Четверо из России - Клепов Василий Степанович (мир бесплатных книг txt) 📗

– Я вас очень, очень прошу, фрау Марта, – говорила, вытирая глаза, женщина с ребенком. – Мой Генрих уже третий год на войне, старший сын тоже, а я одна, без них, что могу?

– Ничего не поделаешь, госпожа Бреннер. И вообще, в следующий раз попрошу обращаться с такими просьбами к моему брату.

И вдруг эта маленькая Бреннер упала на колени:

– Я вас умоляю, фрау Марта… Смилостивьтесь!

– Не могу, госпожа Бреннер! – высокая повернулась к горбуну: – Идем, Фриц, показывай свое приобретение.

Отто, который смотрел на женщин, облокотившись на свою метлу, сердито махнул рукой и что-то начал мычать. А фрау Марта двинулась к нашему амбару. Камелькранц угодливо шел позади.

Я соскочил вниз, едва успев прошептать:

– Идут…

Громыхнул засов, дверь открылась, и в ней появились Камелькранц и фрау Марта. Я понял, что это, верно, и есть баронесса. Она была одета в темное платье, перехваченное в талии белым поясом и украшенное пелериной. Маленькое лицо почти не оживляли небольшие серые глазки.

Увидев нас, фрау пошевелила тонким, как у змеи, язычком и просипела:

– Они же совсем щенки!

– Я тебе уже говорил, Марта, – начал оправдываться горбун. – Ничего лучшего нельзя было подобрать. Фабриканты забрали все, что годилось для работы.

Тонкий язычок еще быстрее забегал по бледным губам.

– Так что же, нанимать для них няньку? – вспылила баронесса.

Чернявая девочка наших лет принесла из дома соломенное кресло, и помещица бухнулась в него. Кресло затрещало и раздалось, как резиновое.

– Подойди ко мне! – обратилась фрау к Левке. Левка сделал два шага вперед, дурашливо отдал честь и гаркнул по-немецки:

– Прибыл в ваше распоряжение!

Он так заворочал глазами, что мы с Димкой чуть не расхохотались. Но баронесса, удивленная Левкиным знанием немецкого языка, не заметила шутовской выходки.

– Как? Ты говоришь по-немецки? – воскликнула она. – Ты правильно делаешь, унтерменш [28]. Скоро весь мир будет говорить на языке великой германской нации.

– Извините, фрау Марта. Я чистокровный ариец, – без тени улыбки сказал Левка.

Баронесса нахмурилась, побагровела:

– Сними рубашку!

Левка стоял худой и жалкий.

Фрау грубо придвинула его к себе, брезгливо ощупала руки, грудь, спину:

– Дрянь! Следующий!

Я понравился фрау больше. Она только ощупала меня, но ничего не произнесла. Когда же очередь дошла до Димки, не только баронесса – и мы с Левкой залюбовались его сложением. Стройная Димкина фигура была словно выточена из слоновой кости. На руках и груди играли, перекатываясь под кожей, круглые мышцы, а крепкая спина была сплетена из сплошных мускулов и связок.

– Оу, оу, – приговаривала баронесса, похлопывая Димку по спине, плечам и груди.

Камелькранц стоял рядом, раздувая ноздри от удовольствия.

– Что умеешь делать? – спросил он и, думая, что Димка не понимает, приказал мне повторить вопрос.

Я перевел. Вместо ответа Димка вдруг кувыркнулся, встал на руки и быстро, быстро побежал на руках по двору. Вскочил и, то падая на руки, то вставая на ноги, прошелся колесом.

– Ты артист цирка? – изумился Камелькранц.

– Браво! – кричала в восторге баронесса и просила горбуна привести какого-то Карла.

Из дверей выскочила огромная овчарка и вышел толстый малый в коротких штанах, которые чуть не лопались у него на заду. Парень был примерно наших лет, но такой откормленный и рыхлый, что Левка, увидав его, тихонько фыркнул:

– Не жилец на белом свете…

– Почему? – удивился я.

– Так моя бабушка говорила… Как увидит рыхлого да толстого, обязательно скажет: «Не жилец на белом свете».

Овчарка обнюхала наши ноги. Когда она подошла к Левке, он тихонько посвистел, и овчарка вскинула на него умные глаза.

