В Помпеях был праздник - Моисеева Клара Моисеевна (читать книги без сокращений TXT) 📗
XXVIII
ДНЕВНИК ТЕГЕТА
Антоний с нетерпением ждал возвращения Стефана. Все его корзины и ящики были сложены под тенистыми акациями недалеко от дороги, ведущей в Неаполь. Элии Сир пошел за провизией в харчевню, стоящую у дороги. Антоний перебирал записи отца. Он обратил внимание на объемистый, туго свернутый свиток. На обложке его рукой отца было написано: «Дневник». Антоний раз-вернул и стал читать записи, сделанные юным Тегетом в ту пору, когда он жил в Риме и был учеником знаменитого ритора. Первые записи относились ко времени, когда девятнадцатилетний Тегет, сын богатого патриция, еще не знал, станет ли он философом, и наивно спрашивал сам себя: «Кем же я буду?» Антоний с любопытством отмечал, что мысли и чувства отца во многом похожи на те мысли и чувства, которые обуревали его, Антония, в дни беспечной и счастливой жизни в Помпеях. Как он, Антоний, был наивен тогда, когда думал, что это благоденствие, эти светлые надежды, это радостное восприятие жизни никогда не изменится. Он посмеялся тогда над бедным влюбленным, который на стене дома написал о том, что все не вечно и переменчиво. Теперь, после этой чудовищной трагедии, к нему уже никогда не вернется та светлая радость и то чистое доверие ко всему прекрасному, которое было прежде.
Ему было приятно узнать, что многие вопросы, которые еще недавно тревожили его ум, в свое время возникали и у философа Тегета. А ведь он, Антоний, был смешон, когда думал, что его отец, знаменитый ученый, таким и родился. Видимо, прошло много времени в учении, в спорах и сомнениях, прежде чем Тегет утвердился в своих принципах и знаниях. Прежде, чем пришла слава.
А что дальше?..
Вот они, первые выступления одаренного оратора Тегета. Как интересно проследить ход мысли молодого ученого, его надежды на будущее… Как он увлечен!..
…А вот история первой любви к юной Паксее. Тегет уже известен своими выступлениями. Паксея узнала его прежде всего как блестящего оратора. И хотя она намного моложе его, он кажется ей неотразимым. Она читает его труды, ставшие уже известными в Риме. А Тегет влюблен. Он пишет: «Она нежна как лилия. Она добра и красива. Я жить без нее не могу… Паксея согласилась стать моей женой. Какое счастье!..»
Антоний пропускает сотни строк с описанием жизни, тревог и надежд. Он ловит себя на мысли: ему хочется узнать, что пишет отец о сыне. Что он думает о нем, об Антонии?..
Он пропускает еще сотни строк и читает: «Свершилось чудо, свершилось необычайное. Боги подарили нам младенца. Мне уже сорок лет, а Паксее — тридцать. Нам было очень грустно без детей. Я горевал о том, что накопленные мною знания и достояние — все пойдет прахом, когда меня не станет. Так хотелось кому-то отдать все свои сокровища. Не для того ли живет человек на свете? II вот случилось удивительное. Ранним утром, когда я прогуливался в саду, я услышал плач грудного младенца. Я был один, мне некого было позвать, и я вышел за калитку. Предо мной стояла корзинка, а в ней лежал крошечный мальчуган. Как он жалобно плакал! Сердце мое дрогнуло. Это был младенец. Его подарили нам боги. Поистине мы снискали покровительство богов, если такое возможно… Я не знаю, кто принес этот дар к порогу моего дома. Может быть, раб. Да и станет ли свободный человек рисковать жизнью своего ребенка… Это сделал раб, который знает закон: усыновленный станет свободным. Несчастная мать или несчастный отец купили свободу своему сыну такой ценой…»
Руки Антония дрожали, он уронил свиток и почувствовал, что задыхается… Слезы душили его. То, чего он не хотел знать, то, во что он не верил, сказка, придуманная виликом Мерулой, оказалась правдой. Как это ужасно!.. Значит, он в самом деле подброшен и философ Тегет его приемный отец. Значит, вилик Мерула ничего не придумал. Он в самом деле положил в корзинку одного из своих близнецов, чтобы сделать его счастливым. А ведь он был прав, бедный раб Мерула. Он действительно подарил ему, Антонию, счастливое детство. Он, Антоний, не знает, что ждет его впереди, после чудовищных утрат и несчастий, но то, что было, то было! И если бы не гибель родителей, возможно, что он, Антоний, никогда бы не узнал тайны своего рождения. А его приемный отец, благороднейший из людей, философ Тегет, никогда бы не дал ему понять о том, что сын — приемыш.
Антоний читал дальше: «Как счастлива Паксея! Счастливее ее нет человека на свете. Сколько забот и волнений. И как они радостны! Няньки и кормилицы толпятся вокруг, угождая нашему малышу. А он прекрасен, как юный Аполлон. Как мы любим его!..»
