Тихая бухта - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Димка, по мальчишечьей примете, подумал: «К деньгам тянется!»
И хотя эта примета чаще всего оказывалась неверной, он повеселел. Собака подошла к реке, высунула длинный красный язык, полакала воды и остановилась, не зная, чем заняться. Посмотрела на Димку, потом вверх по реке и вдруг залаяла. Димка тоже посмотрел в ту сторону.
С верховьев быстро шла оморочка.
Димка поднес ладонь к глазам. Яркий свет солнца мешал ему рассмотреть, кто едет. Но оморочка быстро приближалась и скоро остановилась около Димки.
В ней сидел странный человек.
Короткий халат его был весь расшит шелковым шитьем. Красивый узор вился на плечах, воротнике, груди, на манжетах. Голову покрывал полотняный убор. Его увенчивала также расшитая малюсенькая шапочка с беличьим хвостом.
Лицо у человека было смуглое, с маленькими черными глазками. Не будь этих живых, острых, все замечающих, чуть прищуренных глаз — лицо человека казалось бы высеченным из камня. Широкие скулы, короткий нос с раздувающимися ноздрями, большой покатый лоб, крупные зубы, крепкий большой рот и решительный подбородок сообщали этому лицу выражение силы и какой-то задумчивости.
Димка, точно завороженный, смотрел на человека, не веря своим глазам. «Индеец!» — мелькнула у него мысль.
Розовые блики от воды играли на лице этого странного человека. Он вдруг улыбнулся, заметив изумление, написанное на лице мальчика.
— Эй, спичка есть-нету? — спросил человек.
Димка так растерялся, что промолчал.
Тот опять спросил:
— Тебе что, язык нету, а?
Он сильным ударом весла выгнал оморочку на берег, вылез, перевернул ее. Затем взвалил на плечи свой мешок и пошел по берегу. Собака зарычала. Но, должно быть учуяв что-то вкусное в мешке незнакомца, завиляла вдруг хвостом и пошла за ним следом.
Человек направился в поселок. Ступал он по земле легко. На ногах у него были красивые унты из оленьей кожи, на расшитом косточками поясе висели кисет и нож. Длинная трубка была заткнута за пояс.
Никогда в жизни Димке не приходилось видеть так нарядно одетого мужчину. Димка невольно посмотрел вверх по реке, откуда приплыл человек. Значит, там живут эти удивительные люди!
Между тем приехавший подошел к дому Пундыков и громко постучал в окно.
— Эй, Пундыка! Софрон приехал! Открывай дверь! — закричал он.
На лице Димки выразилось крайнее изумление.
Софрон! Значит, это тот самый ороч, к которому собирался ехать Савелий Петрович?
В доме Пундыка хлопнула дверь, и Софрон исчез, славно его и не было вовсе. Собака села возле двери и стала терпеливо ждать, неизвестно на что надеясь. А Димка, огорченный, поплелся домой. Он никак не мог простить себе, что упустил такой случай познакомиться со знаменитым охотником Софроном.
Вдруг из дома Пундыков выскочил Шурка. Протирая глаза, он бросился к Димке:
— Слышь, Бисанка приехал! Приходи — посмотришь.
— А я уже его видел.
— Да ну?
— Вот тебе и «ну»! Мы с ним разговаривали. Он у меня попросил прикурить.
— А ты что?
— Я — ничего… Я… Ты ведь знаешь, я не курю…
— Идем к нам!
— А как его зовут? Ты, кажется, «Бисанка» сказал?
— Бисанка — фамилия, а зовут Софрон.
— Ну, что это за имя — Софрон! Лучше бы его звали иначе: Ястребиный Коготь или Горный Рыкающий Тигр!
— Ему и Софроном хорошо называться, — рассудительно заметил Шурка. — Он лучший охотник из орочей. Белку на лету дробинкой в глаз бьет.
Против этого Димка не мог ничего возразить. Собственно, Шурке он возразил лишь потому, что оробел перед Софроном. А ему и самому ороч нравился. Беличий хвост на его шапке вполне заменял орлиные перья индейцев и придавал ему необычайно воинственный вид.
