Ребята Скобского дворца - Смирнов Василий Иванович (первая книга .TXT) 📗
Соблюдая строжайший нейтралитет и только погрозив друг другу, скобари и бойскауты разошлись в разные концы.
Разведчики немедленно донесли, что бойскауты расклеивают кадетские листовки и что эти листовки восхваляют Корнилова и ругают Ленина. Царь наморщил лоб, о чем-то раздумывая. Счастливая мысль тут же пришла ему в голову, и Царь оживился.
— Заклеим, — предложил он, советуясь со своими помощниками.
— Заклеим! — согласились те.
Сразу же, перегруппировав свои силы, Царь с Цветком, Ванюшкой и Купчиком перекочевали на противоположную сторону улицы. И стали своими листовками и плакатами залеплять листовки бойскаутов.
Впереди и позади шли дозорные и охраняли от внезапного нападения. Прохожих ребята не боялись. Прохожие в Петрограде уже привыкли к бесчисленному количеству всюду расклеенных листовок. Большевистские и кадетские порой мирно соседствовали на заборе или на стене и не мешали друг другу
— Чайничек, наши листовки верх берут! — веселился Цветок, размахивая кистью.
Ванюшка молчал. Долго сердиться на Цветка было бесполезно. Все равно что сердиться на ветер, который на сквозных линиях Васильевского острова продувал насквозь.
Домой Цветок и Ванюшка снова вернулись друзьями.
Стояла глубокая осень, холодная и дождливая. День кончался рано, а вечером и ночью Скобской дворец тонул во мраке. Говорили на дворе, что не хватает топлива, поэтому и сокращают подачу газа и электричества.
Огромный город жил слухами и ждал.
— Перемена во власти намечается, — сообщала дома Ванюшкина мать, — в народе разговор идет.
Несмотря на темную и гнилую погоду, в «хвостах» за хлебом, за продуктами стояли ночами. С каждой неделей продовольствия становилось все меньше и меньше. Хлебный паек уменьшился с полутора фунтов до одного. Были дни, когда выдавали на человека по полфунта.
Бранили Временное правительство за то, что оно не способно накормить народ и покончить с войной.
— Кто министры-то? — слышал Ванюшка в очередях. — Капиталисты. Им что? Сыты, одеты, обуты. Только Керенский из простых, но и он продался буржуям, в новые цари России метит.
Слыша подобные разговоры, Ванюшка задумывался.
— Ты что, Чайничек, теперь не шипишь? Пару нет? — вежливо осведомился Цветок, когда они шумной гурьбой шли по Большому проспекту в Василеостровский народный дом и громко выкрикивали: «Долой Керенского! Да здравствует Ленин!»
Ванюшка промолчал.
Поздно вечером ребята возвращались домой. Ванюшка и Цветок шли следом за Царем и Фроськой. И Ванюшка слышал, как Фроська спрашивала:
— Тип, говорят, скоро переворот будет?
— О-обязательно, — отвечал Царь, — власть у буржуев отберем.
— А тогда какая власть будет?
— Вот чудная-то! Наша, народная.
— А скоро?
Царь задумчиво смотрел по сторонам, на мигавшие вдали редкие огни фонарей, ежился от моросившего мелкого дождя.
— Теперь скоро.
И вдруг Царь вспомнил про свою фронтовую жизнь, что редко с ним случалось:
— В окопах грязища непроворотная, холодно, крысы шныряют... Лежим как кроты зарывшись. А по нас немцы «чемоданами» лупят...
— Это что такое? — заинтересовались ребята.
— Снаряды от тяжелых орудий.
И Царь снова погрузился в молчание.
— Тип, я тебя давно хотела спросить, — голос у Фроськи стал еще мягче, — ты на войне людей убивал?
Царь по своей привычке ответил не сразу.
— Взял меня в плен немецкий офицер. Я его застрелил и убег.
У Цветка позеленели глаза, а у Ванюшки пересохло во рту. Оба они готовы были лопнуть от зависти.
И снова сознание превосходства Царя сблизило их. Ванюшка забыл про насмешки Цветка, а тот при встрече первым дружелюбно протягивал руку.
На другой день, это было двадцать четвертого октября, на Васильевском острове в совершенно неурочный час загудел гудок на трубочном заводе. Сразу же откликнулись в разных местах еще несколько гудков. Трубный рев заводов призывал к восстанию.