Сотни строк посвящены детству и заботам о том, как сделать Антония человеком мыслящим, образованным и благородным. Антоний читает и все больше поражается душевной щедрости философа Тегета, его потребности дарить людям добро. Он пишет о том, что, против своего обыкновения, пригласил к себе целый десяток ровесников Антония, чтобы всем вместе читать любимых поэтов и заставить их полюбить поэзию, понимать ее. Он тратил свое драгоценное время на воспитание сына, отложив свои труды, которые принесли ему известность и прославили его. Его время Занято воспитанием сына. И он не жалеет об этом.
«Кто же мой настоящий отец? — спросил сам себя Антоний. — Я думаю, что философ Тегет. Он отдал мне свою душу, свою любовь, свое достояние. Ведь без него не было бы того Антония, который размышляет сейчас над этими свитками. Вилик Мерула заслуживает только сочувствия. Он отдал своего сына в неизвестность. Но он надеялся на счастье. А могло быть и несчастье… Могло случиться, что малыш не прожил бы и года вдали от матери. Где же истина?..»
Пришел Элий Сир и прервал горестное размышление Антония. В первый момент Антоний решил никогда никому не рассказывать о своем открытии. Он решил хранить эту тайну, которая принесла ему много разочарований и в то же время возвысила отца — философа Тегета. Сейчас, зная правду, Антоний еще больше удивлялся бесконечной любви, которая окружала его целых девятнадцать лет.
Скоро будет два года, как он один, а сколько он узнал горя и страданий! Как рушились его надежды. Сколько раз приходило отчаяние. Казалось, что лучше умереть, чем жить так тяжко, в этой страшной пустоте. Теперь он понял, что пустоту эту можно заполнить занятиями, науками, которым отец посвятил свою жизнь. Но что делать ему с этой тайной? Может ли он признаться во всем вилику Меруле? Может ли он подойти к Стефану и сказать ему: брат мой! Нет, не может. Слишком большое расстояние между семьей раба Мерулы и семьей философа Тегета. А если он не может отойти от священной памяти философа Тегета и дорогой, любимой матушки Паксеи, значит, он не должен признаваться в том, что открыл. А Мерула не узнает. Ведь он понимает: некому подтвердить, что все сказанное им истина.
— Не печалься, мой господин, — сказал Элий Сир, подавая Антонию еду, доставленную из харчевни. — Ты должен сохранить свои силы для дальнейшей жизни. У тебя все впереди. Будет еще много хорошего на твоем жизненном пути. Ты не должен предаваться печали и отчаиваться. Когда мы вернемся в Рим и ты засядешь за свои любимые свитки, перед тобой откроется такой прекрасный мир, что ты забудешь свои беды и печали. А я выполню твое желание и сделаю скульптуры твоих любимых. Ты будешь их видеть постоянно перед собой и будешь вспоминать счастливые дни детства. Тебе было у кого поучиться уму-разуму. Я уверен, впереди у тебя признание. Ты пойдешь дорогой философа Тегета. Но скажи мне, мой господин: как ты поможешь своему другу Стефану? Он не образован и не воспитан и все же он очень хороший. За эти дни, проведенные вместе, я увидел его доброе сердце и смышленость. Увидел ли ты это, Антоний?
— Все увидел и все понял, мой друг Элий Сир. Я намерен дать знания Стефану, с тем чтобы он в дальнейшем мог заниматься науками, чтобы он изучил философию, поэзию, историю. Ведь он уже больше не раб. Как хорошо, Элий Сир, что нам удалось увести его из школы гладиаторов в день гибели Помпей. Какое великое счастье! Однако, Элий Сир, я не могу скрыть от тебя самое главное, что тревожит меня и что заслоняет передо мною весь мир. Я хотел умолчать. Я сказал себе, что тайна эта останется со мной навсегда. Но, видит бог, я не могу хранить один этой тайны. Я чувствую, что должен сказать о ней. Но ты один у меня, кому я могу сказать. Больше нет на свете близких людей. Я в тревоге. Я весь дрожу… Послушай, Элий Сир, я должен признаться тебе, что вилик Мерула ничего не придумал. Поистине все было так! Я его сын. Стефан — мой родной брат. Не случайно мы так похожи друг на друга. У нас одна мать. Нас родила рабыня Клеида. Об Этом я прочел в дневнике философа Тегета. Я не верил Меруле, и я был рассержен, когда Стефан назвал меня братом. Я воспринял Это как оскорбление и дерзость. Но это правда… Как мне жить теперь, мой друг Элий Сир? Я растерян и унижен. Я не могу привыкнуть к мысли о том, что я сын раба. Я прочел эти строки, и они сделали меня несчастным. Прости меня, Элий Сир! Еще недавно ты сам был рабом. Тебе может показаться обидным то, что я сказал. Но я должен был сказать тебе, иначе печаль сокрушила бы меня…
