Голубятня на желтой поляне (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн txt) 📗
— А сигареты стоят бешеных денег! — возмущался Глеб.
Но сигаретами его снабжал Ерёма.
Ерёма вставил в свои потроха лампу из моего приёмника, и боли в затылке у него прекратились. Он долго благодарил меня и подарил литой пистолет (такой тяжёлый, что чуть не свалились штаны, когда я положил его в карман). Вагон Ерёме понравился, да и наша компания тоже. Он стал заходить в гости. Играл с Янкой в магнитные шашки, курил с Глебом на вагонной площадке, сидел вместе с нами, когда мы разговаривали о всяких своих делах или обсуждали таинственную Глебову историю.
Мы потрошили эту историю снова и снова. Глеб никогда не отказывался от таких разговоров. Но порой лицо его делалось грустным. Он снимал очки и рассеянно чесал ими в затылке.
Однажды Янка осторожно спросил его:
— Скучаешь?
— А… Да, — Глеб неловко заулыбался. — Там меня работа ждёт, а я здесь торчу, как курортник. Неизвестно, кто я и зачем… С другой стороны, хочется во всём разобраться до конца. Иначе я не журналист, а дырявый чайник… Вот хожу, смотрю, потом сижу, пишу. Пытаюсь выводы сделать. Хорошо, что машинка есть, спасибо Гельке… А с третьей стороны…
— Разве в логике есть такое понятие — "третья сторона"? — придирчиво спросил Ерёма.
— Есть… С третьей стороны, пора бы всё-таки домой, но куда и как? С четвёртой — что делать дальше-то? Там люди ждут, волнуются…
— Друзья? — спросил Янка.
— Ну… и друзья. И редактор…
Меня дёрнуло за язык:
— И невеста?
Глеб серьёзно сказал:
— Невесты пока нету.
— А ты влюблялся? — нахально спросил Юрка.
— Бывало, — засмеялся Глеб. — Но в основном неудачно.
— А зачем влюбляются? — спросил Ерёма.
— Ни за чем. Это бывает само собой, — сказал Глеб.
— Необъяснимое отклонение от логики. Чисто человеческое свойство, — скрипуче подвёл итог Ерёма и сморщил нос.
— А у тебя всегда всё объяснимое? — поддел Юрка. — Скажи, ты зачем статуи в парке громил?
— Это объяснимо. Я думал, они шпионы.
— Кто?! — хором спросили Юрка, Янка и я.
— Шпи-оны. Не все, а некоторые. Я не знал, какие. Бил все. Некоторые не бились.
— Да чьи шпионы-то?
— Я не знаю. Мне казалось.
— А потом не стало казаться? — хихикнул Юрка.
— Нет, потом тоже. Но я не стал. Гражданин милицейский начальник объяснил…
— Что объяснил? Что тебя по голове тазиком стукнули? — со смехом спросил Юрка.
— Он сказал: "Ерёма, если они шпионы, они люди. Нехорошие, но всё равно люди. А робот не имеет права делать вред людям. Никаким". Я не стал.
— Но ведь они не люди, а просто гипсовые куклы! — крикнул я.
— Разберёмся, — сказал Ерёма. Потом спросил немного другим голосом: — А чего ржёте?
Мы смутились. Разве Ерёма виноват, что не всё знает. Никто же ему не объяснял, что шпионов у нас не бывает.
Вообще-то Ерёма был очень умный. Математику и физику он знал, наверно, лучше наших учителей. И электронную технику. Он изучил эти науки в подвале библиотеки. Но историю он совсем не изучал. В живой природе тоже не разбирался. И писал безграмотно. Такими корявыми буквами, что порой и не разберёшь. Наверно, поэтому он очень интересовался машинкой и любил тыкать в клавиши твёрдым пластмассовым пальцем. Палец часто застревал между клавишами. Ерёма скрипучим шё— потом ругался.
Ерёма был недоволен своей системой. Он рассказывал, что делали его тяп-ляп, чтобы успеть к выставке. От случайного удара голова его перестроилась и поумнела, но конструкция-то лучше не стала. Один раз он долго ворчал, что на корпусе не сделали карманы. Тогда я подарил ему куртку, в которой принёс машинку. Ерёма целый вечер был как именинник.
Скоро Ерёма совсем переселился в "Курятник". Он притащил старый сундук и сказал:
— На свалке старухи совсем заели. Можно здесь устроиться?
