имело смысла, Грегорио. Мы их пощипали на севере, ударили в Сакапа, выворотили наизнанку в столице, сейчас как раз время молотить отсюда. Рассказывай, — что у вас веселого?

А веселого было мало...

Американцы сыграли с Гватемалой злую шутку. Отлично зная, что от сбыта кофе зависит жизнь десят­ков тысяч его сборщиков, они с 1 июля прекратили ко­фейные закупки под предлогом расширения торговых связей с европейскими странами.

О тонкие дипломаты, о ловкие мошенники! Вспо­мните, — не вы ли, услышав, что прежнее демократи­ческое правительство Гватемалы завязывает торговые связи с Восточной Европой, закричали о «проникновении коммунизма» на американский материк? Вы выставляли напоказ свою бескорыстную помощь, — где же она?

Почему теперь миллионы мешков с ароматнейшим кофе валяются под знойным солнцем? Ради чего десятки тысяч батраков трясли стройные кудрявые деревца, ссыпали в огромные чаны плоды, очищали от мусора, отмывали, дробили жесткую оболочку, освобождая зерна, сушили их на раскаленных солнцем черепи­цах, фасовали, грузили и перевозили? Не ради того ли, чтобы мистер Доллар, заложив руки в карманы и покачиваясь на толстых каучуковых подошвах, дикто­вал владельцам кофейных участков грошовые цены? Почему же вы теперь не убедите простого гватемаль­ского рабочего, что ваша демократия отличная штука?

Долго рассказывал Грегорио. А кончил по-крестьянски, присказкой:

— Я слыхивал, как открыли кофе. Сказывают, еги­петские монахи поселились в горах [71] и сильно удивились веселью коз. А козы ощипали все ягоды с кустов. Тогда и монахи принялись за ягоды и вместо сна предались пляскам и песням. Кофе на радость открыли, а оно горе принесло. Мы его во второй раз откроем, сеньор Молина, на радость рабочему человеку.

— Пойдем к твоим людям, — предложил Карлос. — Повтори им то, что мне рассказал. Хорошие слова. Ум­ные. Пусть плантации  выступят сегодня же. Лозунг? «Кто выращивает кофе, — назначает цены!» Лучшего я пока не знаю.

Оставим на время этих людей, читатель. Они знают, куда идут и что будут делать. Последуем лучше за Хосе Паса. Он пока не знает ни куда идти, ни что делать. Он чувствует себя чужим в этом мертвом городе, где каждый дом смеется над прохожим зияющими проемами в стенах, изуродованными масками фасадов, где из гус­той травы на тебя смотрит страшная львиная голова, оторванная грозной стихией от мраморного туловища царя джунглей.

А фонтаны — сколько фонтанов! Десятки, нет—сот­ни! Кого только они не изображают! Людей и богов. Четвероногих и пернатых. Фонтан со скульптурой жен­щины воздвигнут напротив старинного дворца с тяже­лыми арками. Хосе не знает, что дворец принадлежал наместнику испанского короля, а на площади перед дворцом, как раз возле скульптуры, на потеху знати затевался бой быков и казнили узников. Тихо нынче в Антигуа. Но так ли это?

У Хосе зоркий глаз. Он подмечает не только руины. Он видит каморки людей, похожие на птичьи гнезда, — они где-то в стенных проемах и под сводами могучих арок. Он видит целую улицу заштопанных и залеченных домов, целый проспект лачуг из жести, глины и хво­роста. Он видит палатки в парках и соломенные навесы на склонах гор. Люди есть. Живые, настоящие люди. Постучись к ним, скажи, кто ты, — и они откроют перед тобой свою дверь и, может быть, свое сердце.

Но если тебе еще нет четырнадцати, а на подпольной работе ты первый год, если ты должен спрашивать, а отвечать не можешь, — с чем придешь ты к людям, как достучишься до них?

Высокая, очень худощавая женщина в косынке, рас­писанной красными цветами по черному полю, с трудом накачивает воду из колодца. Хосе молча подходит, не­уклюжим движением отодвигает ее и берется за насос. Ручка скользит легко и плавно, деревянные ведра быстро наполняются прозрачной, родниковой водой.