— Что-то загудели, — насторожились жители.
Минут пять спустя по улице в четком походном строю уже прошел отряд Красной гвардии, за ним — другой.
Скобари долго бы оставались в неведении, если бы домой с завода не прибежал Царь. Тот был одновременно взволнован и расстроен. Началось восстание, а винтовки он не получил. Красногвардейцев много, а оружия мало.
Царь помчался разыскивать Володю, надеясь с его помощью достать оружие. Володю он не нашел. А встретив на дворе скобарей. Царь воспрянул духом, и решение пришло само собой.
Винтовку он достанет в бою с классовым врагом.
— Айда на Невский! Буржуйскую власть свергать!
Клич Царя быстро облетел весь двор.
— Пошли-и! На Невски-ий! — слышались голоса.
Дома Царь сменил свою рабочую куртку на солдатскую шинель и приколол Георгиевский крест. Собирался он, как на войну.
— Далеко ли? — интересовались соседки по квартире.
— Не-ет, близко, — отвечал Царь, запихивая в карман несколько вареных картошин.
На дворе он громко свистнул, и его сразу окружили скобари.
— Много... всех не возьму... — решил Царь. С собой он отобрал человек десять ребят, наиболее боевых.
Просились остальные, но Царь обещал скоро вернуться и дать дальнейшие указания. Действовал он смело, решительно, своей осведомленностью внушая полное доверие к себе. Никто не сомневался, что Царь все знает, ведь он же солдат.
День был такой же серый, осенний, как и солдатская шинель Царя. По небу, словно клубы дыма, низко стлались и ползли мокрые облака. Мелкий дождь то принимался моросить, то снова утихал. Ребята шли молчаливые и серьезные, не задавая лишних вопросов. Царь, за ним Цветок, Копейка, Ванюшка и даже Купчик шли свергать буржуйскую власть. Пошли со скобарями и гужееды. Они догнали Царя на пути.
— Народ шатается, — объяснял дорогой Царь, — только большевики твердо стоят. Закон свой имеют. Ленин дал.
— А какой это закон? — интересовался Спирька.
— Вот чудак-то, не знаешь! — Царь усмехнулся. — Пролетарская революция!
— А почему большевики называют себя большевиками? — спрашивал кто-то. — Они что, наибольшие?
— Большевиков много. — Царь медлил, подыскивая подходящие слова. — Большие дела будут делать.
Невский проспект в этот день не бурлил, как в дни февраля. По широкой, ровной, торцовой дороге проезжали извозчики, катили таксомоторы, громыхали трамваи. По тротуарам текли потоки людей. Как и обычно, торговали многие магазины, звенела музыка в кинематографах, были открыты театры, переполнены кафе. Ребята остановились у полуоткрытого окна ресторана «Европа», с наслаждением принюхались и вопросительно посмотрели на Царя. В ресторане гремела музыка, вкусно пахло чем-то жареным.
Обескураженный Царь молчал — сражаться оказывалось не с кем.
А величайшая из всех революций все же началась. Но так скрытно от посторонних, что образцовым порядком и тишиной днем двадцать четвертого октября на центральных улицах Петрограда были обмануты не только ребята из Скобского дворца. Были обмануть! многие и даже Временное правительство.
— Обмишулился ты, Царь, — с упреком бросил Типке Спирька Орел.
Царь продолжал молчать.
Мимо по тротуару проходили офицеры и чиновники. Торопливо шагали студенты, какая-то барыня вела на блестящей цепочке огромного породистого пса.
Ребята прошли еще несколько кварталов. Напрасно Царь озирался по сторонам. Нигде из винтовок не стреляли. Не трещали пулеметы и не кричали «ура». Куда же подевались красногвардейцы? Неужели сидят в засаде и выжидают?
— Пошли домой, — предложил Спирька, у которого уже промокли ноги.
— Пошли, — пробурчал Царь, не глядя на ребят.
Гужееды и несколько скобарей со Спирькой во главе ушли вперед. Возле Царя медленно брели Копейка, Ванюшка, Цветок и Купчик. И тут пытливый, острый взгляд Царя увидел то, на что никто из ребят не обратил внимания. На Невском появились патрули вооруженных солдат и рабочих. Они не стреляли и никого не задерживали, но шли твердым, уверенным шагом, молчаливые и суровые, очевидно имея определенное задание.
