Страна желанная(изд.1955)-без илл. - Бражнин Илья Яковлевич (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
— А тебе что? — буркнул Степанок, находившийся в самом дурном расположении духа.
Он терпеть не мог возиться с братишками и сейчас с завистью глядел на Глебку, у ног которого вился весело пофыркивающий Буян.
Глебка не обратил внимания на дурное настроение Степанка. Он был слишком поглощён своими делами.
— Ты говори, когда спрашивают, — сказал он сердито. — Где батька?
Степанок по обыкновению тотчас же сробел и сказал торопливо:
— В сельсовете он, в сельсовете.
Потом придвинулся к Глебке и заговорил, понизив голос:
— Сказывают, на станции ночью больно горело. А я, понимаешь, такое дело, спал, не слыхал. Вот ведь. Ты был на пожаре-то?
— Ага, — кивнул Глебка и, отмахнувшись от дальнейших расспросов Степанка, побежал в сельсовет.
Сельсовет помещался в нижнем этаже большого кулацкого дома. Хозяину дома Мякишеву пришлось потесниться и довольствоваться отныне одним вторым этажом.
Василий Квашнин действительно оказался в сельсовете, и Глебка передал ему записку отца. Квашнин прочитал её и, вздохнув, почесал затылок. С конями в деревне дело обстояло очень плохо. Коней получше взяли для армии ещё в четырнадцатом году, когда началась первая империалистическая война. Брали и позже — в пятнадцатом и шестнадцатом. Совсем недавно провели реквизицию лошадей белогвардейцы. Часть скота пала из-за бескормицы. Кони сохранились по большей части у кулаков. Вот почему, прочтя записку Шергина, Квашнин долго прикидывал, как ему быть, и, наконец, решительно завернул во двор Мякишева.
Мякишев — коренастый, крепкий старик с рябым от оспы лицом и злыми медвежьими глазками — как раз стоял на пороге конюшни и встретил сельсоветчика насторожённым недобрым взглядом. Выслушав просьбу Квашнина о подводе, Мякишев сердито буркнул:
— Нет у меня для тебя коней.
Квашнин сказал хмуро:
— Конь не для меня надобен. В коне срочная нужда по государственному делу.
— Смотри, пожалуйста, какой государственный человек сыскался, — насмешливо скривился Мякишев.
— Из-за пустого поперёк идёшь, Андрей Нилыч, — сказал Квашнин, стараясь сдерживаться, но Глебка видел, как покраснели его впалые щёки, как руки сжались в кулаки. — Только и всего, что в волость сгонять.
— Ах, сгонять! — взорвался Мякишев, злобно брызгая слюной. — Ты пойди наживи сперва своего коня, а потом и гоняй. Больно вы охочи до чужого добра, голодранцы. То молотилку вам давай, то зерно в чужих амбарах считаете, то теперь коня. Думаете уж так и не найдётся на вас управы. Постойте. Недолго уж, недолго…
Мякишев красноречиво повёл короткопалой рукой в сторону леса, из-за которого слышались выстрелы.
— Хватит, — сказал Квашнин с злобной хрипотцой в голосе. — Хрен с тобой, кулацкая твоя душа. Задавись со своим конём.
Он плюнул под ноги Мякишеву и пошёл со двора. За воротами он сказал Глебке:
— Вот ведь каково с ними жить, с кулачьём. — Он с шумом вздохнул и прибавил: — Ты тут подожди. Добуду я тебе коня. Душа с них вон, а добуду.
Он ушёл, а через четверть часа подъехал на телеге, запряжённой плохоньким гнедым меринком.
— На, — сказал он соскакивая с телеги. — Владай. Когда надобность минет, обратно пригони. Да гляди, шибко не езди, меринок слабосильный.
— Понятно, — кивнул Глебка, стараясь говорить густым голосом, каким говорил отец.
