Кураж - Туричин Илья Афроимович (книги бесплатно читать без txt) 📗

Федорович набрал в грудь воздуху и, перекрывая оркестр, лязг ножей и вилок, звон посуды - привычный ресторанный шум, грянул могучим басом:

– Невинно убиенным на площади рабам божиим ве-ечная па-а-а-мять!

Растерявшийся немец-барабанщик ударил по тарелке, словно поставил точку.

Дьякону показалось: по дымному залу плывет колокольный звон.

И тотчас на сцену выскочила Гертруда Иоганновна с побелевшим перекошенным лицом. Она вкатила Федоровичу звонкую пощечину, повернулась к залу:

– Господа! Эта свинья всю жизнь завывала на клиросе в своем хлеву. А сегодня они с моим поваром лечились от простуды, - она выразительно пощелкала пальцем по своей шее.

В зале засмеялись.

– Он будет наказан! - И она треснула Федоровича по другой щеке.

Федорович ждал выстрела, ждал мученической казни. Он растерялся и захлопал глазами.

В зале раздался взрыв хохота и аплодисменты. Зрелище было забавным: маленькая изящная женщина лупит по щекам здоровенного мужика. Вот это женщина!

Кто-то крикнул:

– Браво, фрау Копф!

– Дурак, - тихо сказала Гертруда Иоганновна по-русски так, чтобы слышал только Федорович. - Сейшас же петь "Оши шорные". - И обратилась по-немецки к залу: - Эта церковная свинья споет вам, господа, старинный русский романс "Очи черные".

Федорович смотрел на нее с ненавистью. Он стоял, расставив ноги, набычась, напоминая мощное животное.

"Что еще он сейчас выкинет? Что еще?" - подумала Гертруда Иоганновна. Надо заставить его петь. Дать ему передышку, чтобы он пришел в себя. И заставить петь. Она снова повернулась к залу:

– Господа, в цирке мне доводилось укрощать и не таких зверей, - она улыбнулась и обратилась к штурмбанфюреру Гравесу, сидевшему за своим излюбленным столиком возле эстрады: - Господин штурмбанфюрер, не откажите женщине в бокале вина.

Гравес встал, налил в фужер спиртного и, тоже улыбаясь одними губами и зорко следя за происходящим, галантно наклонив голову, поднес фужер Гертруде Иоганновне.

– Благодарю, - она пригубила фужер, почмокала от удовольствия, повернулась к Федоровичу и, чуть покачивая фужером, сказала тихо по-русски: - Вас застрелят. Пойте. - И по-немецки: - Музыканты!

Оркестр снова заиграл "Очи черные", и Федорович, не сводя глаз с фужера, словно загипнотизированный, запел.

Рука Гертруды Иоганновны дрожала, вино выплескивалось на пол.

Когда Федорович допел романс, она протянула ему фужер. Он выпил с жадностью. Она отобрала у него фужер и разбила об пол. Потом повернулась к залу и подняла руку вверх, как победительница.

Офицеры шумно зааплодировали. Офицеры веселились.

Адъютант коменданта лейтенант Гласкугель потерял покой. Мир полон острых ощущений. Неужели они минуют его? Одно дело видеть, как вешают, другое - вешать самому, почувствовать, как человек задергается в твоих руках. Не убий! Это для рабов, для низших рас. Мы созданы, чтобы чистить землю. Это наша миссия - чистить землю. Вчера - Европа, сегодня - Россия, завтра - весь мир!

На белом лице кривились губы и пламенели оттопыренные уши. Ах, какая женщина фрау Гертруда! Как она хлестала по щекам певца. Тоже острое ощущение…

Но те синие глазки на кухне!… Хрупкая, нежная, бутон… Как она отпрянула!… Ах, синие глазки!…

Офицеры веселились. Оркестр играл фокстрот. Девицы выпорхнули в зал. Зашаркали по неровному паркету сапоги.

Рыжая подмигнула лейтенанту. Лейтенант улыбнулся бессмысленно. Да-а… Синие глазки… Дикарка. Это - моя добыча, моя боевая добыча!… Надо сходить к другу повару… Надо сходить…

Лейтенант посмотрел на своего начальника. Полковник чайной ложечкой подбирал с тарелки остатки манной каши с изюмом и запивал ее жиденьким чаем. Сегодня он позволил себе выпить рюмку коньяку. Сегодня большой день. Сегодня он начал покорять город. И он выпил рюмку коньяку за здоровье Адольфа Гитлера, своего старого друга.

