Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з - Титаренко Евгений Максимович
Затаились.
Проня мог бы обходить любую из елей со всех сторон и не увидеть их. Для этого стоило лишь перемещаться, оставляя его все время на противоположной от себя стороне — за деревом… Впрочем, несколько минут спустя путешественникам пришлось безопасности ради отступить метров на пятьдесят глубже в тайгу.
Только позже они осознают, что не имело смысла рисковать лишний раз, похищая ящик. Но пока ящик был у Прони, им приходилось волноваться вдвойне.
Проня вышел на лужайку, бросил хворост и остановился, тупо соображая, что здесь произошло за время его отсутствия.
Глянул вправо, влево от себя на траву, повернулся кругом… Глаза его расширились в ужасе. Медленно поднимая голову, он обегал поляну глазами все дальше и дальше от себя…
Потом застонал: протяжно, с тоской и ужасом. Дикий стон этот начался где-то в глубине его существа и, разрастаясь, тягучий, поплыл над лесом:
— О-о-о-о-о-о!..
Заметил след в траве. Кинулся с ружьем по этому следу. Через кусты. Упал. Вскочил на ноги.
— Где?! Где?! — закричал он. — Я убил тебя. Ты не можешь! Кто ты?!
Страшен был этот дикий крик. Мурашки пробежали по спинам путешественников, и они отступили от поляны.
— Я убил тебя! Слышишь?! Убил! Отдай! Слышишь?! Кто ты?! Отдай!..
Он пробежал далеко по направлению следа. Потом назад. Потом в другую сторону. Потом заметался вокруг поляны, крича и плача…
Он метался долго. Седые космы его развевались в движении, цеплялись за ветки. Он ничего не замечал, оставляя на колючей хвое клочья волос.
Потом еще раз со всего маху упал, споткнувшись о корень, и вдруг умолк сразу. Будто пала на тайгу тишина. Страшно озираясь, привстал на коленях… Сумеречная вечерняя тайга окружала его. Безмолвие. Он попятился на коленях… С трудом поднялся на деревенеющих ногах… Прижал к себе ружье со взведенными курками и задом, задом выпятился на лужайку.
Это был уже не тот Проня, что собирал камни по деревням, и не тот, что убил чернобородого: маленький, жалкий, сморщенный, — казалось, он еще больше поседел вдруг и сник весь, сжался на глазах. Лицо его искажал страх… Остановился посреди лужайки. Тихо-тихо спросил:
— Кто здесь?.. — Помедлил. — Кто?.. — Закричал: — Выходи, я не боюсь тебя!..
Тайга безмолвствовала.
— Выходи, я говорю! — истерически взвизгнул Проня.
Голос его потонул в безмолвии.
Проня опустил ружье прикладом на землю. Обеими руками рванул на голове волосы и зарыдал.
Крупные катились по его щекам слезы, плечи тряслись, он весь содрогался и дергал, дергал обеими руками за волосы, за бороду.
Потом оборвал пуговицы на ватнике, разодрал рубаху на груди…
И, опомнившись будто, сразу утих опять. Опять взял ружье и, жалкий и в то же время напряженный весь, огляделся вокруг.
Он ничего не понимал, но, кажется, догадался, что ящика ему не видать, и, веря и не веря в окружающее его безлюдие, решил, видимо, спасать последнее из того, что он еще мог спасти, — жизнь.
Судорожно ухватился за ворот телогрейки, чтобы застегнуться. Вспомнил, что пуговицы оборваны. Подхватил котомку с остатками продуктов, вскинул ее на плечо и, чуть слышно, однообразно подвывая, побежал — побежал что было сил, напрямую — через кусты, через кучи муравейников, через болотца, через гнилые балки…
Никита притоптал костер и едва успевал делать зарубки на деревьях, то и дело догоняя друзей.
А сумерки все густели и густели.
Проня не только не вызывал уже страха, но даже об осторожности заботиться не приходилось, поскольку он летел напролом, треща сломанными ветвями, валежником, и ничего не слышал…
Преследователи почувствовали, что близится развязка.
Ночная погоня
Проня остановился, когда ночь опустилась на тайгу, окутала ее вязкой, непроглядной гущиной.
Хриплое дыхание Прони то и дело срывалось, вызывая приступы глухого удушливого кашля.
