Улица Оружейников - Икрамов Камил Акмалевич (полные книги txt) 📗
— Что же будет после?.. — спросил продавец овечьего сыра.
— Этого никто не знает, — отвечал Рахманкул. — Потому что умные люди еще в марте говорили, нельзя разгонять полицию, а Керенский — глупый человек — взял всех полицейских и уволил. Ты спрашиваешь, — обратился Рахманкул к Тахиру-поденщику, — где были полицейские? Полицейские сидели дома и пили чай с халвой. Потому так и получилось. Ну ничего, какая бы власть ни пришла, если она хочет быть крепкой, непременно всех бывших полицейских обратно возьмет. Каждой власти такой кулак нужен. — И Рахманкул показал присутствующим свой огромный кулак с золотым кольцом на среднем пальце.
Кулак бывшего полицейского выглядел убедительно. Посетители чайханы не стали возражать, но и соглашаться с Рахманкулом им почему-то не хотелось. Они только вздохнули. Сила солому ломит, это каждый знал.
Талиб чуть не спросил Рахманкула, где же были полицейские, когда прогоняли царя Николая. Ведь тогда они все еще ходили в мундирах с шашками и свистками и царь Николай их не прогонял. Но взрослые молчали, промолчал и он.
Талибу захотелось уйти, но он все сидел, поджав под себя ноги, и слушал, как стреляют в новой, европейской части города.
— Это из крепости стреляют, — заметил чайханщик.
— Из крепости и в крепость, — уточнил Тахир.
— Кто победит, посмотрим, — вздохнул продавец овечьего сыра.
Талиб встал, вежливо поклонился присутствующим и вышел из чайханы.
Вечером пришел дядя Юсуп. Он был взбудоражен событиями дня и долго рассказывал Талибу о том, как генерал Временного правительства Коровиченко не хотел уступить власть Советам депутатов, вооружил учащихся кадетского корпуса и гимназистов, захватил крепость, и поэтому на улицах города льется кровь.
— Народ войны не хочет, народ хлеба хочет. Сейчас все только и говорят о Ленине, который у большевиков самый главный. Помнишь, я тебе говорил про Ленина?
— Помню, — ответил Талиб, хотя не мог точно сказать, говорил ему дядя про Ленина или про кого-нибудь другого. Дядя часто рассказывал ему новости, и все имена упомнить было бы просто невозможно.
— Этот Ленин очень хороший, говорят, человек, только один у него недостаток. В бога не верит, ни в русского, ни в мусульманского, ни в еврейского — ни в какого бога не верит. Это очень плохо.
Несмотря на то, что дядя Юсуп был человеком по тем временам довольно образованным, он свято верил в аллаха, читал коран, пять раз в день совершал молитву, каждую пятницу ходил в мечеть. Он сам больше года учился в духовном училище — медресе. Дядя не любил вспоминать об этом, а когда его спрашивали, отвечал коротко: «Везде есть хорошие люди и везде есть плохие люди, но аллах в этом не виноват».
— А Усман-бай верит в бога? — спросил Талиб.
— Верит, — ответил дядя Юсуп. — Почему ты спрашиваешь?
— Он нам сто рублей должен за клинок. Сто рублей или отдать тетрадку дедушки Рахима, уста-Тилля. Обещал достать тетрадку, а не достал.
Дядя очень удивился:
— Откуда ты про тетрадку знаешь? Мы с твоей мамой тоже про это говорили, но она не хотела напоминать Усман-баю. Она боялась его. Пусть, говорила она, отец вернется, тогда сами мужчины все решат между собой.
— У нас совсем нет денег, — сказал Талиб. — Потому я вспомнил. Пусть деньги отдаст.
— Не огорчайся, Талибджан, мне удалось достать два ящика ламповых стекол, это хороший товар. Стрельба кончится, тогда я продам стекла, еще что-нибудь достану. Проживем. — Дядя Юсуп был человеком покладистым и робким. Он ни с кем не хотел портить отношения.
— А может, Усман-бай тетрадку достанет, — не унимался Талиб. — Пусть тетрадку отдаст. Или деньги.
Дядя Юсуп внимательно посмотрел на племянника, вздохнул и сказал с уважением:
— Ты теперь наследник, твое право требовать. Если хочешь, завтра пойдем с тобой к Усман-баю. — И добавил: — Ты решительный, как твой отец.
Возле высокой глиняной стены с резной калиткой из толстых дубовых досок дядя и племянник остановились. Эта стена и эта калитка с начищенным медным кольцом невольно внушали уважение. Усман-бай был самым богатым человеком не только на улице Оружейников, весь Ташкент знал Усман-бая.