Скоро, скоро будет покончено и с партизанами. И тогда Адольф Гитлер подымет рюмку коньяку за его, Фрица фон Альтенграбова, здоровье.

– Я вам не нужен, господин полковник? - вкрадчиво спросил лейтенант.

– Идите, веселитесь… В молодые годы мы тоже умели веселиться.

Полковник чуть прикрыл глаза и вспомнил мюнхенские пивные. Годы, годы!…

А лейтенант встал, щелкнул каблуками и неверной походкой отправился на кухню, к Шанце.

Кухня была пуста. Опрокинутые котлы блестели на плите. Час поздний, все съедено. Официанты приносили грязную посуду и составляли ее стопками на большом столе.

Лейтенант заглянул в каморку шеф-повара. Шанце спал, уткнувшись носом в подушку. Возле койки валялись пустые бутылки. Есть же где-нибудь и полные? Лейтенант подошел к шкафчику, открыл дверцу. Какие-то фартуки, колпаки… Тьфу! Скотина, все вылакал.

Гласкугель вернулся на кухню и увидел Злату. Она переносила грязную посуду в посудомойку.

– А, майне юнгес медхен! Коммст цу мир! Коммст!

[5] - он поманил ее рукой.

Девочка не двигалась.

Лейтенант подошел к ней. Она окаменела от страха: лицо его было белым, как у покойника, глаза блестели, красные губы оттопыривались. Он вцепился в ее запястье, с силой потащил за собой, втолкнул в каморку. Обхватил ее талию, начал целовать лицо. Пахнуло перегаром. Злата старалась вырваться, но у лейтенанта были цепкие руки. Он считал ее своей добычей и не собирался отпускать.

– Пустите, - крикнула девочка. - Дрянь! Фашист!

Лейтенант сдавил ее обеими руками, казалось хрустнут кости. Она задыхалась.

– Пусти! Фашист!

От крика проснулся Шанце, сел, встряхнул головой. Кто кричит? И сквозь туман увидел лейтенанта, сжимающего тоненькое тело девочки.

Не раздумывая, Шанце вскочил, бросился к лейтенанту, схватил за ворот мундира, рванул.

Лейтенант выпустил девочку.

Обессиленная, она села на пол.

Потом лейтенант почувствовал, что отрывается от пола, заболтал ногами.

Шанце в ярости отшвырнул его к койке.

Лейтенант шмякнулся на пол, ударился затылком о железную спинку койки и затих.

Злата заплакала.

Длинные руки Шанце непроизвольно двигались, словно он наносил лежащему удары.

– Швайн! Швайн!

[6]

Потом он наклонился над лейтенантом. По белой шее за ворот мундира текла кровь, на белом, словно присыпанном мукой лице стекленели глаза.

– Эр ист тот

[7].

Шанце поднял лейтенанта с пола, положил на койку и покрыл одеялом. Злата всхлипывала. Он присел возле нее на корточки. Девочка испуганно отодвинулась. Шанце неловко погладил ее волосы.

– Спа… спасибо, - тихо сказала она.

– Эр ист тот, - снова произнес Шанце, успокаивая ее.

И тогда Злата поняла, что лейтенант мертв. От ужаса по сердцу прошел холодок. Теперь и ее и Шанце повесят: они убили немецкого офицера. Что же делать? Что делать? Взгляд Златы заметался по комнате, словно искал выход из тупика. Все. Конец.

– Уходить, - сказал Шанце. - Шнель, шнель… Уходить, - он подтолкнул девочку к двери.

Злата, не вставая, проползла на коленях, потом поднялась. Она поняла, что Шанце старается спасти ее, хочет, чтобы она ушла, чтобы никто не застал ее здесь.

Он не выдаст ее, но его казнят. Непременно казнят.

Шанце вытолкал ее на кухню и закрыл дверь своей каморки.

"Его казнят, - подумала Злата. - Надо что-то делать. Что? Бежать к Ржавому? А что может Ржавый? У него и пропуска нет.

Близнецы?… Спят уже… А может, не спят? И что им сказать? Лейтенант пьяный? Упал сам? Упал и разбил голову. Не поверят. Еще шум подымут. А может, не станут подымать? Ведь не они у немцев служат, а их мама… Яблоки от яблоньки…"

Еще ничего не решив, она торопливо поднялась на второй этаж. Она должна была действовать, и ноги несли ее сами.