Мальчик со шпагой - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– Ничего себе: без причины! – громко сказал Павлик Великанов. – У людей клуб громят, а они сиди и задачки разбирай!
– Великанов! Помолчи, будь любезен! Никто ничего не громил, к вашему сведению. Их клуб закрыли по решению руководства. И раз его закрыли, значит, надо!
– Кому надо? – спросил Серёжа. – Сенцовым надо? Тетушкам разным, которые жалобы пишут? Они хотят, чтобы мы цветочки поливали, а вместо клинков чтоб вязальными спицами работали!
Елизавета Максимовна помолчала и сказала негромко, даже печально:
– Каховский, Каховский… Что с тобой случилось? Ты мог стать гордостью школы. А ты…
– А что он? – вежливо спросила Люся Колосницына.
– Что он? – доброжелательно переспросила Елизавета Максимовна. – А вы сами не знаете? Его постоянные выходки! В течение всего учебного года. История с дежурной, история с дневниками, его постоянное вмешательство в дела второго класса… Его грубость с учителями, опоздания, прогулы…
Вмешался Кузнечик. Отчетливо и громко он сказал:
– У него друг умер.
– Перестань! И будь добр не перебивать! Друг… Я понимаю. Но он сам сказал, что это случайный знакомый. Они виделись один раз в жизни. Таких "друзей" у каждого тысячи.
"Ей ничего нельзя объяснить, – подумал Серёжа. – Она и слушать не хочет. Она все знает заранее".
– Это не случайный знакомый, – сказал кто-то с третьего ряда. – Он про Серёжку в газету писал.
Елизавета Максимовна будто даже обрадовалась:
– Вот-вот! В газету писал! Потому и друг? Лучше бы он написал о его выходках, хороший получился бы фельетон. И пользы больше было бы. Кстати, Каховскому не следует слишком часто напоминать о газете и об этом случае. Один смелый поступок не оправдывает множества других – безобразных!
– А когда я напоминал? – удивленно спросил Серёжа.
Но Елизавета Максимовна его не слышала. Она продолжала:
– В этой газете к тому же написано, как наш герой, воспользовавшись своими приемами, избил палкой товарища по школе…
– Товарища? – громко спросил Кузнечик. – Подонок он, а не товарищ.
– Медведев! – Елизавета Максимовна снова грохнула указкой. – Будь любезен запомнить: в нашей школе нет подонков! Здесь все – наши учащиеся ! А Сенцов – гордость своего класса. Учится без троек, выпускает стенгазету… Пусть Гармашева подтвердит, если не верите.
Председатель совета дружины Вика Гармашева присутствовала на собрании. Ее пригласили, чтобы знала, какие дела творятся у шестиклассников. Она слегка пожала плечами, словно хотела сказать: тут и подтверждать нечего, всем известно.
– Подумаешь, "гордость", – сказал Генка. – Трус он, к шпане подлизывается. Чтоб такой гордостью стать, надо свою гордость подальше спрятать.
Невоспитанный Мишка Маслюк шмыгнул носом и добавил:
– Если так, то у нас всяких гордостев в классе больше половины. Без троек учатся и стенгазету делают по очереди.
– Вашему классу гордиться нечем! – отрезала Елизавета Максимовна. – Разболтались – дальше некуда. Пользуетесь, что Татьяна Михайловна гриппом болеет. А тебе, Маслюк, вообще… С двойки на тройку перекатываешься… Я поражаюсь настроению, которое царит в классе. Вместо того чтобы принципиально обсудить Каховского, вы его покрываете.
– И меня, – сказал Кузнечик. – Я вчера тоже три урока пропустил. По этой же причине.
– И тебя, – согласилась Елизавета Максимовна. – Но Каховский – прежде всего. Он инициатор… Анатолий Афанасьевич по мягкости характера прощал ему многие фокусы. Надеялся, что Каховский образумится. Напрасная была надежда… Ладно! Пока Анатолий Афанасьевич в больнице, его замещаю я. И решать буду по-своему. Легко вы не отделаетесь.
– Нам легко и не надо, – сказал Генка. – Надо, чтобы справедливо.
– Будет справедливо, не волнуйся.
– А я волнуюсь, – возразил Генка и встал. – Где же эта справедливость? Сенцов – гордость школы, а Каховский – хулиган и прогульщик! Сергей, отдай Сенцову готовальню, которую тебе милиция подарила!
– Медведев! – Голос у Елизаветы Максимовны стал металлическим. – Еще слово, и ты отправишься за дверь.
– Не отправлюсь, – просто, даже скучновато сказал Кузнечик.
Глаза у Елизаветы Максимовны стали круглыми.
– Ты соображаешь, что говоришь?
– Соображаю. Не отправлюсь! – вдруг взвинтился Генка. – Не отправлюсь, и все! – Он даже в парту вцепился, словно его хотели силой из класса вытащить. – Это мой класс! Каждый день говорят: вы хозяева в классе, вы хозяева в школе! А как слово скажешь – марш за дверь! Что за собрание, когда сказать ничего нельзя!
Елизавета Максимовна овладела собой.
– Сядь, пожалуйста. Вы все уже сказали достаточно, и собрание закончено. Каховского и Медведева прошу иметь в виду, что за третью четверть у них неудовлетворительные оценки по поведению.
– Разве это не педсовет решает? – спросил Павлик Великанов.
Елизавета Максимовна не сочла нужным откликнуться на эти слова.
– А совету дружины следует с этими пионерами заняться особо, – добавила она.
Вика Гармашева встала:
– Мы их вызовем, Елизавета Максимовна. В ближайшие дни соберем совет.
…В ближайшие дни собрать совет не удалось: начались каникулы.
А тридцать первого марта вышла газета со статьей Ларцева.
Статья называлась "Удар из-за угла". Там было написано все. Крепко и беспощадно. О вмятине на макете замка, которая осталась от Данилкиной спины. О жалобах, которые строчили обиженные дамы из уличного комитета. О маме Сенцова, которая бегала по всем учреждениям и даже нашла себе союзника в районо. И о самом союзнике – инспекторе Стихотворове. И о майоре милиции, который чуть не усмотрел в занятиях мальчишек-фехтовальщиков "опасные приемы".
Там были и хорошие слова – об отряде. О вечерах, когда собирались в кают-компании все, кто хотел. О звонких боях на дорожке. О маленьком д'Артаньяне – Андрюшке Гарце и о лихих барабанщиках. И об Олеге Петровиче Московкине, который дни и ночи тратил на то, чтобы мальчишечья компания, обосновавшаяся в старом кособоком доме, превратилась в отряд "Эспада".
А потом статья снова как бы взрывалась. Строчки раскалялись от негодования. Там были мысли, которые бились в Серёже, но для которых он не мог найти четких слов. Ларцев эти слова нашел. Они били как удары клинка.
Статья кончалась так:
"Все жалобы и упреки, все злые слова и ядовитый шепот о ребятах и вожатом – ложь. Ложь расчетливая и злобная. Они жили радостно и открыто, они хотели только хорошего. Почему же кому-то помешала "Эспада"?
Люди, живущие скучно, тупые и недобрые, не терпят иной жизни – светлой и честной. Не терпят людей с прямыми мыслями и открытым взглядом. Даже взрослых не терпят, а уж детей тем более. Когда они встречают мальчишку, у которого чувство собственного достоинства сильнее слепого послушания, сильнее страха перед их окриками, они решают, что пришёл конец света. Их мысль работает трусливо и примитивно: "Эти люди не похожи на нас. Значит, они плохие! Запретить! Убрать! Искоренить!"
И надо признать: иногда это им удается. Запрещают.
Люди, тупые и злобные, бывают хитры. Они умеют добро показывать как зло. И человек, живший для других, работающий честно и бескорыстно, в их речах становится опасным, а дела его – вредными. И может быть, в эти минуты, когда я кончаю статью, Олег Московкин и его капитаны доказывают двадцатый раз, что они ни в чем не виноваты".
