Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Кабинет Наклонова состоял из книжных стеллажей, громадного, будто для пинг-понга, письменного стола и нескольких кресел, похожих на присевших бегемотов. Стол, как, видимо, и положено у писателей, был завален папками, листами с машинописным текстом. Бронзовая фигурная лампа с желтым абажуром возвышалась как маяк над этим бумажным морем. А плоская пишущая машинка была, будто островок…
– Егор, садись… Это ничего, что я на «ты»? Мы не официально, не в студии. Угу?
– Угу… – сказал Егор и отдался объятиям кресла-гиппопотама.
Молчаливый Денис устроился в другом кресле, в стороне. Сел и Наклонов. Против Егора.
– Я… для начала вот что хотел спросить… Это правда насчет отца? Ты уж извини, но это так неожиданно…
– Это правда. Я родился уже после его гибели. А мать почти сразу вышла за Петрова. Я узнал об этом недавно.
– Да… история…
– Ничего, – сказал Егор. – Бывают истории позапутанней.
– Ты что имеешь в виду?
А он ничего не имел в виду, честное слово! И о рукописи в данный момент не думал. Просто так болтнул, чтобы не молчать.
Наклонов улыбнулся слегка натянуто:
– Я думал, ты про наши детские раздоры. С Толиком… Да, действительно, в последние дни перед его отъездом мы не ладили. Подрались даже на прощанье… И с ямой история имела, как говорится, место. Мальчишки же мы были… Но я не думаю, чтобы Толик навсегда сохранил про меня только злые воспоминания.
– Я тоже не думаю, – вежливо сказал Егор.
– А ты… – Кажется, он хотел спросить: «А ты почему же тогда упрекаешь меня»? Но сказал другое: – Ты сам-то откуда эту историю знаешь?
– От двоюродного брата. Он сын сестры Толика… Отца. Тот ему много про детство рассказывал. А он мне… А еще от Александра Яковлевича, от Ревского.
– А! Так ты и с ним знаком!
– Знаком… Но он больше про «Крузенштерн» любит говорить, про съемки, когда они с отцом последний раз встретились.
– Я понимаю… Да, к слову. О Крузенштерне. И о детстве… Наша дружба с Толиком была, конечно, сложная. Но я думаю, Егор, она все же была. По крайней мере, теперь все вспоминается по-доброму. Обиды уходят, хорошее остается. Детство – оно любое хорошо. Со всем, что в нем было. Это начинаешь понимать только со временем…
– Вы говорили о Крузенштерне, – осторожно напомнил Егор.
– А он – тоже часть детства. Толик нам о нем рассказывал. Или книга у него какая-то была, или сам он про него сочинял… Сидим мы у нас на веранде, а Толик – историю за историей. О разных случаях во время плавания, о Резанове, о Головачеве… Многое, конечно, забылось, но ощущение осталось. Понимаете, такое желание тайн и путешествий… И вот, ребята, – он говорил уже теперь Егору и Денису, – когда на старости лет потянуло памятью к детству, сделалось это воспоминание очень важным. А тут еще книги кое-какие попались старинные, статьи, документы в архивах. Ну и появилась мысль о повести… А начало положил, можно сказать, Толик Нечаев… Нет, ну надо же, встреча-то какая! Кто бы мог подумать. Егор, сын Толика…
Он говорил искренне. Он улыбался открыто. И слова, что начало повести положено Толиком, были… ну, честные такие и теплые. И Егор вдруг подумал – успокоенно и облегченно, – что вот и не надо никаких разведок, никаких распутываний.
Все справедливо. Давний житель Новотуринска Арсений Викторович Курганов написал повесть. Она потерялась, но не совсем. Толик Нечаев пересказал ее, кому смог. Один из слушателей запомнил эти детские рассказы и благодаря им сам пишет книгу. Пускай свою, но все равно в ней будет доля труда Курганова и Толика. Ничего не прошло бесследно. И схему в блокноте можно дочертить до конца и стереть вопросительные знаки. А рядом с именем Наклонова нарисовать книжку «Паруса «Надежды» и к ней прочертить от Курганова и Толика две прямые черты.
И все.
Все? А линия Наклонов – Алабышев?
