Голубятня на желтой поляне (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн txt) 📗
— Гелий, ты будешь отвечать?
Отвечать, конечно, придётся. Надо только переждать, когда перестанут противно слабеть ноги и растает в животе холод, который туда наливается от страха.
— Ну? — сказала бабушка.
— Ну? — сказала тётя Вика. Она сидела здесь же, в бабушкиной комнате.
Я переглотнул и прошептал:
— Я её дал на два денёчка…
(Ничего себе, два денёчка! Две недели уже Глеб на ней стучит. А я не решаюсь сказать, что хватит. Работает человек…)
— О-о… — простонала бабушка и села.
— Кому дал? — деловито поинтересовалась тётя Вика.
— Одному… журналисту. Знакомому… Он попросил…
— Что ты сочиняешь! — воскликнула тетя Вика. — Какому журналисту? Кто он такой? У журналиста нет своей машинки? Ему понадобилась эта, старинная, без электронного блока?
— Реликвия… — вставила бабушка.
— Так получилось, — пробормотал я. — Очень было надо.
Тётя Вика с горечью покачала головой.
— И ты не мог попросить разрешения? Почему?
— Вы бы не дали…
— Именно! — сказала бабушка. — И ты пошёл на обман. На чудовищное вероломство. Тайком взял не принадлежащую тебе вещь и с трусливой хитростью оставил футляр! Чтобы скрыть следы! О, если бы ты мог осознать всю глубину…
— Всю глубину он осознает потом, — пообещала тётя Вика. — Сначала машинка. Где она? Надеюсь, она цела?
Я поднял глаза.
— Цела! Конечно! Я сейчас…
Я бросился в дедушкину комнату, схватил футляр, крикнул уже из прихожей:
— Сейчас принесу!
Может, если сразу принести, не будут сильно воспитывать?
Я мчался к станции, а футляр колотил меня по ноге и царапал бронзовым уголком. Я не обращал внимания. Но перед вагоном я отдышался. Заправил майку. Принял спокойный и независимый вид. В "Курятнике" всё было по-прежнему. Ерёма чертил, Янка и Юрка о чём-то разговаривали. Они посмотрели на меня виновато.
Глеб настраивал карманный телевизор. Я небрежно сказал Глебу:
— Дома ворчат: почему долго машинку не несу. Придётся забрать…
— Конечно, бери! Мне Ерёма на свалке нашёл какую-то, скоро наладит.
— Завтра налажу, — отозвался Ерёма.
Глеб озабоченно спросил:
— Гель… А тебе не попало? Может, мне пойти с тобой, объяснить?
— Да вот ещё… Привыкать мне, что ли?
С тяжёлой машинкой я спустился с подножки. Глеб, Юрка и Янка стояли в раздвинутых дверях "Курятника". Между Глебом и Юркой просунул голову Ерёма. Глебу и Ерёме я сказал:
— Пока.
И пошёл.
Почти сразу сзади затопали. Это догнали меня Юрка и Янка.
— Гелька, ну ты чего? — сказал Янка. — Не обижайся.
— Ты здесь ни при чём, — ответил я.
— Гелька всегда так, — хмыкнул Юрка, но я уловил в его словах виноватость. — Сам наплетёт что-нибудь, а потом дуется на всех.
— Наплетёт?! Что я наплёл?
— А про склад? Мы о деле говорили, а ты шуточки начал дурацкие…
— Шуточки? Там на самом деле якорь! Настоящий!
— Ну… тогда объясни толком.
— Ага, теперь "объясни"…
С минуту мы шли молча. Они — виноватые, я насупленный. Наконец Юрка сказал:
— Давай я коробку за ту ручку понесу. Вдвоём легче. Я дал. Помолчал ещё немного, а потом рассказал про якорь.
Зимой, перед каникулами, меня выставили с урока танцев, и я болтался в коридоре. Там наткнулась на меня наша директорша Клара Егоровна. Ругать не стала, а сказала :
— Гелюшка, выручи. Столько дел, народу не хватает, съезди с нашим Сан-Дымычем на склад за игрушками для ёлки. Он один не управится.
Я обрадовался. Завхоз Александр Вадимович нас, мальчишек, любил. Он был старенький, мы его звали Сан-Дымыч и всегда ему помогали. Сан-Дымыч вызвал с автостанции фургончик, и мы покатили.