Он взобрался на телегу и стал подбирать верёвочные вожжи. Квашнин следил за каждым его движением, и морщинки озабоченности, прорезавшие его лоб, понемногу разгладились.
— Справный мужичок. Сколько же тебе годов?
— Тринадцать, — сказал Глебка важно.
— Ну, ну, — усмехнулся Квашнин, и сухая тёмная его рука ласково легла на Глебкино колено. — Значит, скоро на свадьбе у тебя погуляем. Валяй, валяй, расти. Большие, брат, дела нас с тобой ожидают.
Он заулыбался, потом махнул рукой, и Глебка тронулся в путь, Буян бежал обочиной, изредка оглядываясь на плетущегося ленивой рысцой меринка. Когда Глебка доехал до сторожки, отец уже был дома и возился в сенцах с патронными ящиками. Увидев сквозь отпертые двери подъезжавшего Глебку, он крикнул:
— Молодец, парень. Давай грузись!
Вдвоём они быстро погрузили на подводу винтовки и патроны. Потом отец прикрыл их рогожками, закидал травой и, взявшись за вожжи, сказал.
— Постараюсь к завтрему назад, но, впрочем, как выйдет. Может и замешкаюсь. Ты сбегай на станцию к Рузаеву Ване, телеграфисту. Он тебе мой паёк выправит. Он всё знает.
— Батя, — сказал Глебка просительно. — Я с тобой тоже. А? Я б тебе разгрузиться подмог.
— Нельзя, — сказал отец строго. — Такие дела, что никак тебе со мной нельзя.
Отец потрепал Глебку по плечу и прыгнул в телегу.
— Смотри не озоруй. Да не скучай. Скоро свидимся. Жди.
— Ладно. Буду ждать, — отозвался Глебка, насупясь.
Отец хлестнул меринка по боку верёвочной вожжой, и тот, неторопливо затрусил по схваченной утренником дороге.
Глебка стоял и смотрел ему вслед. На душе его было неспокойно. Буян стоял рядом с ним и, навострив уши, тоже смотрел вслед удаляющейся телеге. Вот всё глуше цокот копыт и трескучий грохоток колёс. Вот всё меньше становится и меринок, и телега, и отец. Вот скрылась подвода за поворотом… А Глебка всё стоял и смотрел на то место, где ещё минуту тому назад был отец, махнувший на прощанье рукой.
ГЛАВА ПЯТАЯ. СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!
Расставаясь с сыном, Шергин рассчитывал следующим утром вернуться на Приозерскую. Но события назревали с угрожающей быстротой и опрокинули все расчёты.
Шергин, как и все местные коммунисты, не знал в эти дни ни минуты покоя, ни часу отдыха. Едва приехал он в волость с винтовками и патронами, как стало известно о критическом положении в районе станции Приозерской.
Оставив оружие волисполкомовцам, Шергин поехал в уком, а потом с поручениями укома, членом которого состоял, помчался в объезд двух соседних волостей для организации помощи Красной Армии.
В Шелексе к нему явился единственный на всё село коммунист Дьяконов и рассказал, что по собственному почину решил созвать митинг молодёжи, чтобы организовать партизанский отряд. Дьяконов просил Шергина, как члена уездного комитета, выступить на митинге по текущему моменту.
— Ладно, — хрипло сказал Шергин, оглядывая покрасневшими воспалёнными глазами избу, в которой остановился. — Только одно условие. Дай мне поспать один час.
Вслед за тем, не дожидаясь ответа Дьяконова, Шергин снял свою заношенную солдатскую шинель, кинул её на лавку, растянулся на ней и мгновенно заснул. Последние трое суток он почти не спал и был беспрерывно на ногах: казалось, что теперь ему в три дня не отоспаться, а уж в течение ближайших полусуток и пушками не поднимешь. Однако когда Дьяконов спустя час с небольшим вошёл в избу и коснулся плеча спящего, Шергин мгновенно пробудился и спросил быстро и хрипло:
