Четверо из России (сборник) - Клепов Василий Степанович (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗

Когда мы вытащили на берег лодку, ко мне подошла Белка и шепнула:

— А есть сегодня нечего… Остался лишь малюсенький кусочек хлеба и кусок сыра.

— Да… Что же мы будем есть завтра? Белка пожала плечами.

— Ты кипяти чай, а мы с Димкой попробуем половить рыбу. Может, повезет…

Мы накопали недалеко от берега больших жирных червей, и я подумал о том, как готовят их китайцы. Может, они едят их просто так? Посолят и едят. Я взял одного прекрасного, жирного, отливающего синим, червя и поднес ко рту. Но тут же бросил в сторону.

Мы уселись на берегу и стали ждать поклевки. Глаза слипались, невозможно было следить за поплавками на вспыхнувшей вечерней зарей воде.

Меня кто-то дернул. Я поднял голову, узнал Белку.

— Много наудил во сне? — со смехом спрашивала она.

Я увидел, что солнце давно село. Димка, скорчившись, спал над удочкой.

Жалкий улов — двух небольших плотвичек и окунька — я отдал Белке. И только потянул удочку, чтобы уходить с реки, как у меня что-то забилось на леске. Налим! Ура! Большой налим весом в полкилограмма!

Мы подошли к Дубленой Коже. Он, бедняга, спал до того крепко, что едва удалось разбудить его. У Дубленой Кожи на кукане, оказались четыре плотвички да два небольших налима…

— Эх, картошечки бы сюда! — со вздохом проговорила Белка, кладя очищенную рыбу в котелок.

— А я знаю, где можно взять картошку…

Не успел я ответить, как Димка растворился в темноте.

Через полчаса, показавшиеся нам вечностью, — мы боялись, что Димку схватят, — он вернулся и выложил из своих карманов полкотелка картошки.

Хорошо поужинав, мы уснули там, где сидели. А на утро пораньше, когда еще только-только различались клубы дыма над Косьцяном, двинулись в путь.

Река продолжала жить своей жизнью. В голубой выси курлыкали журавли, отправляясь, подобно нам, в далекий путь. Белые бабочки то и дело пересекали реку. У отмелей что есть силы верещали кулики. Иногда над головой поднималась скола и летела, высматривая добычу.

Река делалась все оживленнее. Носились взад и вперед катера и моторные лодки, и при виде каждой сердца наши замирали. Но никому не было дела до каких-то мальчишек. Мы миновали ответвившийся влево приток и вскоре увидели, что через реку проходит мост. Это и был, наверно, автодорожный мост. По нему нескончаемой вереницей шли автомашины, и единственный полицейский еле успевал пропускать их. Мы въехали под мост и, подгоняемые страхом, быстро удалились от него.

Вечерело. Солнце закатывалось, и в его последних лучах сверкали рыжие волосы Белки. Она сидела на корме, как богиня, и вокруг ее головы вспыхивал нимб.

— Где мы будем ночевать? — оглядывала Белка голые берега.

— Надо еще миновать железнодорожный мост, — сказал я, помня слова Отто. — А там должна быть охрана… Придется подождать сумерек.

Вскоре мы увидели, что река входит в небольшой городок. За ним виднелся мост, изогнутый в виде двух кошек, приготовившихся драться.

— Давай, Димка, грести тише. Пусть немного стемнеет…

Город притаился. Не было видно ни огонька, лишь изредка вспыхивали прямоугольники света — кто-то входил или выходил из дверей. Мы положили весла, и нашу лодку чуть покачивало течением. Изредка слышался лай собак. На берегу какая-то женщина крикнула по-немецки:

— Марта, ты не дашь мне немного соли?

Потом все стихло. Возник ещё один прямоугольник света, и тот же голос проговорил:

— Спасибо, Марта… А то завтра я пойду раным-рано…

На нас надвигалась черная громадина моста, мы видели — с края его под мерцающим синим огоньком стоял часовой. Он вглядывался в ночную темь и прислушивался. Прямо под часовым два синих фонарика едва освещали гладь реки. Откуда-то издалека до нас донесся еле слышный шум самолетов. Он приближался. Мы видели, как беспокойно метался часовой. Подбежав к телефонному аппарату, он что-то начал говорить. Вдруг, наверное, заметив нашу лодку, крикнул:

— Хальт!