И снова разведчик ожил в Егоре. А ему уже не хотелось этого. Гораздо лучше, если не будет в этой истории никакой драки. Пускай случится наоборот. Пускай он, Егор, приходит в этот дом по-дружески. Много ли у него друзей-то…
– …Я вот что думаю, – словно откликнулся на эту мысль Наклонов. – Летом, после ваших экзаменов, не махнуть ли нам в Новотуринск? Прямо на нашей колымаге! Втроем! Городок сохранился почти в неприкосновенности. Я поводил бы вас по старым местам, порассказывал…
Егор и Денис встретились взглядами и быстро опустили глаза. Олег Валентинович продолжал:
– Я понимаю, что в друзья никого не сватают, но, может, у вас с Денисом нашлось бы что-то общее… Чем плохо, когда от стариков дружба передается сыновьям по наследству…
И опять они быстро глянули друг на друга. Лицо Дениса было близко от лампы, и Егор вдруг увидел, что глаза у него совсем не темные. Серые, как у отца. Раньше они казались темными, потому что прятались обычно в тени.
Денис как-то по-детсадовски шмыгнул носом и пробурчал:
– Одно общее у нас уже точно есть: мы оба голодные.
– Иннушка! – обрадованно заголосил Наклонов. – Мы хотим есть и пить!
Мать Дениса заглянула в кабинет.
– Мужчины! У меня все готово. Но куда я здесь поставлю посуду? Может быть, пойдете в столовую?
– Нет, здесь! – весело заупрямился Олег Валентинович. – Здесь уютнее! Денис, освобождай полигон!
Денис начал привычно хватать стопки бумаги и сгружать на пол, к стеллажам. Один раз оглянулся на Егора – быстро и… так похоже на Игорька-горниста. И на Веньку. И тогда Егор, словно шагая в холод, спросил:
– Олег Валентинович, а тот кадет в вашей повести, Егор Алабышев – он вымышленный герой? Или был на самом деле?
Наклонов следил за Денисом, а сейчас быстро обернулся.
– А почему ты про это спрашиваешь?
– Ну… он Егор и я Егор. Интересно.
– Ах вот что!.. Не знаю. В списках выпускников Морского корпуса я его не нашел. Есть такие списки в книге профессора Веселаго… Но Толик об этом Егоре рассказывал. И о том, как он был кадетом, и о том, как стал офицером и погиб на Севастопольских бастионах. Я не стал менять имя. Если жил такой человек – хорошо. Если нет, я думаю, Толик бы не обиделся, что я позаимствовал это имя из его рассказов…
Ну теперь – в самом деле все. Егор обмяк в недрах глубокого кресла. Хорошо все-таки, когда подозрения уходят, а загадки объясняются вот так, без боли…
…И дальше в самом деле было хорошо. Пили чай с каким-то необыкновенным, невесомым, как облако, пирогом. Говорили про Новотуринск, про студию, про школу. Денис перестал глядеть исподлобья и со смехом рассказал про недавнее классное собрание, на которое вызвали мать двоечника Эдуарда Редьковского для объяснения, а оказалось, что это не она, а знатная ткачиха: ее пригласили в соседний класс на торжественную встречу, а она перепутала…
– А наша классная на нее с ходу давай нести: «Я на ваше производство напишу, как вы детей воспитываете!» А потом извинялась, ахала: «Это все опять из-за тебя, Редьковский! Почему ты не сказал, что это не твоя мама?» А он: «Но вы же всегда говорите, что учителю виднее»…
– Мне ты этого не рассказывал, – ревниво заметил Олег Валентинович. И пожаловался Егору: – Обычно из него двух слов подряд не вытянешь, а сегодня разговорился.
Денис сказал, что он развлекает светской беседой гостя.
Потом Наклонов на пари вызвался разгромить Егора и Дениса в сеансе одновременной шахматной игры. И разгромил за пять минут. И с сожалением посмотрел на часы.
– Наверно, Егору пора домой. А то влетит ему и нам.
– Не влетит, но пора…
Наклонов отвез Егора на машине, хотя тот повторил, что здесь и так недалеко. Теперь Денис и Егор сидели сзади, рядом. Молчали, но без натянутости. Когда прощались, Денис протянул руку – пальцы были очень тонкие, но крепкие. Сказал:
– Пока… Заходи.
– Ага. Может быть, загляну…
Наклонов спросил:
– Егор, а ты не знаешь, не осталось в бумагах Толика что-нибудь связанное с Крузенштерном? Вдруг он записывал что-то? Черновики какие-нибудь… Нет?
– Только те стихи. И еще портрет Крузенштерна. Он его рисовал, чтобы подарить… одному человеку.
