Петька Дёров(изд.1959) - Аланов Виктор Яковлевич (мир книг txt) 📗
На другой день, часа в четыре утра, сторож, неся в руках сети и весла, спускался вниз к реке. С ним рядом шел Фомка. Уложив сети в лодку, вставив весла в уключины, Федор Федорович оттолкнулся от берега и стал выгребать на середину реки.
— Так куда ж тебе лучше высадиться? — спросил он.
Фомка пристально посмотрел на противоположный берег и проговорил:
— Во-он туда… Видишь?
И указал рукой по направлению к полуразрушенной церкви, высившейся над берегом.
Зашуршав по прибрежной гальке, лодка ткнулась в береговой откос.
На прощанье Фомка изо всех сил стиснул руку Ермолаева.
— Спасибо, дед… Не забуду… Никогда!
Старик молча крепко прижал мальчика к груди. Потом проговорил сдавленным голосом только: «Эх ты, воин!..»— и, не добавив больше ни слова, оттолкнул лодку от берега.
А Фома, поглубже натянув на коротко остриженную голову старую солдатскую фуражку, подарок Федора Федоровича, нетвердыми шагами стал подниматься в гору.
— Вот так оно и получилось: что стреляли — не убили, закопали — из ямы вылез, — закончил свой рассказ Фома. — Ну, когда к бабке Агафье добрался, тут, надо сказать, меня скрутило. Заболел. Очень худо было. Если бы не бабка… Ну, в общем, я тебе говорил… Вот так, Петро. Ну, а теперь ты. Выкладывай всё, что было.
Долго говорили в эту ночь мальчики, сидя на берегу сонно катившей свои волны реки. Небо уже светлело, когда они вернулись в домик бабки Агафьи и тихонько, чтобы не разбудить старушку, улеглись спать.
НА БАЗАР
Петька спал крепким сном, когда почувствовал, что его кто-то толкает. Повернувшись на другой бок и что-то пробурчав, он натянул на себя одеяло и снова заснул.
— Разоспался… — ворчал Фома. — Сейчас, сейчас я тебя разбужу, — приговаривал он, взявши друга за ногу.
Пощекотав Петькину ногу, потом другую, Фомка рассмеялся. Очень уж смешно Петька дрыгал ногами.
— Вставай, вставай, чего ты спишь! — хохотал Фома. — Пойдем на базар сейчас, — говорил он Петьке.
Умывшись холодной водой и поев картошки с огурцами, Петька с Фомой отправились на базар.
— Дешево-то не отдавай, Фомушка. Торгуйся… — наставляла бабка Агафья Фому,
— Будь спокойна, бабуся, продадим по самой дорогой цене, — ответил Фома, выходя из дому.
Расположившись на базаре, Фомка разложил на столе по кучкам морковь, головки лука, сельдерей, петрушку и еще какую-то зелень, названия которой Петька даже не знал.
— Петь, ты постой около моих товаров, а я побегаю, посмотрю, цену узнаю, — как у других, сколько за что просить. А то черт его знает, еще дешево продашь.
И быстро исчез в базарной толпе.
Оставшись один, Петька посмотрел кругом. Народу на рынке было уже много. Торговля шла всюду и везде, торговали кто чем мог.
Вот вывернулся из толпы Фомка, назначил цены на свой товар и начал звонким голосом зазывать покупателей.
Приблизительно к обеду его корзины опустели, и Фомка, подмигнув Петьке, проговорил:
— Ну вот и порядок. Сейчас на берегу реки денежки подсчитаем.
Спустившись по гнилой лестнице, идущей вниз к реке Пскове, и пройдя мимо бани, Фомка с Петькой сели на камень, чтобы подсчитать деньги. Советских насчитали восемьдесят рублей и немецких — пятьдесят марок.
— Ну как, не дешево продал? Бабка не будет ругаться? — спросил Петька.
— Что ты, она всегда продавала дешевле меняв два раза, — ответил Фомка.
Отдав бабке деньги, мальчики пошли погулять. Забрались в свою бывшую квартиру на колокольне. Развалившись на старой соломенной постели, Фома закурил, на что Петька насмешливо заметил:
— Ну слушай, Фомка. Всё-таки некрасиво. Сам крестишься, в бога веруешь, а куришь в святом месте.
Фомка смеялся от души.
— Слушай, Фома, — начал снова Петька. — Пойдем со мной в отряд. Сергей Андреич очень рад будет тебя увидеть. Пойдешь? Хорошо там. Опасно, слов нет, — добавил Петька.
