Чудо-камень - Сотников Иван Владимирович (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Платон Ильич отвязал от пояса ковш и спустился к самой воде. Набрал в него песку и, погрузив наклонно в воду, стал искусно покачивать ковш в руке, так что придал вращательное движение каменной мелочи на дне. Легкие песчинки поднимались вверх, сразу смывались водой, а тяжелые зерна руд оставались на дне. Теперь можно исследовать шлих и определить, нет ли в нем зерен руд.
Альда и Юрка с нетерпением ждали, что будет. Мелкие мокрые зерна породы Платон Ильич пересыпал с руки на руку. Ясно, бурый железняк. Значит, где-то выше есть его залежи, и, кто знает, не им ли придется найти путь к размытой рудной жиле, из которой в реку попали эти кусочки руды. Он еще и еще промывал песок, и каждый раз на дне ковша оставались зерна бурого железняка. Они довольно угловаты, их слабо обкатала река. Верный признак, что залежи железняка расположены довольно близко.
На бивак возвратились как раз к обеду. На тагане кипел суп, на костре рядом была готова каша-рассыпуха. Пряный запах лаврового листа и стручкового перца дразнил аппетит.
После обеда разбирали образцы пород. Спорили, определяли минералы, упаковывали их, рассказывали о находках.
Альда села за дневник, Азат фотографировал Петьку у каменных глыб на берегу реки. Юрка любовался своим оливином. Биктимер развалился на траве и, казалось, бездумно глядел в небо. Ничего в нем нет, все пусто, а глядишь и не наглядишься. Платон Ильич спустился к реке, уселся на берегу и долго сортировал камни.
Еще немного и весь маленький отряд двинется дальше в горы.
Что есть в тебе хорошего?
Ночной бивак разбили у скалы над Белой. Здесь сухо и чисто. На лужайке мягкая бархатная трава. Внизу журчит горный ручей, словно боится опоздать на встречу с рекой.
Петька возился с ужином. Юрка забился в палатку, видимо, решив остаться на биваке. Платон Ильич поглядел на него, о чем-то соображая, и вдруг будто между прочим окликнул парня:
— Ты чего загрустил, Юра?
— Что-то устал, Платон Ильич, и хочется побыть одному.
— Думаешь, одному лучше?
— А что плохого — побыть самому с собой?
— Пойдем-ка побродим до ужина! Думаю, зря времени не потратим. И устал ты не больше других, а видишь, все разбрелись, все что-то ищут…
— Я не прочь пойти с вами, если… — Юрка хитровато усмехнулся… — если не станете воспитывать.
— А ты что, боишься стать лучше, чем есть?
— Почему боюсь…
— Вижу, боишься. А знай, каждому из нас нужно быть лучше и сильнее.
— Ладно, идемте…
И они вместе зашагали в гору.
— Платон Ильич, Платон Ильич! — закричала Альда. — Можно с вами?
Греков помахал ей рукой, и девочка со всех ног бросилась за ними:
— Мне так хочется найти что-нибудь диковинное, — запыхавшись догнала она обоих.
— Отличиться захотела? — кольнул ее Юрка.
— А что, и отличиться! Разве плохо?
— Ты, Алька, тщеславная.
— Вовсе нет, просто хочу, чтобы все мы нашли много…
— Ладно тебе читать мораль! — отмахнулся Юрка. — Нечего меня воспитывать.
— А почему не воспитывать, если ты не прав? — заговорил Платон Ильич. — Других ты осуждаешь, то не так, это не эдак. А сам нетерпим к любому замечанию.
— Должен же человек быть самим собой или только слушать других и быть попугаем? Как вы думаете?
— Слушать других — вовсе не значит быть попугаем.
— Платон Ильич, не будемте, а? Обещали же не воспитывать.
— А я не воспитываю — сам воспитываюсь.
— Это как?
— Просто гляжу на людей и ищу, что у них хорошего. У одних — одно, у других — другое. У каждого есть чему поучиться. Что нравится, что дорого, то и перенимаю. А что тебе нравится у меня, бери, пожалуйста. Ничего не жаль.
Юрка иронически хмыкнул.
— И знаешь, у каждого есть чему поучиться.
— И у меня? — Юрка даже приостановился и изумленно поглядел на Платона Ильича.
— Конечно. Вот гляжу-гляжу и думаю, есть же и у тебя что-то хорошее. Есть же!
— Интересно.
— Хочешь верь, хочешь нет, а мне, право, хотелось бы у тебя чему-то поучиться.
— Вы и так ученый, — уклончиво ответил Юрка. — Чему же у меня учиться?
