Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
А главное – чтобы рядом были друзья: Толик Скворцов, Алешка Полынин, Анютка Розова, Марат Хакимов… И чтобы дома ждала мама…
А еще (и это, наверно, труднее всего, но в раю, может быть, выполнимо) я хочу, чтобы рядом были дети и Валентина. “Как же! – воскликнет читатель. – Разве это возможно, если ты сам будешь всего лишь мальчишкой?” Но все-таки пусть они будут! Пусть как сестренки и брат, лишь бы были!.. И я шепчу: “Господи, если это можно, сделай так…”. После всего, что я видел во взрослой жизни, я не хочу ничего другого…”
“Господи, сделай для него это… – шептала я, глотая слезы и перечитывая папины страницы. – Пусть он теперь будет там …”
Газета тем временем стала печатать папины рассказы. Не в каждом номере, но часто.
Да, рассказов было семь.
“Еловые качели” – про дружбу с третьеклассницей Анюткой.
“Мама, я пришел!” – как отправились на самодельной лодке вниз по Туре, застряли из-за поломки весел и вернулись только к ночи… Ну, задержались, да. Плавания не бывают без трудностей. Вон как досталось капитану Далю и его товарищам на пароходе “Луиза” и шхуне “Сибирь”! Про эту экспедицию рассказывал весной учитель географии Александр Павлович, большой знаток сибирской истории… Мамы этих моряков, наверно, тоже беспокоились, но ведь после возвращения не грозили устроить взбучку и не выпускать все лето из дома…
“Здравствуйте, Анна Даниловна!” – про молодую учительницу, в которую мальчишки из пятого “А” влюбились все хором и для которой добывали цветы в саду вредной бабки Каблучихи, а та оказалась ее, Анны Даниловны, тетушкой.
“Чемпион Егорушка” – про то, как уступили победу в соревновании из самодельных луков самому маленькому пацаненку, у которого недавно случилась беда – ушел отец.
“Подумаешь, Пантелеев!” – как в классе не дрогнул никто, когда толпа педагогов во главе с завучем допрашивала всех вместе и поодиночке: кто на школьном гараже нарисовал портрет вредной “ботанички” Алевтины. Все знали, кто , но дали друг другу слово молчать. Потому что отчим излупил бы до полусмерти “художника” Шурика Лоскуткина. Всех держали в классе с обеда до позднего вечера и грозили двойками за четверть. Маленький новичок Валерка Велихов расплакался, но и он молчал… И что там писатель Пантелеев с его известным рассказом “Честное слово”…
Еще был рассказ “Синева” – как хорошо лежать в траве и просто так смотреть в небо, где подрагивает на ветру белый змей, которого запустили с крыши ребята из соседнего квартала.
И наконец “Говорящий скворец Игорёша”. Это – о приключениях в Дементьевском доме. Давним летом, когда Сережке Мезенцову только исполнилось двенадцать лет.
Старый таинственный дом с подвалом манил мальчишек давно. Во-первых, неизвестно, кто там жил. Всё какие-то странные молчаливые люди, а ребят совсем не было. А про подвал говорили, что раньше он был первым этажом, а потом постепенно осел в податливом грунте. Очень даже возможно, что от давних (которые еще “в царское время”) жильцов – начальника пароходства Дементьева и его большого семейства – остались замурованные в стенах клады или какие-нибудь “корабельные” вещи. Они пригодились бы для самодельной шхуны “Атлантида” (на которой едва ли доберешься до Лондона, как Михаил Дементьев, но до села Верхний Бор можно). Алешка Полынин рассказывал, что будто бы Дементьев собирал коллекцию якорей от разных кораблей и пароходов – больших и маленьких. Может, они и сейчас в подвале, куда им деваться-то? Вообще-то Алешка был известный сочинитель, но ведь каждый знает, что в сказках есть доля правды. И как хорошо было бы прихватить из подвала хотя бы самый маленький якорь (все равно ведь никому он там не нужен!).
3
“…Мы пробрались к дому в сумерки. Хотя какие сумерки в конце июня в нашем сибирском краю! Почти что белая ночь. Ночь эта пахла теплыми лопухами и бурьяном в котором мы притаились, ожидая удобного момента. В серовато-синем небе розовели облака и висела круглая луна, которая не давала никакого света. Она казалась нарисованной желтым карандашом.