На двух базарах Усман-бай держал мануфактурные магазины, его доверенные люди занимались скупкой шерсти и кож в Ташкенте и во многих других городах. Злые языки говорили, что Усман-бай в молодости занимался конокрадством и грабежом на караванных дорогах, а потом, накопив денег, занялся торговлей. Так это или не так, но Усман-бая уважали и боялись. Наверное, больше боялись, чем уважали.
Дом Усман-бая огромный, двухэтажный, с террасами и балконами, с амбарами и конюшней на шесть лошадей; посреди двора протекает арык, а перед домом клумба с цветами. Это мужская половина, куда могут зайти посторонние, А по ту сторону дома — женская половина. Что там находится, этого и не видел никто. Четыре жены есть у Усман-бая. Ровно столько, сколько позволяет священная книга «Коран».
— Почтенный Усман-бай дома сейчас? — искательно и робко спросил дядя Юсуп у работника, чистившего лошадь возле конюшни.
— Дома, кажется, — ответил работник, молодой плечистый парень с выбитыми передними зубами.
— Не будешь ли так любезен, друг, не скажешь ли ему о нашем приходе?
— Мне нельзя входить в дом. Там чисто, а я грязный, — сказал работник и опять принялся скрести лошадь. — Там есть веревка, дерни за нее, и в доме будут знать.
Действительно, у калитки с внутренней стороны стены болталась веревка, которая тянулась через весь двор к дому.
Дядя Юсуп дернул за веревку, но, видимо, недостаточно сильно. Он подождал и дернул сильнее. Через минуту или через две на террасу вышел сам Усман-бай, из-под ладони, против солнца, поглядел на вошедших и спустился на одну ступеньку. На этой ступеньке он задержался, повернулся задом к гостям и старательно надел кауши.
— Прошу вас, прошу вас, пожалуйста, — заговорил он, с протянутыми руками двигаясь навстречу дяде и племяннику. — Рад видеть вас вместе. Как здоровье, как самочувствие? — сыпал он обязательными приветствиями, не давая гостям и рта раскрыть. — Горе, кругом теперь одно горе, велик аллах, — продолжал Усман-бай. — Заходите, рады вам, заходите. У всех теперь горе. Цены растут, три дня в городе стрельба, убийства, три дня ни одна лавка в городе не торгует, вы тоже не торгуете, почтенный Юсуп-ака. Одно разоренье. И холодно уже становится. Вот завяли у меня розы, совсем осыпались. Приходите весной, какие розы у меня, знаете? Из дворца эмира благородной Бухары у меня розы. Мой друг, садовник эмира, под большим секретом продал мне три куста. Для вас, уважаемые, самый лучший бутон срежу…
Он так сыпал словами, был так радушен и суетлив, что у Талиба в голове слегка загудело. Дядя Юсуп смущался все больше и больше.
— Мы к вам по делу… — вставил наконец слово и дядя Юсуп.
— Дела, дела, — прервал его Усман-бай, — у всех теперь дела. Ох, тяжелое время настало! Заходите, посидим поговорим о делах. Рад вам, очень рад. Пословица есть: гость в дом — радость в дом…
Усман-бай провел дядю Юсупа и Талиба в комнату для гостей, большую и просторную, с круглой высокой железной печью, какие Талиб видел только в русских кварталах новой части Ташкента.
Стены были разрисованы всякими рисунками, похожими на павлиньи перья, потолок лепной, там тоже всякие узоры, гирлянды из роз и лепестков. На полу лежал мягкий и яркий туркменский ковер, горы атласных подушек.
Усман-бай быстро и звонко защелкал пальцами. Тотчас откуда-то вынырнула служанка и расстелила шелковый дастархан. Печенье и прозрачный сахар, кишмиш и изюм с косточками, фисташки и миндаль, европейские конфеты в обертках и матовые гроздья винограда появились на дастархане под звонкое щелканье байских пальцев.
— Быстрей, быстрей, — приговаривал Усман-бай. — Разве ты не видишь, глупая, какие сегодня у нас дорогие гости!
Чем больше Усман-бай говорил, чем больше расхваливал гостей и чем больше угощенья появлялось на разостланной шелковой скатерти, тем больше неприязни к хозяину испытывал Талиб. Он и сам не понимал, почему так получается. Даже чайники с раскосыми китаянками под цветистыми зонтиками вызывали неприязнь мальчика. Дядя Юсуп совсем растерялся и сник.