— Хочешь испить? — спрашивает женщина.

— Хочу донести ведра, — отвечает Хосе.

— Ты вежливый сеньор, — улыбается владелица ведер.

По дороге Хосе, как бы невзначай, спрашивает:

— Мне нужно найти дом Аррьосов, хозяйка. А я ни­кого не знаю в Антигуа.

— В нашем доме таких нет, — отвечает женщина. — Да и в Антигуа таких нет. Я бы знала. Давно здешней стала.

Она задумывается.

— А эти... Аррьосы... Давно они в Антигуа?

— Не знаю, сеньора, — растерянно говорит Хосе. — Они должны жить здесь. Им... трудно отсюда выбраться.

— Так бы и говорил с первого раза. — Голос женщи­ны печален, и слова она роняет тихо. — Здесь несколько домов под надзором. Пройдешь Каса дель Капуцино, дом с черепичной крышей — американцами куплен. На­искосок брадобрейня будет — там и спроси. Брадобреи — они больше нашего знают.

— Спасибо, сеньора.

— Спасибо за ведра, сеньор.

Брадобреи играют в кости. Хосе не замечают. Вопро­сов его даже не слушают. Играют с азартом, с ревом, с хохотом. Раз нет клиентов, — остается игра. Что им молодой сеньор! Тогда Хосе решается на смелый шаг. Он выходит и тотчас возвращается. С порога несется:

— Мастер, бриться!

Мастера, роняя кости и толкая друг друга, бегут к своим креслам. Полотенца так и пляшут в их руках. Какое кресло вас больше привлекает, сеньор?

Черт возьми, с сеньора много не обреешь. Но, мо­жет быть, ему угодно постричься? Тоже нет?

— Тогда зачем же, глупец, вы нас отвлекли от ра­боты? — со сладкой угрозой в голосе спрашивает призе­мистый круглый мастер.

Хосе выше его на полголовы, ему легко сбить толстяка с ног и заставить его говорить почтительнее. Но у него дело. Он говорит весело и убежденно:

— Мне сказала одна женщина с Улицы Птичьих Гнезд, — так Хосе сам окрестил улицу, — она сказала, что в брадобрейне настоящие люди: они помогут в беде.

Маленький толстяк принял значительный вид.

— Да. Мы настоящие люди, — скромно подтвердил он. — Так что у тебя за беда?

Хосе сказал, что приехал издалека и ищет дом, где живет сеньора Аррьос с детьми. Ему очень нужна эта сеньора.

— Мы не знаем этого имени, сынок. — сказал стар­ший из мастеров, — но если бы ты описал ее наруж­ность...

Хосе полез в карман и достал фотографию — ту, что ему вручил Карлос Вельесер. Очень молодые глаза, к ко­торым так подходило слово «материнские», смотрели с лица пожилой женщины, с лица живого и улыбающе­гося. И все же чувствовалась в этом чеканном испанском облике затаенная грусть, боль, может быть, сдерживае­мый крик.

Старший из мастеров коротко сказал:

— Убери карточку, сынок. За этой женщиной слежка. Вторая улица по левой руке. Дом без крыши.

— Забудь, что у нас был, — поспешно прибавил тол­стяк.

Старший смерил его презрительным взглядом.

— Я думал, ты только в кости играешь без риска. Не будь я Катарино Сальгеро, если не помогу маль­чишке. Идем, сеньор. Я тебе не помешаю?

Мастер сбросил с себя белый халат и, придвинув кресло вплотную к зеркалу, вышел вслед за мальчиком.

— Тебе повезло, — сказал ему дорогой Катарино. — Я сто раз проходил мимо этого дома... На дом не смо­три, на окно напротив смотри! В нем появится весе­лая девушка. Она обязательно будет смеяться. Не верь ее улыбке. Как-то я взобрался возле дома на дерево и навел на нее бинокль. У девчонки под рукой два теле­фонных аппарата. Тут что-то не то, сынок. И часовому у соседнего дома нечего сторожить. Там щебень да пе­пел. Он сторожит день и ночь. Вот и прикинь, против кого все это работает. А женщина бьется одна — с тремя детьми. Подлецы, они ее как в клетке держат.