Мы не поняли, что за старухи, но Ерёме были рады. Особенно Глеб. Он говорил:
— Хороший мужик, хотя и железный, умница. Оригинал. Откуда у вас такие берутся?
Мы объяснили, что не "такие", а "такой". Потому что Ерёма — единственный в своём роде. Автоматические дворники и контролёры в кино не в счёт. Они практически совершенно безмозглые.
Ерёма со своим сундуком устроился в дальнем углу "Курятника". За сундуком он, как за столом, читал или что-то царапал на бумаге. На сундуке спал: сядет на него, сложит калачом ноги в бутсе и валенке, привалится к стенке и выключится. Только внутри за жестяными дверцами тикает реле времени.
Сейчас Ерёма был не такой, как в недавней молодости. Песен не горланил, разговаривал сдержанно. Бывало, правда, что раздражался, но редко. Если уж очень сильно Юрка начинал донимать его ехидными вопросами.
Юрке почему-то нравилось поддевать Ерёму. Начинал он спокойно, невинно так. Например, говорит:
— Ерёма, а почему у тебя такое имя? Несовременное…
— Так получилось, — отвечает Ерёма и поскрипывает внутри.
— Как получилось?
— Сначала было ЭР-м "А". Электронный робот, модель А. Сокращенно — Эрема. Переделали в Ерёму. Постепенно.
— А что такое "модель А"?
— Значит, начальная. А — первая буква в алфавите.
— А что, собирались строить на все буквы?! — радуется Юрка. — Тридцать три братца-богатыря! Самый умный на букву Ы!
Ерёма опускает голову на ребристой резиновой шее. Потом говорит негромко, будто не Юрке, а себе:
— Мне хватило бы и одного…
Нам почему-то не по себе. Даже Юрке.
— Ладно, старик, ты не обижайся.
— Электронные системы не обижаются, — сухо отвечает Ерёма. И, видимо, это неправда.
Я с досадой гляжу на Юрку и говорю:
— Ерёма, дай ему валенком по копчику, чтобы не болтал!
— Не могу, — объясняет Ерёма с явным сожалением. — Робот не может наносить вред человеку.
— Какой же это вред? Это ему только на пользу!
Ерёма поднимает голову и, кажется, всерьёз обдумывает задачу: вред или польза?
— Но-но, — говорит Юрка и на всякий случай лезет на верхние нары. Туда тяжёлому Ерёме не забраться.
— Вопрос отпадает, — подводит итог Ерёма.
Мы смеёмся. Даже Ерёма весело похрюкивает резиновым носом. И опять нам хорошо вместе.
В "Курятнике" мы собирались обычно по вечерам. Днём у каждого хватало своих дел. У меня, у Юрки и Янки — известно, какие дела: каникулы на дворе. Янка, кроме того, каждый день ходил на музыкальные занятия. Ерёма чистил башмаки прохожим или копался в своём электронном нутре, паял там что-то. Глеб тоже был занят. Начальник станции взял его на временную работу: разбирать старые документы и оформлять стенгазету для пассажиров (которых почти не было). За это Глебу кое-что платили. Он купил себе пару новых башмаков и рубашку.
А ещё он купил несколько пачек бумаги, копирку и каждый день щёлкал на моей машинке. Быстро-быстро! Многие листы рвал, а уцелевшие складывал в стопку.
Один раз я прибежал раньше Юрки и Янки, а Глеб сидит над машинкой сгорбившись, чешет за ухом снятыми очками. Повернулся ко мне — лицо без очков незнакомое и ужасно печальное.
— Не получается ничего, Гелька… Думал, напишу по порядку, тогда во всём разберусь. Мыслишки приведу в порядок. А ничего не выходит. Белиберда, каша…
Я переминался перед ним, не знал, как помочь. Глеб широченной ладонью провёл по моему ёжику.
— Пойду покурю…
Я остался у машинки. Две стопки напечатанных листов лежали на краю стола. Но лежали они вниз текстом — буквы еле просвечивали через бумагу.
Любопытный чёрт подтолкнул меня. Знал ведь я, что свинство это — совать нос в чужие бумаги, а рука сама приподняла листок…
Прочитать я не успел ни слова. Глеб кашлянул за спиной. Когда он вернулся?
Тут бы и провалиться мне сквозь дощатый пол, сквозь шпалы, сквозь кору Земли. Глубже Ярксонской скважины, на которой работает отец. Не провалился. Только башка опустилась, а шею и уши будто капроновой мочалкой надрали.