Остановился на поляне. Сел. С таким остервенением утер лоб и щеки, что казалось, хотел снять ладонью кожу с лица.
— Кр-р!.. Кр-р!.. — негромко прокричал Петька.
Проня вскочил на ноги и, задыхаясь, быстро-быстро огляделся по сторонам. Потом застыл, вглядываясь в темноту.
Ни шороха, ни звука в тайге. Безмолвие.
— Кто?.. — тихо спросил Проня.
И как недавно Никита с Петькой, он не решился остаться один на один с квакающей по-лягушачьи темнотой. Выждав еще секунду, Проня бросился собирать хворост.
Лучше было бы не давать противнику передышки, но у друзей подкашивались от усталости ноги. Энергия их опять иссякла.
Петька знаками приказал отойти назад, в небольшую ложбинку, нырнул под сосну. Никита и Владька — следом.
— Не уйдет! — сказал Петька. — Спим! Он побоится теперь. Два часа спим. Кто проснется — будить…
Первым проснулся Никита. Они лежали рядышком, на правом боку, подложив под себя одну из телогреек и укрывшись двумя. Грели спины друг другу. Спина почему-то всегда больше мерзнет, чем живот, например, или бока. Но так как Никита лежал с краю — его спину было некому греть. Он проснулся и разбудил остальных.
— Надо было раньше… — сказал Петька, с трудом расправляя оцепеневшие суставы.
Никита согласно кивнул в темноте.
Слышалось ровное потрескивание костра.
Это потрескивание как бы чуточку обогрело всех.
— Нежится, собака… — выругался Петька.
И, превозмогая остатки усталости, они друг за другом двинулись по направлению к поляне.
На двух колышках сушились портянки. Проня в сапогах сидел у самого огня и, опустив голову, спал. Ружье стояло между его колен. Выкрасть ружье не было никакой возможности.
— Зайду с той стороны! — сказал Петька и растворился в темноте.
Никита решил приблизиться, чтобы утащить мешок с провизией: без еды далеко не уйдет.
Предательски треснул сук задетого им сушняка.
Проня вскочил, распрямившись, как пружина, и не пришлось бы Никите сделать больше ни одного шага по земле, если бы Петька с противоположного края поляны не заорал во все горло:
— Квр-р!.. Квр-р!..
Проня круто развернулся и выпалил в темноту первый заряд. Петька предугадал это, спрятавшись за сосной.
Владька отбежал в сторону от Никиты и закричал:
— Ух-х! Ух-х! Ух-х!..
Второй выстрел на мгновение разорвал ночь. Проня машинально перезарядил ружье, кинулся в сторону Владьки.
Его ударила по спине выпущенная Никитой стрела, он развернулся и выстрелил в сторону Никиты.
Лес наполнился криками.
Перемещаясь от дерева к дереву, путешественники увлеклись перекличкой, каждым новым восклицанием как бы извещая друг друга, что все живы, все в порядке.
Освещенный пламенем костра Проня метался по поляне из конца в конец, раз за разом перезаряжая двустволку и расстреливая кричащую темноту.
Никита опять спустил тетиву. Вторая стрела пролетела над самым ухом бандита. Он схватился за патронташ и вдруг застыл, будто разом избавился ото всех своих страхов: то ли понял наконец, что имеет дело с безоружными, то ли расстрелял уже все заряды…
Впрочем, нет, он не избавился от страха, как убедились путешественники в следующую секунду. Наоборот: похоже, теперь-то он и одурел по-настоящему. Зарядив оба ствола, он не бросился на крик Никиты, откуда прилетела стрела, а с искаженным ненавистью лицом, позабыв о продуктах, ринулся в сторону Петьки.
Петька едва успел отшагнуть за соседнее дерево.
Проня пролетел мимо него, ломая кусты.
Петька размахнулся изо всей силы и бросил в его спину дротик. (Жаль, дядька Николай Павлович не заострил наконечник как следует…)
Проня вскрикнул от ярости и на полуобороте выпалил из одного ствола.
Как ни вовремя укрывался Петька за деревьями, утром он все же найдет две застрявшие в его ватнике дробинки.
Проня не остановился.
Натыкаясь на деревья и проклиная кого-то, Проня бежал дальше.
Петька выскочил на отвоеванную поляну.
— Не затушил, фашист… — деловито заметил Никита, поливая костер водой из Прониной фляжки.