Два дня Димка был сам не свой. Ему не терпелось скорее поехать с Шуркой в стойбище, чтобы увидеть своими глазами, как же эти орочи живут, есть ли у них настоящие вигвамы. Между тем Софрон никуда не собирался уезжать и, должно быть, чувствовал себя в поселке прекрасно. Он часто ездил на ту сторону реки. В концессии его, видимо, охотно принимали. Возвращался Софрон пьяный. Кафтан его оттопыривался. Бисанка запихивал за пазуху без разбора все, что давали ему на той стороне. Негнущимися пальцами, с пьяной похвальбой довольного собой человека он вынимал из-за пазухи банки фруктовых консервов, американский жевательный табак или бутылку рисовой водки — сакэ, а иногда даже и коньяку.
— Эй, Пундык, Софрона Бисанка все любят! — хвастал он. — Софрон — охотник хороший. Зима будет — Софрон зверя бить будет, шкурка концессия таскать будет… Деньги много-много надо. Водка надо, табак надо, порох-дробь надо… Скоро Софрон тайга пошел.
— Эй, Софрон, в долг берешь? — качал головой Савелий Петрович.
— В долг.
— Платить когда будешь?
— Зима платить буду.
— Грабить тебя зимой будут!
— Ничего, зимой можно грабить: тайга богатый! Зверь много есть. Меня Наямка сильно уважает.
Димке было непонятно, как это Наяма будет грабить Софрона зимой. Когда он задал этот вопрос Шурке, тот рассказал ему, что концессия незаконно скупает у орочей пушнину по дешевке в обмен на водку и дрянные японские безделушки. Редко-редко ороч получает хотя бы третью часть настоящей цены. Летом старшины-приказчики ездят в стойбище, на Майдату, и в долг раздают порох, дробь, рис, водку, табак. Зато зимой с лихвой собирают долги. Хитрый Наяма не жалеет и взяток. Он ставит сети на лучших местах, забирая иной раз всю рыбу, сплавляет неклейменый лес, рубит заповедные деревья, скупает пушнину… И не сосчитаешь, на сколько миллионов он вывез из бухты Тихой всякого добра.
Рассказывая об этом, Шурка был так взволнован, так крепко сжимал кулаки, что Димке показалось, будто он сердится и на него самого, а не только на японца Наяму.
Но Димка не чувствовал себя виноватым. Ведь и ему было жалко этой тихой бухты, которую он успел полюбить, этих широких кедров, уплывающих куда-то вниз по реке. Они никогда не возвращаются оттуда. А сколько лет им нужно расти тут в тишине, чтобы головой они могли коснуться неба!
Разгоряченный Шурка сказал:
— А все взятки! Думали, новый лесничий конец этому положит, а он тоже…
Димка вступился за отца:
— Неправда, мой папа взяток не берет!
— Как же не берет! Весь поселок видит, как Наяма к Дмитрию Никитичу ездит. Он даром ездить не будет.
У Димки загорелись уши. Он с ужасом вспомнил вдруг, что штаны на нем тоже подарены Наямой. Он густо покраснел, но все же попытался защищаться:
— А твой отец ничего не берет?
— Нет! — строго ответил Шурка. — Он партизаном был. Он красный. Наяма к нему тоже подъезжал, да отец его так пужанул, что тот больше не суется.
— Мой папа политикой не занимается, — возразил Димка, вспомнив отцовскую фразу.
— Ага, политикой не занимается, а взятки берет, Наяме хозяйничать позволяет!..
Димке нечего было сказать, и, не слушая больше ничего, он бросился прочь от своего друга.
До вечера Димка просидел у реки.
Ему было очень тяжело. До сих пор отец казался ему лучшим человеком на земле. Правда, Димка немного побаивался его, потому что отец был скуп на слова и на ласку. Но все же Димке хотелось, когда он вырастет, быть таким, как отец. То, что он услышал от Шурки, глубоко его потрясло. И, не зная, что теперь делать, Димка лег на траву и заплакал.
Стемнело. Димка поднялся. Сквозь слезы глядел он на реку. А по ней, точно назло, то и дело одно за другим плыли вниз, вздрагивая и покачиваясь, черные бревна — кедры, сосны и пихты, освобожденные от ветвей и коры, гладкие, голые, точно раздетые шайкой разбойников. Может быть, из них ни одно не клейменое. Проклятые бревна! Они плывут по реке, люди смотрят на них и вспоминают, что новый лесничий — взяточник…
Когда река совсем пропала в черной пустоте ночи и только редкие всплески да глухие звуки сталкивающихся бревен давали о ней знать, Димка со вздохом поднялся и поплелся домой.