По всем правилам индейско-партизанского искусства мы пересекли заросший двор (совершенно пустой и тихий) и оказались у темной амбразуры, которая когда-то была окном первого этажа. Теперь в амбразуре не осталось ни стекол, ни рам. Веяло из черного нутра сыростью и опасностью.
Чем бы ни веяло, а надо делать то, что задумали. Я оставил в подорожниках сандалии и первый перевалился через нижний край окна – он был на уровне поросшей лебедою земли. Первым – чтобы Анютка не успела понять, как я боюсь. Мой страх перед таким Анюткиным пониманием был больше страха перед мокрой неизвестностью. Я повис в пахнущей остывшей баней темноте, болтнул ногами и разжал руки… Плюх-бульк!
На мне были пионерские шорты, совсем коротенькие, но все же они обмакнулись в воду, потому что ее оказалось гораздо выше колен. Хорошо, что не зацепило карман с фонариком, который мама подарила на недавний день рождения. Вода, вопреки ожиданию, была теплая, будто подогретая. Эта теплота слегка растопила мой заледеневший в животе страх. Я выцарапал фонарь из кармана, включил. Сперва ничего не разглядел, только заметались на черной взбудораженной воде ослепительные зигзаги.
С двух сторон от меня бульк-плюхнули Анютка и Алешка. Марат сопел в проеме окна, подворачивал широченные холщевые брюки. Зря подворачивал – когда прыгнул, они тут же раскрутились и оказались в воде.
– Ну? – деловито сказала Анютка. – Где здесь сокровища.
– Тихо ты, – одернул ее Алешка. Наверно, не из страха, а из желания все делать по правилам: во время приключений надо говорить шепотом.
Все они тоже включили фонарики, и желтые веера света вытащили из тьмы голые кирпичные стены и облупленный потолок. Якорей не было видно. А замурованные клады… на то они и замурованные, чтобы не бросаться в глаза. Впрочем, дальние углы оставались в темноте.
– Может, все-таки там есть какой-нибудь якорь? – нарушая правила, отчетливо выговорила Анютка.
– Якор-рь! – донесся из мрака негромкий картавый ответ. – Якор-рь на бор-рт!…
Кажется, мы все присели на корточки. Я-то уж точно, потому что мои шорты потом оказались мокрыми до пояса. Марат, по-моему, сделал рывок к окну (хотя впоследствии отрицал это).
– Мама… – хныкнула Анютка, выдавая наконец тот факт, что она все же девчонка.
– Тихо, – велел Алешка. И сказал не тихо, а громко (он всегда был самый решительный из нас): – Эй! Кто там?
– Игор-рёша… – отозвалась тьма.
– А я Алеша… А ты кто? – Алешкин голос был звонким от натянутой, как струна, смелости.
– Игор-рёша др-руг…
Мы наконец догадались (вернее, осмелились) направить лучи в сторону таинственного Игорёши.
Ничего другого просто не оставалось.
На плававшем у стены обрезке доски топталась блестящая черная птица. Мы почти сразу поняли, что это крупный скворец…”
Папа, когда рассказывал про детство, не раз вспоминал Дементьевский дом и то, как там с искал с друзьями клад. Но мы с Ильей не помнили, чтобы он говорил про скворца. Может быть, папа берег этот случай именно для рассказа?..
Теперь мы читали, как, прихватив птицу, ребята выбрались наружу и стали гадать: как говорящий скворец оказался в подвале? Может, сбежав от хозяев, заплутал на воле и нырнул в черную дыру, спасаясь от хищных кошек? Или какие-то гады – любители мучить всякую живность – нарочно пустили беднягу в смертельное плавание? Похоже, что так, потому что лапки скворца оказались спутаны нитками. Одна лапка была, кстати, хромая, Игорёша припадал на нее. Из рук он не вырывался, вел себя дружелюбно, был вполне домашний.
Стали гадать – что с ним делать.
“Алешка – как самый честный и справедливый среди нас – решил, что надо расклеить объявления: найден говорящий скворец Игорёша, владельцев просим обратиться по такому-то адресу. Так и сделали. Но никто не откликнулся. Наверно, хозяева уехали из города, а несчастного скворца потеряли перед дорогой. Так мы решили. Потому что трудно было предположить, что люди могут бросить такую замечательную птицу нарочно.