– Какая ты хорошая… – хотел погладить собаку Большое Ухо, но в тот же миг она рванула его за рукав.

– У, черт! – только и проговорил Левка.

– Пусть мальчик покажет Карлу свой номер, – обратилась ко мне баронесса.

И хотя Димка и сам хорошо знал немецкий гешпрех [29] я сказал:

– Покрутись еще, Дубленая Кожа!

– Не буду! – вспыхнул наш самолюбивый друг. Не желая навлекать на парня беду, я вежливо ответил баронессе, что Димка очень устал и не может повторить номер.

– Немного можно, – проговорила баронесса. – Мой Карл так любит цирк.

– Пошли ее к черту! – рассвирепел Димка. – Скажи, что шутом у нее не буду.

Как только мог, я пытался убедить фрау, что после дороги Димка очень ослаб и лучше завтра повторит представление.

– Я его буду пороть! – прошипела баронесса.

– Ну и птица! – воскликнул по-русски Левка.

– Что он сказал? – бешено повернулась ко мне баронесса.

– Их заге: «птичка» [30], – улыбаясь ответил Левка.

– Вас ист дас птишка? [31]

– «Птичка» эс ист ди Фогель [32], – невинно объяснил Левка. – У вас очень хорошая фамилия, – и тут же добавил попрусски: – Но идет она тебе, как велюровая шляпа раку.

Димка не выдержал и фыркнул. Баронесса почувствовала, что маленький русский сказал по ее адресу грубость и, размахнувшись, изо всей силы ударила Левку по лицу:

– Молчать! Ни слова больше на своем варварском языке!

Левка поднялся с полу – из носа и рассеченной губы текла кровь…

– Удивляюсь! – повернулся Большое Ухо к Камелькранцу. – Баронессе говорят комплименты, а она дерется.

– Унтерменш! – шипела баронесса.

Шумя платьем, она вышла из амбара. Верблюжий Венок сердито махнул нам рукой и повел в сарай. Велел набрать соломы и расстелить ее на полу в амбаре:

– Мьь устроим вам маленький карантин.

– Зо! [33] – с пафосом воскликнул Левка, поднимая палец. – Это есть знаменитая немецкая аккуратность.

Наш хозяин принял насмешку за чистую монету и, похлопав Левку по плечу, плотно прикрыл и замкнул двери амбара:

– Ты прав, унтерменш! Мы очень, очень аккуратны. Мы постелили в углу солому, прямо в одежде улеглись. Левка возился, возился, наконец, сел:

– И долго они нас будут держать в этом карантине?

– Покуда русский дух из тебя не выветрится, – проворчал Димка.

– Что-о? Скорее Верблюжий Венок с баронессой начнут говорить по-китайски…

Пока Левка с Димкой спорили, я уснул и все время видел ужасные сны. То подходила баронесса и, превратившись в змею, шипела на ухо, шевеля своим язычком: «Унтерменш». То Камелькранц «ёкал» на лошадей, и они неслись вскачь. Вот кони поднялись, с грохотом поскакали по островерхим крышам, и топот их ног о черепицу был так громок, что я проснулся.

Через щели амбара свет уже не пробивался. Наверно, была ночь.

– Левка, ты спишь? – тихо спросил я.

– Нет, Чапай думает, – с обычным своим шутовством откликнулся Левка. Но вдруг повернулся ко мне, зашептал:

– Знаешь, я ее сейчас просто ненавижу… эту сволочную немку.

– А здорово она тебя? Нос-то болит?

– Болит…

– Но ты молодец, Левка. И Димка – молодец, так и надо. Ползать перед ними на брюхе не будем.

– Молокоед, а ты помнишь пионерское обещание? – вдруг спросил Димка. Оказывается, и он не спал.

– Ясно помню. А что?

– Забыл слова… Есть там насчет того, как должны вести себя пионеры в нашем положении?

Приподнявшись, я медленно, словно говорил клятву, прочитал:

– Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю:

– что буду твердо стоять, – подхватил Левка, – за дело Ленина, за победу коммунизма…

Меня эти слова словно пронзили насквозь. Я подумал о том, что никогда еще не чувствовал их смысл так, как теперь. И подумал, что, наверное, такое же чувство охватывает наших солдат, когда они произносят слова присяги перед боем. Теперь мы должны и на деле твердо стоять за дело Ленина.