Четверо из России (сборник) - Клепов Василий Степанович (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗

— Белка, послушай… — пытался я задержать Нюрину руку.

Но Нюра вырвалась и убежала, громко хлопнув дверью.

«Ну, — подумалось, — и жизнь у тебя начинается. Молокоед!»

А Камелькранц, видимо, желая окончательно оторвать меня от батраков, сразу же после кофе велел запрягать лошадей и ехать с поручением баронессы в соседнее имение.

Невольники шли на работу, когда застоявшиеся лошади вынесли бричку со двора и помчали по дороге. Я пытался придержать лошадей, чтобы не пришлось обгонять товарищей, но потом подумал, что будет даже хорошо, если обгоню колонну на полном ходу. Хлестнул лошадей, и они понесли меня, как Илью-Пророка.

— Гей, — разухабисто крикнул я, нагоняя работников, и вихрем помчался сквозь раздавшуюся толпу.

Вслед понеслись свист, улюлюкание, крики. Солидный кусок кирпича угодил в бричку, обдав меня колючими брызгами.

«Наверно, Димка старается», — подумал я. За поворотом дороги перевел лошадей на рысь.

Торопиться было не к чему. Впервые, после многих дней, я был совсем один. Никто за мной не следил — почти свободный человек!

Скоро поля кончились, и повозка нырнула под густую тень дубов и каких-то неизвестных деревьев. Приятно пахло лесной сыростью и прелью.

Мне хотелось поваляться на траве и, выбрав небольшую зеленую полянку, я свернул с дороги, растянулся на мягком, как перина, мху. Здесь было хорошо, но все же не так, как у нас дома. Чужими и неприветливыми казались деревья, отдаленно напоминавшие наши красивые клены. Но вдруг я чуть не вскрикнул: незабудки! Они выглядывали из осоки и таращили на меня чистые, голубые, как у Белки, глаза.

Как попали в это болото наши русские цветы? Скорее всего их семена принесла сюда на лапках дикая утка. Говорила же нам ботаничка, что так расселяются по земле некоторые растения.

Я встал и принялся собирать незабудки, чтобы привезти в подарок Белке.

Неожиданно меня окликнули по-немецки:

— Эй, что здесь делаешь?

Полицейский в противной каске с длинным козырьком решительно сворачивал буланого коня на поляну:

— Откуда сбежал?

Пришлось долго доказывать, что я не беглец, а батрак баронессы фон Фогель и служу в помощниках у Камелькранца. Чтобы убедить недоверчивого полицейского, я вытащил письмо, которое мне дали в замке. Немец бесцеремонно разорвал конверт, прочитал записку и протянул мне обратно.

— Как объяснить баронессе, кто вскрыл письмо? — спросил я.

Немец рассмеялся и потрепал меня по плечу:

— Сержант Думмкопф… Мы со старушкой — приятели, она не будет в обиде…

Меня заинтересовало содержание письма баронессы, и я прочитал следующее:

«Дорогой Карл!

Рада поздравить тебя с возвращением на нашу милую родину.

Я и Фридрих надеемся видеть тебя сегодня у нас в гостях, дабы обнять и прижать к нашему сердцу.

Этот мальчик — мой слуга. Он и лошади в твоем распоряжении.

Твоя сестра Марта».

«Какой же это еще Карл?» — думал я, подъезжая к двухэтажному дому — точной копии замка Фогелей. Вся разница была лишь в гербах. Вместо зубра с кольцом в ноздре на гербе виднелись скрещенные стрелы.

Меня впустили во двор, взяли письмо и просили обождать.

Мы уже привыкли у Фогелей не терять свободного времени даром. Я прикорнул в повозке и уснул. То ли поляна в лесу, то ли другое тому причиной, но я увидел во сне Золотую Долину. Мы с Димкой будто бродим по лесу и я спрашиваю:

— Ты не помнишь, Димка, незабудки относятся к съедобным или несъедобным растениям?

Дубленая Кожа ворчит что-то невнятное, я тянусь рукой к незабудке, а она вдруг смеется Белкиным смехом и хлопает меня ладонью по руке. И тут я в самом деле почувствовал, что меня трясет кто-то за руку. Открыл глаза и чуть не свалился с повозки: передо мной — Карл Паппенгейм!

Он чисто выбрит. На нем черный, хорошо сшитый костюм, в левом кармашке видна золотая цепочка от часов. Новая велюровая шляпа на затылке чуть скрывает коротко остриженные волосы.