Фома молчал. Он лежал на спине, пуская густой дым в потолок. Потом решительно и твердо, не глядя на друга, проговорил:
— Нет. Не могу. Не пойду сейчас.
— А почему? — переспросил Петька. — Почему не можешь?
Фома приподнялся на локте и с упреком посмотрел на Петьку, ответил, глубоко вздохнув:
— А потому не могу, Петя, что нельзя мне бабку Агафью одну оставить, больную. — И, будто спеша излить всё, что накопилось на сердце, заговорил быстро-быстро — Старенькая она и больная. Когда я умирал, когда я совсем был при смерти, она, бедненькая, ночами не спала, всё сидела около меня, всё заботилась… Перевязки, компрессы, сам понимаешь… Даже продала свою какую-то юбку старинную и покупала мне лекарства. Яйца покупала, молоко для того, чтобы я скорее поправился. А ведь все ей надо было купить у спекулянтов. Так как же я теперь ее брошу?
Петька смотрел на разгоряченное лицо друга. Ему было и жалко товарища, и как-то обидно за него. В такое время Фомке приходится оставаться в Пскове, ухаживать за больной старухой…
— Ты не волнуйся, Фома, — примирительно заговорил он. — Я понимаю, конечно… Тебе самому еще оправиться надо: такое пережил…
— Что?! — Фомка соскочил с топчана и остановился перед Петькой, сжав кулаки. — Ты что, думаешь, я отдохнуть захотел? В тепленьком месте пережидать буду? Ты что, думаешь, — я боюсь идти в лес? Думаешь, мне страшно? Так думаешь? Говори!
Шрам на лбу Фомки вздулся и покраснел, глаза блестели, он почти задыхался. Петька невольно попятился. Искаженное лицо товарища показалось ему страшным.
— Что ты… Я же зпаю… — бормотал он, отступая.
— Думаешь, я трус? Да? Трус? Думаешь, если расстреливали, так теперь я их, гадов, боюсь… Да я их всех, всех еще, как того… Вот! Видишь? Помнишь?
Сунув руку глубоко за пазуху, Фомка вытащил что-то блеснувшее при свете. Петька узнал нож, принесенный им когда-то с собой в Псков. Он вспомнил, что, уходя с колокольни в последний раз, забыл его на выступе стены.
— Вот им я и заколол Бурхардта, — вдруг как-то совсем спокойно закончил Фома.
— Кого?
— Немец, фельдфебель. Ух, и гад был! Он меня на вокзале арестовал и на расстрел вывозил. Не думай, я не за себя только. Когда я еще в тюрьме был, мне о нем говорили другие заключенные. Для него человека погубить — лучше радости не было. И вот, когда я жив остался, обещал себе — не за себя, за всех убью гада. Понимаешь?
— Понимаю.
Петька взял Фому за руку.
— Фомка! Не сердись только, не волнуйся. Ты, знаешь… ты тоже настоящий партизан… Ничего, что в городе. Это ведь всё равно — где. Тебя в отряд с радостью примут. Вот увидишь.
Фома скупо улыбнулся.
— Ну и ладно. А Сергей Андреичу вот что скажи, — уже спокойно заговорил он. — Скажи ему так: жив Фома и готов выполнить любое поручение, любое задание в Пскове. А как сможет, — сам придет. Скажешь?
— Скажу, — твердо пообещал Петька и добавил вдруг — только ты скорее приходи, слышь.
На другой день после этого разговора Фома провожал Петьку.
— Смотри, не забывай да Сергей Андреичу всё передай, — наставлял он Петьку. — Адрес помнишь?
— Помню.
— Ну то-то. А насчет меня не беспокойтесь. Как только бабка Агафья поправится, — сразу к вам приду, — утешал Фомка Петьку. — Тогда снова вместе будем фрицев бить.
Петька пришел на условное место, где должна была быть зарыта бутылка с указанием, куда перешел отряд. Вытащив старый обветренный столбик, торчавший на лесной просеке, Петька сунул руку в скрытую под столбиком ямку и вынул бутылку, в которой, накрученная на палочку, была бумага. Развернув бумажку, Петька узнал почерк Сергея Андреевича.
В записке сообщалось, что отряд перешел на новую стоянку, в пяти километрах от деревни Дворцово, на берегу речонки Кебь.
Идти надо было через лес на Алексеевку.
К вечеру Петька попал в руки разведчиков своего отряда.