— Ну, скажем, стремлению к самостоятельности, критическому отношению к инертности, к слепому подражанию, упорству в учебе. Видишь, есть чему. И на мой взгляд, у каждого — свое хорошее, свой талант. И каждый человек может придать ему блеск, дать силу, а может и погубить.
— Вы хитрый! — безобидно усмехнулся Юрка. — Сказали, не станете воспитывать, а сами…
— Одно, Юра, знай, все мы к тебе с добром. Все!
Юрка ничего не ответил. Ну и повернул!
— Это что такое, Платон Ильич? — подбежала к учителю Альда и протянула ему желтоватый кусок камня, который легко откололся от большого монолита на склоне горы.
Грек повертел камень в руках, царапнул его ногтем. Минерал мягок и гибок, чертится ногтем. Поглядел в лупу. В волокнистых скоплениях шелковый блеск.
— По-моему, гипс.
— А цвет, цвет…
— Бывает и бесцветный, и белый, и серый, и, как этот, желтоватый.
Перед ними уступом высилась почти отвесная скала, похожая на слоеный пирог. Из чего она сложена? Туристы отбивали кусок за куском из разных слоев и тщательно изучали породу.
— Глядите, глядите, что я нашел! — обрадованно воскликнул Юрка. — Глядите, черная слюда.
Альда с завистью взяла кусок слюды и залюбовалась. Действительно, черная. Она и сама не раз находила слюду. Видела серебристо-темную, бурую, желтоватую, даже красную. А черную — не приходилось. Знала, все слюды обладают свойством расслаиваться на тончайшие пластинки — кристаллы этого минерала с перламутровым блеском. Они настолько мягкие, что ноготь порой оставляет на них царапину. И эта черная слюда тоже легко расслаивалась. Ее пластинки гибки и эластичны.
Девочка и себе вырубила большой кусок. Пригодится для коллекции.
Отколупнув пластиночку, она протянула Юрке:
— Смотри, какая тонкая!
— Это что, из золота, говорят, можно получить тончайшие листочки, и их почти не видно. Миллион таких листочков образует пластинку всего в один сантиметр толщиною.
— Интересно, а из слюды можно отделить такие же тонкие листочки?
— Наверно, можно. Ведь какую бы тонкую пластинку слюды мы не взяли, от нее всегда можно отщепить еще тоньше. Не знаю только, есть ли предел.
Платона Ильича привлекла серая с синими прожилками яшма. Ее монолит на метр торчал из земли, и Греков с увлечением отбивал кусок за куском, чтобы отобрать и сохранить самые лучшие.
Возвратились они поздно, когда солнце ушло за горы и ужин уже кипел в ведрах.
Юрка и Альда спустились к реке, чтобы умыться.
— Гляди, какая чистая вода, просто чудо! — радовалась Альда.
— Любая вода есть чудо. Самый диковинный, по-моему, минерал.
— Вода — минерал? Чудно!
— Тебя не поймешь, то чудо, то чудно. Ведь вода — не что иное как жидкий лед. Понимаешь, жидкий лед?
— Не чуди, Юрка. Вода есть вода, а лед…
— А лед — это твердая вода!..
— Ладно тебе оригинальничать.
Завтра нам с Азатом из твоего жидкого льда варить суп. Идем ужинать.
И они двинулись в гору.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Конец заточению
Бессилие что-либо предпринять злило и обескураживало Сеньку. Отчаявшись быстро выбраться из каменной ловушки, он вцепился руками в железную решетку и безнадежно высматривал, не появится ли кто во дворе. Но за окном по-прежнему пусто и тихо. День медленно догорал и клонился к вечеру. Как же быть теперь? Не ночевать же тут с крысами. Вон они какие! — обернулся он на шорох в углу кладовой. Одна надежда на Танюшку. Разыщет кого-нибудь — хорошо. А заиграется, забудет — сидеть Сеньке всю ночь.
Белесое небо потемнело, подернулось густой синевой. Солнце, наверное, скрылось за Белой. Еще немного, и станет темно. Сенька даже поежился, и по спине у него пробежал жутковатый холодок. Влип он, все-таки, влип. Так влип — хуже нельзя. А ребята, видать, уже в Белорецке. Сегодня заночуют, а завтра чем свет двинутся в горы искать нефрит. Сеньке же сидеть тут взаперти с крысами. Ничего, вооружится он какой-нибудь железякой или вон клюшкой и будет отбиваться. Пусть жутко, не сдаваться же ему без боя. Готовность воевать и не поддаваться возможным опасностям как-то подбодрила Сеньку, придала ему сил, хоть глаза невольно заслезились. Он спрыгнул со стола и, вооружившись клюшкой, снова вернулся к окну. На душе у него немного отлегло. А во дворе все также пусто и тихо.