При виде моего лица Паппенгейм вздрагивает, как от электрического тока. Нижняя губа у старика отвисает, глаза останавливаются. Впечатление такое, будто старый хрыч узрел перед собой привидение.

Но вдруг он просиял и радостно, как родному, которого давно не видел, сказал по-русски:

— Здравштвуй, Вашька!

Черт те что, не разберешь, оде тут сон, где — явь!

— Мне очень приятно, что к шештре повезешь меня ты, — говорит Паппенгейм, усаживаясь в коляску.

— Можно ехать? — спрашиваю я, отводя в сторону комплименты.

— Пожалуйшта, милый, пожалуйшта!

«Милый»! Даже вот как! Нет, думаю, Молокоеда ты не проведешь, старая обезьяна!

А Паппенгейм, словно не замечая моей враждебности, продолжал бормотать:

— Дело прошлое, Вашя, но ты нравилшя мне даже в Золотой Долине. Ты — отважный и храбрый человек! А таких у наш любят. Между нами было прошто недоразумение.

Ничего себе, недоразумение! Я вспомнил, как он палил в нас с Димкой из ружья, когда мы собирали халькопирит, и невольно улыбнулся.

— Ты мне не веришь? — воскликнул старик.

— Нет, я просто вспомнил забавный случай, — улыбнулся я, поглядывая на старика. — Скажите, господин Паппенгейм, это вы тогда стреляли в нас, когда мы были наверху ручья?

— Штрелял? Я? — ужаснулся Паппенгейм. — Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Понимаете! — рассмеялся я ему в лицо. — Но учтите, что вас тоже понимают.

Он забормотал что-то про себя, а я подумал о том, как легко мог бы разделаться сейчас с нашим врагом, если бы у нас все было подготовлено к бегству. Ведь один на один я, пожалуй, осилил бы хлипкого старикашку.

Я всерьез усомнился в словах Паппенгейма.

— Какой же он вам брат? Вы — Паппенгейм, он — Камелькранц.

— Ах, ты вот о чем, — рассып?лся Паппенгейм. — Мы с Мартой родные, а с Фрицем — родные только по отцу.

Чтобы не слышать противной болтовни Паппенгейма, я хлестнул лошадей, и они, как ветер, помчали к имению Фогелей меня и моего врага.

Верблюжий Венок встретил гостя у ворот. Братцы обнялись, расцеловались и встали друг против друга, отирая платочками глаза. Только тут я понял, почему наш горбун всегда напоминал мне Паппенгейма. Братья были очень похожи. У обоих маленькие серые глазки без ресниц, выдвинутые вперед подбородки и сжатые трубочкой губы.

Проплакавшись, Верблюжий Венок и Паппенгейм пошли в дом, а я въехал во двор и стал выпрягать в сарае лошадей.

Батраки были еще в поле. В пустой конюшне чистил навоз Заремба.

Юзеф молча принял у меня лошадей и подарил таким взглядом, что я вспомнил про гвоздь.

— Юзеф, — мягко сказал я, — ты напрасно думаешь обо.мне плохо.

— Думаю о тебе так, как принято думать о всяком предателе.

— Напрасно.

На крыльце появилась Белка:

— Вас приглашают кушать!

— Кого? — растерялся я. — Куда?

— Известно куда. Туда, где господа кормят собак и таких лизоблюдов, как ты.

Я думал, Нюра говорит это из желания оскорбить меня, но через минуту услышал приглашение уже от самого Паппенгейма.

— Почему ты не идешь, Вашиль? — мягко проговорил он. — Я рашпорядилшя, чтобы тебя хорошо накормили.

— Спасибо, не хочу…

Паппенгейм настаивал, и мне пришлось уступить.

— А говоришь — «напрасно»! — бросил вслед с презрением Заремба.

Меня кормила Белка, но старик, воспылавший ко мне неожиданной любовью, сидел тут же, на кухне, присматривал за тем, как меня обслуживают. Обед был такой, какого я не ел с самого начала войны.

— А теперь ты дай ему компот, — сказал Паппенгейм, обращаясь по-русски к Белке. — И пушть он пошле хорошо отдохнет.

Невольники уже пришли с поля. Их лица, изможденные, бледные и злобные, повернулись ко мне, когда я сходил с господского крыльца. Во всех глазах я читал презрение и вражду и невольно склонил голову.

— Пся крев! — громко сказал кто-то.

Я не вынес незаслуженного оскорбления и, подгоняемый злыми взглядами, сбежал в ненавистную каморку.