В это время рев самолетов сделался невыносимым, и над мостом загрохотали взрывы. Я стал грести сильнее, и мы проскочили под каменными арками.

Мы удирали, что есть силы, к Варте…

У ФАШИСТСКОГО ВРАЧА

Варта встретила нас темью и шорохом волн. Мы повернули вправо и, не зная куда, гребли, гребли…

— Пить… Дайте пить! — послышалось сзади.

Белка поднялась с кормы и коснулась рукой моей руки.

Я опустил весла, чтобы дать Нюре перешагнуть через скамейку.

Послышался протяжный Левкин стон и бойкий говорок Белки, успокаивающей его:

— Потерпи, Левка, до утра… Как только рассветает, мы понесем тебя к врачу…

К врачу? К какому еще врачу решила нести Левку Белка? Неужели она не знает, где мы находимся? Я подумал, что Белка просто успокаивает Левку.

— Ой, нога! Нога! — шептал между тем исступленно Левка.

И до того меня мучил этот надрывный шепот, что я пристал к берегу. Мы с Димкой долго бегали, отыскивая мелкие сучочки, пока не набрали их достаточно для костра. Вытащили к огню Левку, и Белка принялась сматывать бинт с ноги. Бедный Левка лежал и молчал. Когда мы увидели его ногу, нам стало страшно. Она была черная. Там, где Левку грызла собака, лоскуты кожи отслаивались и отваливались.

Левка смотрел на нас тоскливым взглядом.

— Придется идти в первый попавшийся город к врачу, — повторила Белка, и я не мог с ней не согласиться.

Мы сидели у костра грустные и потерянные. Изредка по Варте пробегали невидимые пароходики, и тогда волны долго плескались у берегов. От костра еще больше потемнело вокруг, и мы видели только небольшой круг света. Комары бешено кусались, но мы словно не замечали их. Димка, наконец, уснул, приткнувшись к ногам Белки. Левка стонал все чаще.

— Как думаешь, Белка, выздоровеет или нет Левка? — опросил я, заслонившись рукой от дыма.

— Кто знает… Был у нас в госпитале один раненый точно такой же. И сколько его не лечили, он все равно умер…

Нюра побоялась сказать, что мы сами во многом виноваты. Если бы мы были умнее Левки и, не посчитавшись с тем, как он кричал, развязали его ногу…

Чуть рассвело, мы были уже в лодке. Не жалея рук, гребли, гребли до потери сил. Нам встречались пароходы, лодки, но мы на них уже не обращали внимания. Часам к десяти вдали показался город с кирхами и большими домами. Это, наверно, и был Шримм, о котором мне рассказывал Отто.

Мы остановились прямо в городе у одного из маленьких домиков на берегу и, оставив Белку у лодки, отправились с Димкой на поиски врача. Чистые асфальтированные улочки поднимались в гору, и мы шли, внимательно вглядываясь в каждую вывеску на домах.

— Скажите, фрау, где нам найти врача? — обратился я к одной женщине, стоявшей у своего домика.

Она показала куда-то вдаль:

— Вон там живет врач… Господин Зайдель…

Мы нашли дом с табличкой: Wilgelm Saidel, arzt.

Дверь нам открыла заплаканная, в белом фартучке, девушка с длинной черной косой. Наверное, горничная.

— Что вам угодно? — спросила она грустным голоском, в котором слышались какие-то не немецкие интонации.

— Нам врача Зайделя…

— Его нет дома, он будет к одиннадцати часам дня.

— А вы не немка? — спросил я. Девушка улыбнулась.

— Нет, я югославка… А вы?

— Мы — немцы, — соврал я. — Так скажите доктору Зайделю, что мы принесем к нему больного мальчика к одиннадцати часам…

Часы на ратуше показывали одиннадцать, когда мы доставили к дому Зайделя нашего больного. Доктор Зайдель был хромой, с военной выправкой, в военном костюме, мужчина средних лет. Несмотря на хромоту, он держался бодро, и на его лице, изувеченном огромным шрамом, ничего нельзя было прочесть.

— Несите сюда! — приказал врач, когда мы остановились у дверей.