Склад ёлочных игрушек находился в старой церкви.
Внутри горели тусклые лампы и было холодно, изо рта шёл пар. Пока Сан-Дымыч с начальником склада выбирали коробки, я оглядывался. За штабелем ящиков я увидел наклонный столб с кольцом и тяжёлой цепью. Полез туда. И оказалось, что столб и кольцо — верхняя часть могучего трёхметрового якоря!
Якорь стоял в кирпичной нише. Даже не стоял, а был прислонён к боковой стенке. Под ним темнела чугунная плита с выпуклыми буквами. Я сел на корточки и с трудом прочитал:
Флота Капитанъ и Кавалеръ
fедоръ Осиповичъ
Ратмановъ
1 iюля 1753 года — 2 августа 1832 года
-
Онъ трижды плавалъ во кругъ
свhта
и много разъ могъ погибнуть
въ морh,
но судьба уготовила ему
послhдний прiютъ въ родномъ
городh.
Миръ праху твоему,
Капитанъ и Командиръ
Я потрогал буквы: они были очень холодные, над ними таял пар от моего дыхания. Потом я погладил холодный якорь. Может быть, его взяли с корабля, на котором в давние времена ходил в плавания Флота Капитан Ратманов. Мне стало жаль капитана Ратманова, хотя жизнь он прожил долгую и, конечно, интересную…
Дома я рассказал про старинную могилу бабушке и тёте Вике. И они впервые поссорились при мне. Бабушка сказала, что это безобразие — превращать в склады памятники старины. Тётя Вика работала как раз в Городской комиссии по наблюдению за культурными ценностями. Она стала быстро объяснять, что склад — это временно. Все исторические здания взяты на контроль, надёжно законсервированы и со временем будут реставрированы. Просто пока не хватает времени и средств. Бабушка заявила, что поменьше надо тратить денег на всяческие колоссальные авантюры вроде сверхглубокой скважины или проекта СКДР. Планету ковыряем насквозь, к звёздам летаем, а в обычной жизни порядка нет, не было и не будет… Тётушка сказала, что планету она не ковыряет и никуда не летает. Даже в отпуск. Потому что те, кто занимаются всеми этими сверхглубокими бурениями, имеют привычку вызывать к себе жён, а детей оставлять родственникам: воспитывайте…
Тут они спохватились и погнали меня спать.
А старую церковь с могилой я с тех пор называл про себя Капитанской.
Когда я кончил рассказывать, мы были уже совсем помирившиеся. Юрка сказал:
— Значит, завтра в десять, в парке у самолёта. Я прихвачу напильник.
— Ага! Приду! — кивнул я.
И ошибся. Назавтра меня ожидало совсем другое.
Только я вернулся с машинкой, как на меня упало новое несчастье. Тётка Вика поставила меня перед собой и долго смотрела суровыми и печальными глазами. В ушах у неё качались подвески из фальшивых марсианских кристаллов. Тётка Вика сказала:
— Были времена, когда провинившихся мальчишек воспитывали не так. Тратили гораздо меньше слов… Я пока не стану применять старые способы, но и разговоров с меня довольно. Сейчас ты отправишься в свою комнату и в течение трёх дней будешь размышлять о себе и своих поступках. А уж потом побеседуем… В эти дни из комнаты никуда!.. Кроме туалета.
Я посмотрел на бабушку. Она поджала губы и развела руками: допрыгался, мол. И я отправился на "отсидку". Оправдываться я не умел. Каяться и просить прощенья не умел тоже.
Утром я с горькими мыслями сидел на подоконнике. И с надеждой. Думал: Юрка с Янкой увидят, что я не пришёл, и прибегут ко мне сами. Может, хотя бы посочувствуют.
Они пришли, но только после обеда. Появились у меня под окном. Юрка сказал как ни в чём не бывало:
— Проспал, а теперь торчишь в окошечке, как красна девица?
— Дубина ты. Тётка не пускает. За машинку.
Юрка свистнул. Потом предложил:
— Сбеги.
Нет, на это я не решался. И дело не в том, что после будет ещё хуже. Просто… ну, не мог я. Всё-таки тётя Вика — она тётя Вика, она меня с младенчества воспитывала, я привык её слушаться. То есть я часто не слушался по мелочам, спорил, но нарушить вот такой приказ — это будто в себе что-то сломать.
